№ 01/53, I.2021

---

Хоть данная тема и была уже затронута в одном из предыдущих моих исследований, судя по обсуждениям публикаций, данный миф очень живуч в головах нынешних обывателей. Так что имеет смысл вернуться к данному вопросу еще раз.

Итак, имели ли место пытки и избиения подследственных в сталинский период? Безусловно. Тут можно даже не искать доказательства, поскольку столь масштабные общественные процессы как чистка партийного и хозяйственного аппарата от широких шпионских и вредительских сетей не могли обойтись без злоупотреблений. Особенно, при том условии, что шпионы и вредители свили гнёзда, в том числе, и в органах НКВД. Однако основной вопрос в масштабе применения незаконных методов ведения следствия и в отношении советской власти ко вскрывшимся фактам.

Антикоммунисты отвечают на этот вопрос однозначно, объявляя подобные методы основными и санкционированными сверху. Очень удобная позиция, когда сначала наиболее общий тезис возводится в ранг аксиомы, и на этой основе делаются частные выводы. Дескать, если при Сталине у подсудимых выбивали показания пытками, значит все показания подследственных и подсудимых следует считать вымышленными.

Обратимся к «библии» буржуазных фальсификаторов истории — докладу «комиссии Шверника». Какую бы антисталинскую глупость не перепевали дипломированные лакеи буржуазии, маскирующиеся под «историков» (причем часто со ссылкой друг на друга), — источником все равно окажется именно этот доклад.

Итак, в данном документе имеется соответствующий раздел, озаглавленный «Физические методы воздействия на арестованных, как основной метод получения ложных показаний». Тут уже ложь даже в названии. То есть получается, будто целью органов НКВД было не расследование преступлений, а получение ложных показаний. Во всяком случае, такой заголовок настраивает читателя на то, что ниже должно быть доказано, что всё обстояло именно так. А что же мы видим на самом деле?

«В директивах НКВД 1937-1938 годов, требовавших „широкого разворота“ мероприятий по „разгрому врагов народа“ и бичевавших медлительность при проведении репрессий, содержались прямые установки на беззакония, были заложены жестокость и беспощадность к намеченным для репрессирования категориям населения. Подобные требования порождали суровость к мнимым врагам народа и у работников НКВД, непосредственно осуществлявших репрессии».

Спрашивается, что это за директивы? Что за установки на беззакония? Каким образом требования быть бдительными и выявлять вредителей тождественны требованиям пытать и фальсифицировать дела?

«В этот период в органах НКВД творился жестокий произвол. Арестованные, которые старались доказать свою невиновность и не давали требуемых показаний, как правило, подвергались мучительным пыткам и истязаниям. К ним применялись так называемые „стойки“, „конвейерные допросы“, заключение в карцер, содержание в специально оборудованных сырых, холодных или очень жарких помещениях, лишение сна, пищи, воды, избиения и различного рода пытки».

Снова ни одного доказательства. Но все же хрущевские фальсификаторы понимают, что надо сослаться на какой-нибудь документ, при том, что документов этих нет, и проделывают следующий трюк.

«Как видно из телеграммы Сталина, разосланной 10 января 1939 года секретарям ЦК компартий республик, крайкомов и обкомов партии, наркомам внутренних дел республик и начальникам краевых и областных управлений НКВД, применение мер физического воздействия к арестованным было санкционировано им от имени ЦК ВКП(б): „…ЦК ВКП(б) разъясняет, что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)… Опыт показал, что такая установка дала свои результаты, намного ускорив дело разоблачения врагов народа… Известно, что все буржуазные разведки применяют физическое воздействие в отношении представителей социалистического пролетариата и притом применяют его в самых безобразных формах. Спрашивается, почему социалистическая разведка должна быть более гуманна в отношении заядлых агентов буржуазии, заклятых врагов рабочего класса и колхозников. ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь, в виде исключения, в отношении явных и неразоружающихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод» (Архив ЦК КПСС, №№ 1/с, 2/с, 26/ш — 1939 г.)“».

От данного «документа» за версту разит фальшивкой.

