За последнее время прочитала несколько работ Эриха Фромма, представителя «франкфуртской школы», буржуазного социолога и по совместительству психоаналитика, «фрейдомарксиста». Фромм пытался запутать меня своими растянутыми рассуждениями, поэтому, хоть это и будет повторением азбучных истин, все же разберу, в чем и почему он не прав.

В своих работах Э. Фромм критикует капитализм, справедливо считая общество больным. Но не очень понятно, почему же он считается великим мыслителем XX века, потому что, когда знакомишься с его планами по «лечению» общества, становится понятно, что это одно морализаторство. Также Фромму чужд принцип партийности литературы: многие критикуемые явления представляются как «надклассовые», присущие современному обществу «вообще».

Значительную часть учения Фромма составляет его теория личности. Если кратко характеризовать ее, то получится следующее. Фромм категорически отвергает бихевиоризм (в смысле того, что личность формируется только под действием факторов, действующих непосредственно на нее: в общем, индивидуальный опыт полностью формирует характер, а общественная обстановка в этом участвует мало), но в то же время он не отрицает пластичности природы человека и его приспособляемости при наличии некоторого устойчивого ядра — сущности человека. И одной из фундаментальных черт человека Э. Фромм считает потребность в объединении и чувстве причастности к чему-то. В соответствии с этим он акцентирует внимание на проблеме отчуждения в разных его формах.

Фромм в целом пишет довольно расплывчато, но краткое изложение всего, что касается отчуждения, следует взять из цитаты:

«Отчуждение, каким мы видим его в современном обществе, носит почти всеобщий характер; оно пронизывает отношение человека к своей работе, к потребляемым им вещам, к государству, к своим ближним и к самому себе. Человек создал мир рукотворных вещей, какого никогда не существовало прежде. Он разработал сложное общественное устройство, чтобы управлять созданным им техническим механизмом. Однако все созданное им возвышается и главенствует над ним. Он чувствует себя не творцом и высшей руководящей инстанцией, а слугой Голема, сделанного его руками. Чем могущественнее и грандиознее высвобождаемые им силы, тем более бессильным он чувствует себя как человеческое существо. Он противостоит себе и своим собственным силам, воплощенным в созданных им вещах и отчужденным от него. Он больше не принадлежит себе, а находится во власти собственного творения. Он соорудил золотого тельца и говорит: «Вот ваши боги, которые вывели вас из Египта»» («Здоровое общество», гл. 5).

У Маркса есть работа из периода творчества его молодости: «Экономическо-философские рукописи 1844 года», которая была издана только в 1930-х годах в СССР. В ней чувствуется еще влияние гегельянства, но мысль, которую хотел донести Маркс, вполне ясна. Он показывает, что человек в эпоху капитализма перестал быть человеком, в смысле он совершенно потерял связь с природой и с другими людьми.

Человек все перевел на язык денег, на принцип эффективности «по-капиталистически» (то есть максимальная выгода частного дела). Его же он неосознанно переносит в личные отношения, ведя бухгалтерию услуг, которые оказывает другим он и которые оказывают ему. Он мало понимает в наслаждении искусством, в радости познания, эмоции сведены к тому, чтобы заглушить скуку или ненависть к наемному труду примитивными наслаждениями на небольшой срок.

Фромм подробно описывает все мерзости современного общества, наводит панику, нагнетая обстановку вокруг увеличения количества ядерных вооружений. Вся его критика, в общем, справедлива, надо быть слепым, чтобы этого не видеть. Но, во-первых, она однобока, он видит только плохое, игнорирует ростки коммунизма, зачатки нового в старом. В этом смысле все оппортунисты однотипно распространяют пессимизм и неуверенность в победе коммунизма. Во-вторых, предлагаемые Фроммом решения — наивная фантазия без следа научности. Фромм считает, что без изменения психологии люди погибнут, то есть он идеалист.

