№ 6/46, VI.2020

Я не буду говорить про канализацию протеста и про то, что «черный расизм», который некоторые левачки представляют как «национализм угнетенной нации», тем не менее остается формой проявления буржуазных настроений и способом управления низами со стороны буржуазии. Здесь есть некоторые интересные культурные моменты.

1. «Война с памятниками» открыла всю глубину невежества американского пролетариата. И показала всему миру, что нечего надеяться на то, что в США империалистов удастся сдерживать изнутри. Разумной силы там нет. Да что там глубина — разверзлась бездна. У Герцена есть хорошая цитата:

«Внизу и вверху разные календари. Наверху XIX век, а внизу разве XV, да и то не в самом в низу, — там уж готтентоты да кафры различных цветов, пород и климатов».

В данном случае и кафры с готтентотами вполне аутентичные и глупость прямо-таки пещерная. Протестующие обвинили в расизме, например, Сервантеса, мирового классика, доселе не замеченного в расизме, если не считать, что он воевал некогда с арабами, среди которых могли быть и негры, но весьма неудачно. Причем Сервантеса в американской школе проходят, в отличие от российской. Но проблема качества буржуазного образования состоит в том, что для ребенка, которого с самого начала не натаскивают по платным учителям и курсам и не нацеливают в колледж, все образование является филькиной грамотой — и преподается плохо, и функционально в жизни неприменимо. Это набор абстракций, такой же абстрактный, как поп-культура. Общая культура низов не направлена на развитие абстрактного мышления, а сознательно опускает всю культурную жизнь до примитивных реакций на раздражители. Духовная обстановка, в которой живет и воспитывается ребенок, не дает пищи для ума, она ярко контрастирует с высшими образцами мировой культуры. Негр из гетто, читающий Сервантеса, а не рэп, который на 99% состоит из примитивных жалоб и бандитских фантазий обедненным языком, — это оксюморон. Такая духовная обстановка — системная проблема. Американским интеллектуалам адски трудно «с народом» — они фактически загнаны в гетто университетов и выход за эти рамки травмирует, вне этих рамок банально не с кем поговорить. Там литературного английского морлоки уже не понимают. Отсюда и жалкие попытки левых американцев оправдать невежество погромных протестов, объединиться, пусть даже встав в хвост. Вероятно, глубину культурного одичания американцев и трагедию местных коммунистов на постсоветском пространстве адекватно смогут оценить разве что коммунисты из Средней Азии и Кавказа, которые работают в схожих условиях.

2. Эта активно-вандальная деятельность восставших — лучший способ изолировать американских левых интеллектуалов от масс. От неконтролируемых погромщиков с тремя извилинами отвернется даже искренне сочувствующий пролетариату интеллектуал. Соответственно, меньше шансов, что он чему-то научит и возглавит, создав действительную опасность капиталу. Потому что ему банально нет места в погромной деятельности, негр с тремя извилинами успешней грабит магазины, чем профессор философии, а призывы организоваться в партию, взять власть и строить социализм банально не понимает. И опять все возвращается на круги своя. Марксисты — в своем гетто, «белый трэш», «ниггеры» и «латиносы» — в своих.

3. В связи с этим в нашей пропаганде необходимо противопоставлять погромной деятельности американцев разумный и организованный переход власти и собственности в руки диктатуры пролетариата на примере 1917 года. И от советской историографии надо брать далеко не все. Она работала в условиях, когда буржуазия обвиняла большевиков в узурпации власти, в заговоре, в неподдержке большинством, в том, что революция — плод действий активного меньшинства. И в ответ большевики и позже уже хрущевско-брежневские историки выпячивали стихийный, массовый характер революционных изменений, чтобы показать, что «весь народ восстал», хотя как только в дело вступали широкие массы (особенно крестьянские) — так тут же страна расцветала смрадным букетом неконтролируемых эксцессов, от внесудебных расправ с офицерами (сыгравшими не последнюю роль в политической ориентации офицерства) до грабежа и поджога помещичьих усадеб (в том числе имевших культурную и историческую ценность), и на этой почве густо росли анархизм, спекуляция, бандитизм, погромы. Как только, наоборот, активное партийное меньшинство вмешивалось, так сразу же водворялся порядок. История СССР дает массу подобных примеров.

Я более чем уверен — если бы американские левачки не бегали в хвосте у люмпен-пролетариата, а твердо и ясно сказали бы, за какой они порядок, выступили бы с решительной программой диктатуры пролетариата и национализации крупного капитала с переводом экономики в плановое русло, они обрели бы массы сторонников, которым капитал поперек горла, но на текущий момент просто страшно жить в неожиданно возникшем Сомали в родном квартале. Но постольку-поскольку они играются в толерантность, демократию и синдикализм, то могу заменить Нострадамуса — никакого существенного прироста от текущих протестов коммунисты Америки не получат, хоть все свое время убьют на беготню по улицам с листовками и мегафонами.

Культурное обнищание масс есть лишний повод отбросить апелляции к стихийности масс. Стихия не способна ни на что, кроме как на войну с внешними атрибутами. Глупо и бессмысленно надеяться на невежественную массу, для управления массой необходимо иметь как минимум относительно массовую партию, организованную в фактически политическую армию и готовую в решительный момент на активные и грамотные действия, не боящуюся идти против течения.

И. Бортник
24/05/2020