Во-первых, что за документ ЦК ВКП(б) санкционирующий применение методов физического воздействия? Какое его точное название? Когда он был выпущен и с какой целью? Должны же были остаться хоть какие-то его следы. Ведь если был такой документ, на него НКВДшное начальство должно было ссылаться в распоряжениях нижестоящему начальству. Но ничего этого нет.

Во-вторых, непонятен общий смысл телеграммы Сталина с таким разъяснением. По какой причине потребовалось давать такое разъяснение? Партийному руководству еще ладно… А вот зачем это разъяснять «начальникам краевых и областных управлений НКВД», которые по долгу службы должны были быть знакомы с исходным документом от 1937 года? Какая-то чушь!

В-третьих, само разъяснение звучит откровенно глупо. Дескать, органам НКВД разрешено применять методы физического воздействия к врагам… из соображений мести буржуазным разведкам, которые пытают коммунистов.

А далее приводятся соответствующие «факты»:

«Так, например, в НКВД Белорусской ССР арестованных затягивали в смирительные рубашки, обливали водой и выставляли на мороз, вливали в нос нашатырный спирт, издевательски называемый „каплями искренности“ (Материалы проверки о нарушениях законности, т. 10, л. 51-58).

В Экономическом отделе НКВД СССР арестованного заставляли брать на плечи чемодан и ходить с ним часами по комнате, произнося слова, что он „уезжает в Лондон со шпионскими материалами для английской разведки“. В Особом отделе Белорусского военного округа арестованных заставляли приседать сотни раз с библией в вытянутых руках, лаять по-собачьи. В Вологодской области арестованных ставили за шкаф перед плакатом с надписью: „Я — шпион и должен дать правдивые показания“. В НКВД Туркменской ССР арестованных сажали в дезкамеру, насыщенную слабой концентрацией хлорпикрина, в летнюю жару выставляли на солнцепек, смазывали волосы клеем, а когда клей высыхал, прочесывали голову гребнем (Материалы проверки о нарушениях законности, т. 10, л. 5—6, 62)».

Здесь хрущевские фальсификаторы истории снова используют подленький приёмчик. Они ставят ссылку на некие «материалы проверки», которые до сих пор не опубликованы. Непонятно, откуда авторы «материалов проверки» взяли все эти факты. Однако подаётся все так, будто все эти безобразия, которые вполне могли иметь место, творились по указанию Сталина. Если даже все эти факты имели место, очень любопытно было бы посмотреть, откуда они взялись, когда они вскрылись, была ли проведена проверка и каковы были ее результаты.

Правда, далее всё же приводятся некие свидетельские показания:

«Бывший начальник Тбилисской тюрьмы Окрошидзе на допросе в июне 1954 года показал об избиении арестованного командира грузинской дивизии комдива Буачидзе: „…все тело Буачидзе было покрыто сплошными синяками и кровоподтеками. Он не мог мочиться естественным способом, т. к., видимо, у него был поврежден мочевой пузырь и моча выходила через живот… Буачидзе был уже в предсмертной агонии… на следующий день он скончался“ (Архив Главной военной прокуратуры, арх[ивно]-след[ственное] д. № 0061 по обв[инению] Рухадзе, т. 44, л. 368)».

Любопытно было бы почитать дело этого Буачидзе. Когда был арестован? За что? Какие следственные действия проведены? Вообще, тут интересная история получается. Сайты «мемориальной» направленности утверждают, что он был арестован 30 июля 1937 года, а погиб через 2 дня — 1 августа 1937 года. Однако в сводке важнейших показаний арестованных по ГУГБ НКВД СССР за 2 апреля 1938 г. он числится всего лишь арестованным, то есть явно жив. Более того, в такой же сводке за 11-12 апреля он тоже упоминается как арестованный.

Что примечательно, когда в 1955 году хрущевцы расправлялись с соратниками Берии в Грузии, в проекте обвинительного заключения как раз и был упомянут указанный выше «факт».

«На основании этих полученных преступными методами ложных показаний Буачидзе Ф. М. [так в тексте] 30 июля 1937 года был арестован. Он был подвергнут зверским избиениям и пыткам, в результате которых 6 августа 1937 года умер в центральной больнице тбилисской тюрьмы.