Фромм не понимает природы фашизма и природы власти. Предлагает глупость в духе «гражданского общества»: якобы всеобщая демократия должна решить все проблемы. Кроме того, Фромм в жалобной тональности осуждает бюрократизм и «систему, которая давит человека», предлагает децентрализацию производства. И конечно же, Фромм отвергает революции и проповедует постепенное развитие общества по его планам (видимо, за счет энтузиазма вдохновленных его книгами читателей).

Фромм и ссылается на ««Экономическо-философские рукописи 1844 года» Маркса [1]. Маркс в своих поздних работах развил то, о чем думал в молодости, только на базе критики истории, экономических учений прошлых мыслителей, обобщения опыта рабочего движения. А Ленин на практике осуществил построение партии рабочего класса; партии, которая повела за собой людей, не пушистых пацифистов и реформистов, а готовых воевать за общество, в котором не будет частной собственности, классов, а значит, и войн. И воевать не только буквально, а во всех сферах человеческой деятельности заменять реакционные формы, традиции и пережитки на научно разработанные, подлинно человеческие. И да, это борьба не без вынужденного насилия, власть в виде диктатуры рабочего класса будет существовать до полного уничтожения классов, до построения зрелого коммунизма.

Фромм же пишет так, как будто не знает о завоеваниях большевиков, об их практических победах коммунизма. Он вскользь говорит о том, что сначала коммунисты стремились к изменению самого человека и человеческих отношений, но потом «почему-то» перестали. Что конкретно он этим хотел донести, неясно («Иметь или быть?», Введение, гл. 7). Вернее, ясно — он намеренно игнорировал и искажал победный опыт коммунизма, являясь интеллектуальным лакеем буржуазии.

Отчуждение от природы

«Не последнее значение имеет еще одно обстоятельство: отношения с природой постепенно стали глубоко враждебными. Изначально противоречие коренилось в самом бытии: человек является частью природы и в то же время благодаря своему разуму возвышается над ней. Мы пытались веками разрешить стоящую перед человечеством экзистенциальную проблему, изменяя природу в соответствии с нашими целями и задачами. Но со временем от мессианского видения гармонии не осталось и следа; мы перешли к ее эксплуатации и покорению, пока это покорение не стало все более и более похожим на разрушение. Страсть к завоеванию и враждебность ослепили нас и не позволили увидеть, что природные богатства не безграничны и могут истощиться, и тогда природа отомстит человеку за варварское, хищническое обращение с ней.

Индустриальное общество презирает природу; так же, как и все, что не является продуктом машинного производства — в том числе и всех людей, которые не занимаются производством машин. Сегодня мы видим в людях тягу ко всему механическому, безжизненному, словно они охвачены магией технического прогресса и постоянно возрастающей жаждой разрушения» («Иметь или быть?», Введение).

Всё это не более чем демагогия. При чем здесь отчуждение? Развитие материальной и духовной культуры само по себе противоположно природной основе человека, то есть, строго говоря, отчуждает его от природы.

Отношение человека и природы не могут быть ни дружелюбными, ни враждебными. Человеческое общество само есть сила природы. Проблемы экологии — это проблемы общественных отношений, организации жизни общества, соотношения пользы и вреда для общества той или иной деятельности, формы и специфики быта [2].

Например, в 1930-е годы партия поставила вопрос о переустройстве промышленных центров, о научном планировании их застройки, об улучшении коммунально-бытовых условий [3]. Это было реальным практическим шагом к улучшению экологии, то есть среды обитания человека.

Касательно «презрения к природе», на мой взгляд, не лишним будет следующий комментарий. Общество уже сейчас достигло достаточно высокого уровня развития производительных сил и в состоянии без применения рабского изнурительного труда обеспечить каждого человека далеко не только средствами к существованию. Поэтому здесь важна постановка целей производства. Целью капиталистического производства является максимизация прибыли, а не удовлетворение потребностей общества.

Научное же, коммунистическое производство ставит целью удовлетворение потребностей общества.

Например, в ходе обсуждения итогов первой пятилетки на объединенном пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) 07.01.1933 Сталин затронул вопрос о рентабельности некоторых отраслей.