В копии выданного тюрьмой свидетельства о смерти (подлинник не обнаружен) указан ложный диагноз „паралич сердца“».

Вот только интересно, как якобы умерший в августе 1937 года Буачидзе проходит в сводках от апреля 1938 года как арестованный. Хотя в таком случае понятно, почему не обнаружен подлинник свидетельства о смерти.

А вот другой «факт»:

«Свидетель Свиридов, допрошенный в январе 1954 года по делу бывшего министра внутренних дел Грузинской ССР Рухадзе, показал об избиении в 1937 году арестованного пчеловода совхоза Леткемана:

„Рухадзе, я это видел лично, бил Леткемана кулаком в живот и по голове, бил его веревочным шнуром, а однажды дошел до того, что привязал к половым органам Леткемана шпагат и стал дергать его, требуя показаний от Леткемана. Я в это время составлял протокол допроса Леткемана и лично видел эту картину“».

Это взято из того же обвинительного заключения по делу ставленников Берии. Что примечательно, судебные материалы по данному процессу не опубликованы до сих пор, поэтому неизвестно отрицал ли Рухадзе предъявленные ему обвинения или нет. Во всяком случае, суд должен был запросить документальные подтверждения избиения арестованных: акты обследования в тюремной больнице, жалобы самих арестованных и т. п. На данный момент доказательства того, что дела в грузинских тюрьмах обстояли именно так, отсутствуют.

Но обратимся к другой истории. Каждому антисоветчику известно, что маршал Блюхер умер в тюрьме от избиений. Вот, что сообщается по данному вопросу в докладе комиссии Шверника:

«В результате истязаний и пыток многие арестованные умирали, кончали жизнь самоубийством, становились калеками, сходили с ума. Так, умерли во время следствия в НКВД СССР подвергавшиеся жестоким избиениям кандидат в члены ЦК ВКП(б) Маршал Советского Союза Блюхер, ответственный работник Коминтерна Анвельт, начальник Политуправления Наркомата совхозов Соме. Через день после ареста скончался член ЦК ВКП(б), заведующий отделом ЦК партии Бауман (Архив Парткомиссии; дела №№ 1/8672, 9/40, 1/2997, 10/102; персональное дело Маленкова, т. 9, л. 141-148)».

Никаких доказательств смерти Блюхера от избиений не приводится. Датой смерти Блюхера во всех советских и буржуазных источниках считается 9 ноября 1938 г. Однако в стенограмме заключительного слова К.Е. Ворошилова на вечернем заседании ВС при НКО СССР 29 ноября 1938 г. о Блюхере сообщается как об арестованном, но живом:

«Ворошилов. К вашему сведению, он уже находится в соответствующем месте и пытался уже несколько раз покончить с собой. Его выдал его родной брат. Сейчас Блюхер уже признает, что он враг и заговорщик, а его родной брат говорит, что Блюхер не только заговорщик и враг Советской власти, но что он пытался в самый последний момент, когда мы его вызвали к себе, улететь с братом к японцам. Вот кто такой Блюхер. Это конченая сволочь».

Господа антикоммунисты, конечно, могут утверждать, что Ворошилов здесь врёт. Но никаких доказательств этому нет. Никаких документов, подтверждающих смерть Блюхера от избиений и именно 9 ноября, до сих пор не опубликовано.

А дальше хрущевские фальсификаторы и вовсе опускаются до уровня солженицына, выдумывая истории, по которым можно снимать фильмы ужасов.

«Работники Белозерского райотдела НКВД Вологодской области Анисимов, Воробьев, Овчинников, Антипин и другие в декабре 1937 года вывезли в поле 55 человек, осужденных „тройкой“ к расстрелу, и порубили их топорами. В том же райотделе поленьями убили 70-летнюю старуху и 46-летнюю женщину-инвалида (Материалы проверки о нарушениях законности, т. 10, л. 8, 61)».

Ну про расстрельные полномочия «троек» я уже писал. У них не было таких полномочий. Зарубить топорами 55 человек — это уметь надо. Хорошо, ладно, зарубили (хотя вопрос, зачем это надо, остается открытым). Надо ж трупы девать куда-то. Вырыть ров для захоронения такого количества трупов — задача далеко не простая. Сделать это скрытно — тем более. Если были свидетели этого безобразия, то, наверняка, знали место захоронения. Тогда должно была проводиться эксгумация и судмедэкспертиза. Где вообще документы по расследованию этого эпизода? Фальсификаторы, по всей видимости, либо сами всё это сочинили, либо нашли «свидетеля», который дал такие показания, и этим удовлетворились.

Из всего этого делается безосновательный вывод:

«Имеющиеся архивные документы говорят о том, что Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов были хорошо осведомлены о широком применении органами НКВД к арестованным физического воздействия, бесчеловечных пыток и истязаний, однако никаких мер к пресечению беззакония не принимали. Заявления на творимый в органах НКВД произвол, поступавшие к ним даже от лиц, которых они хорошо знали по подпольной работе, гражданской войне и по совместной работе после Октябрьской революции, оставлялись без внимания».

На самом же деле, никаких доказательств того, что методы физического воздействия применялись широко, в докладе комиссии Шверника не содержится. Подобные выводы делаются лишь на основе показаний неких свидетелей, объективные подтверждения которых отсутствуют. Нет никаких доказательств, что пусть даже имевшиеся сообщения о злоупотреблениях оставались без внимания. Наконец, нет никаких доказательств того, что возможные злоупотребления со стороны некоторых сотрудников НКВД были санкционированы сталинским ЦК.

Широкое хождение в трудах историков-антикоммунистов имеет эпизод с, якобы, избиением Мейерхольда. Но и здесь уши растут из доклада «комиссии Шверника».

«В июне 1939 года был арестован Мейерхольд (Райх) В. Э., член ВКП(б) с 1918 года, один из крупнейших деятелей советского искусства. Органы НКВД предъявили ему сфальсифицированное обвинение в принадлежности к троцкистам, связях с Бухариным и Рыковым и шпионаже в пользу Японии. В результате избиений и домогательств со стороны следователей Родоса и Воронина Мейерхольд вначале виновным себя признал. При окончании же следствия и в суде он заявил, что оговорил себя под влиянием применявшихся к нему мер физического воздействия. 2 и 13 января 1940 года Мейерхольд обращался с заявлениями к Молотову. В первом заявлении он писал:

„…Когда следователи в отношении меня, подследственного, пустили в ход физические методы своих на меня воздействий и к ним присоединили еще и так называемую „психическую атаку“ (выделено мной — Федотов), то и другое вызвало во мне такой чудовищный страх, что натура моя обнажилась до самых корней своих: нервные ткани мои оказались расположенными совсем близко к телесному покрову, а кожа оказалась нежной и чувствительной, как у ребенка; глаза оказались способными (при нестерпимой для меня боли физической и боли моральной) лить слезы потоками. Лежа на полу лицом вниз, я обнаруживал способность извиваться и корчиться, и визжать как собака, которую плетью бьет ее хозяин, конвоир, который вел меня однажды с такого допроса, спросил меня: „У тебя малярия?“ — такую тело мое обнаружило способность к нервной дрожи… „Смерть (о, конечно!), смерть легче этого!“, — говорит себе подследственный. Сказал себе это и я. И я пустил в ход самооговоры в надежде, что они-то и приведут меня на эшафот. Так и случилось: на последнем листе законченного следствием „дела“ за номером 537 проступили страшные цифры параграфа Уголовного кодекса: 58, пункты 1 а и 11. Вячеслав Михайлович! Вы знаете мои недостатки (помните сказанное Вами мне однажды: „Все оригинальничаете!?“), а человек, который знает недостатки другого человека, знает его лучше того, кто любуется его достоинствами. Скажите: можете вы поверить тому, что я изменник Родины (враг народа), что я — шпион, что я член право-троцкистской организации, что я контрреволюционер, что я в искусстве своем проводил троцкизм, что я на театре проводил (сознательно) вражескую работу, чтобы подрывать основы советского искусства? …Вот моя исповедь, краткая, как полагается за секунду до смерти: я никогда не был шпионом, я никогда не входил ни в одну из троцкистских организаций (я вместе с партией проклинаю иуду Троцкого!), я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью, говорить о троцкизме в искусстве просто смешно…“ (Архив Парткомиссии, персональное дело Молотова, т. 25, л. 50-51).