«Говорят, что колхозы и совхозы не вполне рентабельны, что они поглощают уйму средств, что держать такие предприятия нет никакого резона, что целесообразнее было бы распустить их, оставив лишь рентабельные из них. Более половины текстильных предприятий несколько лет тому назад были нерентабельны. <…> Мы выждали год с лишним и добились того, что вся текстильная промышленность стала рентабельной. А наш автозавод в городе Горьком? Тоже ведь нерентабелен пока что. Не прикажете ли закрыть его? Или наша черная металлургия, которая тоже пока что нерентабельна? Не закрыть ли ее, товарищи? <…> На рентабельность нельзя смотреть торгашески, с точки зрения данной минуты. Рентабельность надо брать с точки зрения общенародного хозяйства в разрезе нескольких лет. Только такая точка зрения может быть названа действительно ленинской, действительно марксистской».

Короче говоря, если эффективность по-рыночному оценивается в основном в денежном эквиваленте прибыли и не принимается в расчёт, что и зачем производится, то эффективность по-коммунистически предполагает качественное планирование в интересах расширенного воспроизводства общества.

«Отчуждение» от техники и от вещей. Разделение труда

Другая форма отчуждения по Фромму — отчуждение от техники, или, в широком смысле, от потребляемых вещей.

«Сегодня весьма популярно прагматическое воззрение технократов, которые рекомендуют забыть об эмоциях, погрузиться в работу и развлечения и, не задумываясь о будущем, принять диктатуру технократии как нечто совершенно естественное и неизбежное, чего вовсе не надо бояться. Я не вижу в этих воззрениях особой мудрости и считаю, что мыслить подобным образом — значит выдавать желаемое за действительное. Ведь такая диктатура есть не что иное, как технократический фашизм, который неминуемо приведет к катастрофе. Потому что дегуманизированный человек очень скоро утрачивает не только чувства, но и разум, а в безумии своем — даже инстинкт самосохранения. И в конечном счете, он окажется не в состоянии сохранить жизнеспособное общество, поскольку едва ли сможет удержаться от самоубийственного применения ядерного или биологического оружия» («Иметь или быть?», гл. 9).

Какой такой человек может не удержаться от применения ядерного оружия? Кажется, что доступа к нему случайный человек с улицы не имеет.

То, что на такой шаг могут пойти империалистические правительства, — уже даже не звучит фантастически. Если Фромм имел в виду это, нужно было и выразиться соответствующе. То, что пролетарии становятся марионетками в руках собственных и чужих империалистических правительств, то, что фашизм — неизменный спутник империализма, — давно не секрет. Конечно, добавляет пафоса то обстоятельство, что раньше нужно было провести мобилизацию, заставить пролетариат и крестьянство воевать за очередные навязанные цели, а теперь достаточно нажать кнопку, чтобы запустить конец человеческой истории, однако общественная сущность от этого не меняется. Это типичный пример попытки обойти вопрос партийности литературы. Почему Фромм нигде внятно не говорит о сущности власти государств, которые он описывает? Это риторический вопрос, потому что он сам понятия не имеет ни о сущности власти, ни о сущности фашизма.

«Нас окружают вещи, природа и происхождение которых нам совершенно неизвестны. Телефон, радио, фонограф и другая сложная техника для нас почти столь же непостижимы, как были бы для человека примитивной культуры; мы умеем пользоваться ими, т.е. знаем, какую кнопку надо нажать, но мы не знаем принципа их действия, имея об их устройстве лишь самые смутные представления, полученные когда-то в школе. Но нам почти так же чужды и вещи более простые и обиходные. Мы не знаем, как пекут хлеб, ткут материю, как делают стол или изготовляют стекло. Мы потребляем — как и производим — без конкретной связи с объектами, с которыми имеем дело. Мы живем в мире вещей, и единственное, что связывает нас с ними, это то, что мы знаем, как с этими вещами обращаться или как их потреблять» («Здоровое общество», гл. 5).