Во втором заявлении, являвшемся продолжением предыдущего, Мейерхольд сообщал Молотову о способах получения от него «признаний» и вновь писал о своей невиновности.

„…Меня здесь били — больного 65-летнего старика: клали на пол лицом вниз, резиновым жгутом били по пяткам и по спине; когда сидел на стуле, той же резиной били по ногам (сверху с большой силой), по местам от колен до верхних частей ног. А в следующие дни, когда эти места ног были залиты обильным внутренним кровоизлиянием, то по этим красно-синим-желтым кровоподтекам снова били этим жгутом, и боль была такая, что, казалось, на больные чувствительные места ног лили крутой кипяток (я кричал и плакал от боли). Меня били по спине этой резиною. Руками меня били по лицу размахами с высоты… Следователь все время твердил, угрожая: „Не будешь писать (то есть — сочинять значит!?), будем бить опять, оставим нетронутыми голову и правую руку, остальное превратим в кусок бесформенного окровавленного искромсанного тела“. И я все подписывал… Я отказываюсь от своих показаний, так выбитых из меня, и умоляю Вас, Главу Правительства, спасите меня, верните мне свободу. Я люблю мою Родину и отдам ей все мои силы последних годов моей жизни“ (Архив Парткомиссии, персональное дело Молотова, т. 25, л. 54-55).

Оба заявления Мейерхольда по поручению Молотова без каких-либо конкретных указаний были направлены его секретариатом Прокурору СССР».

Если читать данный текст вдумчиво, то сразу возникает впечатление, что некоторые фрагменты просто вставлены. Я их специально выделил жирным. Мейерхольд — человек, в общем-то, образованный, русским языком владеющий хорошо. Что это за «физические методы своих на меня воздействий»? Ведь если его избивали, то логично было так прямо и написать. Зачем повторять формулировки, появившиеся в хрущевские времена? Впрочем, если взять это первое письмо Молотову, то там про избиения и нет ни слова. Он лежал на полу вниз лицом. Возможно, в истерике. Во всяком случае, он не говорит, что его били. Только абстрактные слова про физическую и моральную боль. Впрочем, если убрать из текста вставленную туда позднее чушь, то такое письмо вполне могло у Молотова оказаться и, действительно, остаться без ответа.
Подобные письма с попыткой оправдаться писал и Бухарин. Но это никак не попытка доложить о злоупотреблениях в ходе следствия.

А вот второе письмо — это уже фальшивка с первого до последнего слова, состряпанная хрущевскими фальсификаторами истории.

Непонятно, почему второе заявление являлось продолжением первого. В первом он «лежал лицом вниз», но не говорил об избиениях. Во втором зачем-то решает все же сообщить, что его избивали. Однако гораздо более странно другое. Допустим, следователи реально избивают Мейерхольда, и он пишет заявление Молотову, в котором сообщает подробности. А «кровавые следователи НКВД» берут и так запросто передают это заявление не кому-нибудь, а главе Правительства. Ведь очевидно, что Мейерхольд, находясь под стражей, никак это заявление лично Молотову передать не мог. Впрочем, если предположить, что Мейерхольд передал заявление Молотову голубиной почтой, то тут уже Молотов не мог закрыть глаза на грубейшие нарушения советской законности. Но он, зачем-то, якобы, отправляет это заявление Прокурору СССР. При том, что данное заявление обнаружено в архиве Вышинского, нет ни слова.

Так что здесь хрущевские фальсификаторы в очередной раз обделались. Ведь либо придется признать, что следователи НКВД были настолько кровавы, что разрешали жаловаться на свои зверства главе Правительства, либо что все эти заявления — банальная фальшивка.

Чудесным образом в «архиве Молотова» нашлась и записка от якобы подвергавшегося избиениям бывшего матроса крейсера «Аврора», а позднее командующего Северным флотом Душенова.

«“23 мая 1938 г. меня арестовали в Ленинграде и после 22-х часов применения ко мне жестоких физических методов воздействия, я почти в бессознательном состоянии, в результате внутреннего кровоизлияния написал под диктовку следствия ложное заявление, что я заговорщик и вредитель. Через пять дней после тех же методов я подписал заранее написанный протокол, где указано более 30 человек командиров якобы моих сообщников, которых после арестовали — без допроса меня.