Если переводить это на человеческий язык, то надо признать, что такое явление — следствие разделения труда, односторонности развития индивидов. Для повышения эффективности исключительно в утилитарном смысле специальности все больше дробятся, а современная система школьного образования не способствует тому, чтобы на выходе из школы получился человек с многосторонними базовыми знаниями. Советская власть делала шаги по преодолению противоположности умственного и физического труда. Это постепенное введение политехнического образования, выпуск литературы о современном состоянии техники понятным языком для массового читателя [4]. Это руководство стахановским движением и поддержка рационализаторства (создание комиссий по рационализации на предприятиях) как форм коммунистического соревнования, т. е. соревнования творческих и организаторских способностей в деле повышения производительности труда между предприятиями и отдельными рабочими. Также это обсуждение производственного плана на собраниях для того, чтобы каждый понимал не свою узкую задачу, а процесс производства в целом [5].

В другом месте Фромм подходит к вопросу разделения труда:

«Поскольку никто никогда не делает всей работы и каждый выполняет только часть ее, поскольку размеры вещей и организации людей слишком велики, чтобы их можно было осознать как целое, постольку оказывается невозможным представить себе что-либо в целом виде» («Здоровое общество», гл. 5).

Это опять-таки лишь фраза. Вопрос о том, как организовать общественное производство, — чисто управленческий. Это касается не только собственно ресурсов, производственных мощностей, но и подготовки кадров. Да, для ведения хозяйства в таком масштабе нужно специально готовить инженерно-хозяйственные кадры. Все это задачи решаемые, однако главное в них — целеполагание. Грамотно поставленная задача с учетом наличных условий — уже начало дела. Буржуазная же экономика движется просто куда-то, в неопределенном направлении, а усилия сводятся к тому, чтобы компенсировать дисбалансы отраслей.

Разделение труда нельзя уничтожить или стереть. Однако необходимо уничтожить противоположность физического и умственного труда. Материальная база в виде высокого процента автоматизации здесь в помощь, однако от общественного устройства зависит, как используется освободившееся от некоторых производственных операций время. Производительные силы — это прежде всего сами люди. И чем быстрее растет производительность труда, тем меньшую долю занимает рутинный труд и тем большую — творческий. Тем больше предпосылок для обретения каждым человеком многосторонних знаний.

«Отчуждение» труда

«Особенность капиталистического производства — тот уровень, которого разделение труда достигает. Хотя в средневековой экономике оно и существовало, скажем, между сельскохозяйственным производством и ремесленным трудом, но внутри каждого вида производства было незначительно. Столяр, делавший стол или стул, делал весь стол или весь стул, и даже если какую-то подготовительную работу выполняли его подмастерья, он контролировал продукцию, проверяя ее в законченном виде. На современном промышленном предприятии рабочий нигде не соприкасается с полностью готовым изделием. Он занят выполнением одной специализированной операции и, хотя со временем может переместиться с одной операции на другую, все же не имеет дело с конкретным изделием в целом. <…> Единственный человек, имеющий дело с целым продуктом, — это менеджер, но для него продукт — абстракция, сущность которой заключена в меновой стоимости, тогда как рабочий, для которого изделие конкретно, никогда не работает с ним, как с целым» («Здоровое общество», гл. 5).

То есть, если бы рабочий имел дело с продуктом в целом, от этого отношение отчуждения бы исчезло? То есть рабочий при социализме, поучаствовавший в производственном собрании и выяснивший плановые задачи, а самое главное — политически грамотный и знающий, зачем надо перевыполнить план, будет отчужден от продукта труда, а рабочий в мелкой капиталистической фирме, выполняющий все операции по изготовлению продукта на продажу, не будет отчужден от продукта своего труда? Интересная логика. Технологический критерий вместо общественного.

Фромм предлагает «решения» в духе утопического социализма.

«Децентрализация в промышленности должна привести к разделению гигантских концернов на более мелкие объединения, а отдельным предприятиям и даже цехам должна быть предоставлена большая самостоятельность в принятии решений» («Иметь или быть?», гл. 9).