В течение года я три раза отказывался от ложных протоколов, но все три раза ко мне применили физические методы воздействия и я вновь подписывал ложь.

В мае 1939 г. меня перевели в Москву — Лефортово, и в день годовщины сидения в тюрьме меня еще раз подвергли физическому воздействию и я, вспоминая, что написано в Ленинграде, продолжаю давать ложные показания.

В итоге меня 5 раз побили 9 чел. Мне кажется, это слишком жестоко. Я понимаю, что врать — преступление, но я не имею больше физических сил, а потому вынужден лгать, т.к. я не заговорщик. За жизнь я не цепляюсь, но мне хочется добиться правды. Я не враг народа, не заговорщик, не вредитель и не террорист. Я быв. рабочий, старый матрос крейсера „Авроры“, секретарь судового комитета в Октябрьские дни, брал Зимний дворец. Нас пять братьев — 4 матроса — все добровольцами были на фронтах гражданской войны, 2-е погибли за Советскую власть. Сейчас 2 сестры колхозницы-ударницы, брат и 1 сестра рабочие-стахановцы. Другая власть для всех моих родных, а их более 30 чел., — смерть, 2 сына хорошие комсомольцы.

Я никогда ни в какой оппозиции не был — наоборот активно боролся с ними. Взысканий не имею. Всем был доволен. Сейчас я нахожусь в ужасном положении. По мнению следствия, я кое-кого оговариваю, а потому сказали, что снова будут бить, как будто я это делаю добровольно или по злому умыслу.

Я всем сердцем Вас прошу, не можете ли сделать так, чтоб меня больше не били. Я не смею Вас просить о том, чтобы вновь провели следствие без физических методов воздействия и дали бы мне какую-нибудь возможность доказать свою невиновность и преданность партии, советской власти и Правительству. Мне сделать это очень легко, а если я что тогда совру, то прошу меня расстрелять, но не бить.

Если Вы не найдете возможным вмешиваться в это дело, то прошу сделать так, чтоб хотя бы за это заявление меня не били. Я опасаюсь, что следствие может рассмотреть его как провокацию. Я всей душой прошу поверить мне, что никакого злого умысла у меня нет, я просто в ужасном положении.

Сейчас я в Мурманске, но меня скоро перевезут в Москву в Лефортово. Если Вы не сочтете возможным вмешаться в мое дело, то я больше нигде отказываться не буду, т.к. не имею больше сил и спокойно умру“ (Архив Парткомиссии, персональное дело Молотова, т. 25, л. 58-61).

Из НКВД СССР это заявление Душенова переслали Молотову со справкой, в которой указывалось, что „физические меры воздействия к Душенову К. И. Применялись“.

Молотов, ознакомившись с заявлением Душенова и справкой НКВД, никаких мер не принял и возвратил эти документы Берия с пометкой: „т. Берия, В. Молотов“ (Там же, л. 56-57).

Душенов 3 февраля 1940 года осужден к расстрелу, хотя в судебном заседании категорически отрицал свою виновность и заявлял о необъективности следствия».

Здесь тоже непонятно, откуда в прямой речи Душенова от 1939 года взялась хрущевская формулировка «физические методы воздействия», причем встречается она неоднократно. Другой непонятный момент. Данное «письмо» относится к 1939 году, не раньше. То есть спустя год после ареста Душенова. А первый раз его избили еще в мае 1938 года, а за год «5 раз побили 9 человек». И он всё это время почему-то молчал. Никому не жаловался, не писал ходатайства. Во всяком случае, он об этом в письме не упоминает. И вдруг только через год допёр, что можно написать Молотову.
Странная какая-то история. Предположим, человека арестовывают, начинают применять к нему незаконные методы ведения следствия. Логично, что он начинает жаловаться в разные инстанции. Тому же Ежову, как непосредственному начальнику следователей, или в прокуратуру. И вот если ничего не помогает, то пишет уже высшему руководству. Причем, естественно, упоминает, что он уже обращался в самые разные инстанции, но его обращения проигнорировали.

И другой момент. Почему Душенов не называет имена следователей, избивавших его? Забыл? Тогда какой смысл жаловаться вообще, если избивал не пойми кто.

Любопытен и вот этот пассаж: «По мнению следствия, я кое-кого оговариваю, а потому сказали, что снова будут бить, как будто я это делаю добровольно или по злому умыслу». Какой-то абсурд. Если бьют для того, чтоб фальсифицировать дело, то разве важно, имеет место оговор кого-либо или нет? Вообще, пытка — довольно плохой метод получения достоверных показаний. Ведь человек может наговорить откровенной ерунды, дабы избавить себя от страданий. А тут получается, что следователей всё же интересует объективная истина, они не принимают все показания за чистую монету. При этом ясно, что «под пыткой» Душенов даёт ложные показания, однако ему снова угрожают пыткой. Что-то не сходится здесь.

Но апогей абсурда — вот этот отрывок: «Из НКВД СССР это заявление Душенова переслали Молотову со справкой, в которой указывалось, что „физические меры воздействия к Душенову К. И. Применялись“». Как мы помним, нет ни единого доказательства того, что применение «методов физического воздействия» являлось законным. Следовательно, такие методы однозначно квалифицировались как незаконные методы ведения следствия. Так что подобное признание со стороны НКВД выглядит исключительно как признание в совершении преступления. Хотя это полная глупость и с другой стороны. Допустим НКВД действительно применяло к Душенову такие методы, а тот пишет письмо Молотову. Проще всего данное письмо просто не пропустить. Вряд ли у арестованного есть голубиная почта. Если уж данное письмо всё же решено пропустить, то зачем признаваться в преступлении? Наоборот, следует приложить справку, что арестованный врёт.

С учетом всех нестыковок, напрашивается однозначный вывод — данное «письмо» есть очередная хрущевская фальшивка, цель которой дискредитация Молотова. Вот если с этой стороны посмотреть на данное письмо, то всё встает на свои места. Очень грамотно фальшивка составлена. Получается, что в органах НКВД избивают «старого большевика», он жалуется Молотову, который, несмотря на то, что НКВД сознается в применении «методов физического воздействия», ничего не предпринимает. А в итоге «старого большевика» расстреливают. При этом вопрос о виновности или невиновности Душенова в принципе не ставится, ссылки на материалы дела отсутствуют.

Таким образом, по вопросу о применении пыток органами НКВД во второй половине 1930-х годов можно сделать следующие выводы:

Во-первых, нет ни одного объективного доказательства того, что подобные методы ведения следствия являлись законными или же были разрешены какими-либо «решениями Политбюро ЦК». Данные методы являлись незаконными, их применение каралось в установленном законом порядке (ст. 115 УК СССР предусматривала до 5 лет лишения свободы за принуждение к даче показаний при помощи незаконных мер).

Во-вторых, нет ни одного объективного доказательства того, что показания подсудимых на наиболее крупных судебных процессах, проходивших в 1936 — 1938 гг. были получены с применением пыток. Подобные утверждения в докладе «комиссии Шверника» являются абсолютно голословными. До сих пор не найдено ни одного ходатайства от подсудимых, касавшегося применения к ним пыток.

В-третьих, да, конечно, злоупотребления некоторых сотрудников НКВД, заключавшиеся в применении пыток к арестованным, имели место. По сути, это были преступления со стороны сотрудников НКВД, и Советская власть относилась к ним именно как к преступлениям, если такие факты вскрывались. Какие-либо доказательства существования в органах НКВД «пыточных конвейеров», то есть широкомасштабного, повсеместного и санкционированного руководством массового применения пыток отсутствуют.

В-четвертых, пытка — вообще плохой метод получения показаний, особенно, когда речь идет о масштабных заговорах. С его помощью можно получить лишь массу ложных показаний, которые только запутают дело. Версия же, что с помощью пыток сталинское руководство намеренно фальсифицировала уголовные дела и судебные процессы, не выдерживает критики, поскольку в таком случае всё высшее руководство следует признать откровенными идиотами, тщательно разбиравшими на Пленумах ЦК то, что написали сами.

Н. Федотов
06/01/2021