Он как будто не знаком с современной организацией промышленности. Его не смущает наукоемкость большого количества отраслей, для которых высокая степень централизации — необходимость, а не недостаток. Развитие производительных сил не останавливается. И требовать выше приведенных решений — значит делать шаги назад.

Задача коммунизма состоит не в том, чтобы уничтожить крупную промышленность, а в том, чтобы ее мощности работали на благо трудящихся, а не загоняли их преждевременно в гроб.

Бюрократизация

Также одной из «форм отчуждения» по Фромму является бюрократизация.

«Люди, подлежащие управлению, являются для бюрократов объектами, к которым они относятся и без любви, и без ненависти — абсолютно безлично; администратор-бюрократ не имеет права на чувства, когда речь идет о его профессиональной деятельности; он должен манипулировать людьми так, как если бы это были цифры или вещи. Управляющие-бюрократы необходимы в связи с огромными масштабами организации и высшей степенью разделения труда, не позволяющей отдельному индивиду видеть целое, а также в связи с тем, что отсутствует органическое, спонтанное сотрудничество между отдельными индивидами или группами, занятыми в промышленности» («Здоровое общество», гл. 5).

Во-первых, в очередной раз хочется спросить: а какие предпосылки для любви или ненависти бюрократа к остальным работникам, если он точно такой же наемный работник и его оклад интересует его больше, чем результат и ход его работы? Чем бюрократ в данном смысле отличается от типичного пролетария? Что, разве пролетарий обязан любить то, чем занимается и болеть за результат? Формализм — это серьёзная проблема классового общества и особенно перехода к обществу коммунистическому.

Во-вторых, Фромм уводит вопрос проявления бюрократизма в сферу исключительно моральных проблем. Почему возникает «бюрократическое» отношение к работе управления? Прежде всего потому, что могут отсутствовать фактические знания из соответствующей области и человек не в состоянии выполнять функций управления. Кроме того, те негативные явления, которые описывает Фромм, часто возникают из-за тех классовых задач, которые стоят перед бюрократом. Например, если бы буржуазное государство наказывало чиновников собеса за недовыдачу пособий, а не как сейчас — за выдачу без должных оснований, то жалоб на бездушность было бы куда меньше. То есть очень многое зависит от организации работы и тех задач, которые ставят перед бюрократами.

В-третьих, главное — не упускать вопрос производственных отношений. Так, при Сталине боролись с бюрократизмом на деле [6]. В случае поставленной общественно-политической работы все — что рядовой исполнитель, что управленец — будут каждый на своем месте работать над выполнением плана. Было бы понимание зачем.

Выводы

Фромм создает путаницу по всем рассматриваемым им вопросам. По поводу развития производительных сил в отрыве от развития потребностей предлагаются наивные фразы в духе «прислушаться к человеческой сущности». Насчет разделения труда просто констатируются известные факты, но не следует выводов о необходимости смены общественного строя. В области политики Фромм выставляет себя поклонником «истинной демократии», предлагая децентрализацию управления, возврат к городским собраниям и прочие мероприятия, не соответствующие текущему уровню развития общества. В области управления производством тоже предлагаются децентрализация и вовлеченность каждого в «истинно демократическое» управление.

Фромм был членом Социалистической партии США, его планы по оздоровлению общества представлены в эссе «Гуманистический социализм», которое является переработкой программы партии.

Вообще можно сказать, что Фромм очень красочно описывает мерзости буржуазного бытия, но его предложения базируются не на анализе материальных предпосылок перехода к новому способу производства и новому общественному устройству, а на надежде, что люди сами поймут причины такого положения вещей, а общественные отношения как-то сами собой изменятся, господство государства и техники (в понимании Фромма) само собой рухнет.

У Фромма отсутствует адекватная оценка опыта стран, начавших строительство коммунизма, поэтому на его «бесклассовых» теориях невозможно базировать никакую практику, а значит, они реакционны.

М. Северова
30/12/2024