№ 6/82.VI.2023
Август 1914 года. В Европе разгорается мировая война. Совсем скоро десятки миллионов станут жертвами безумной бойни. Четыре года «колыбель мировой культуры» захлёстывают реки крови, пущенные в угоду интересов горстки финансовых тузов за передел колоний, захват новых рынков сбыта, уничтожение конкурентов. В это же время в галицийской глуши, в посёлке Белый Дунаец (на тот момент Австро-Венгрия) российский эмигрант и вождь небольшой сплочённой политической партии занят поиском новых форм партийной работы в условиях военного времени, когда убеждение, что война ускорит революцию, достигает высот безусловной истины.
В сентябре депортированный в Швейцарию Ленин пишет тезисы о текущей резне под названием «Задачи революционной социал-демократии в европейской войне», где устанавливает её сущность как войны несправедливой, варварской, империалистической, а лидеров социал-демократических партий Германии, Франции, Бельгии и проч. осуждает как изменников коммунизма, как приспособленцев и прихвостней господствующих классов, призывая всех к безусловной войне с буржуазными правительствами и реакционными партиями всех противоборствующих стран.
В середине октября Ленин едет в Лозанну на выступление «отца русского марксизма», ратующего за помощь царскому правительству в войне. Оппонируя Плеханову с позиций интернационализма, Ленин призывает превратить сражение между эксплуататорами в восстание угнетённых на основании крайнего обострения противоречий капитализма и созревания революционной ситуации. Как и во время революции 1905-07 гг., когда Георгий Валентинович, ввиду своей порочной идеи слияния социал-демократов с кадетами (раз революция буржуазная, то пролетариат обязан подчиниться партии предпринимателей, войти с ними в прямой блок против царизма), впал в проповедь мелкобуржуазного патриотизма, призывал довести войну до победного конца — защитить интересы отечественного капитала. Очевидно, что у этой ошибки была вполне конкретная философская подоплёка. Плеханов, лидеры II Интернационала не понимали, что в настоящих условиях необходимо не затушёвывать противоречия между идеалистическим и материалистическим взглядом на историю, а заострять их.
Обострение социальных противоречий, по мнению большинства революционеров, требовали нечто большего, нежели статей, брошюр и публичных выступлений. Не вняв этому призыву, вождь практически ежедневно посещает библиотеку, занимаясь… философией. Читает Аристотеля, Гераклита, Лейбница, Гегеля, Фейербаха, Маркса, Энгельса, Лассаля. Читает с сентября 1914 по январь 1915. Полгода, да какие полгода — время колоссального ускорения исторического процесса, а вождь занят «отвлечёнными материями»! Ведь «теория — хороша, да практика — дороже»!
Отчего же Ленин засел не за военное дело, например, а именно за философию? Оттого, что нужно было предметно подготовиться к теоретическому разгрому оппонентов в условиях неизбежного подъёма рабочего движения: богостроителей, отзовистов, ликвидаторов, махистов, реформистов, межрайонцев и прочих меньшевиков. Понимая, что любая истина конкретна и что большевикам придётся опровергать конкретные философские спекуляции оппортунистов с их лживыми апелляциями к Гегелю, Маху, Аристотелю, Фейербаху, Лассалю и т.д., Ленин занялся анализом противоречий капитализма (дав нам современную теорию империализма), определением тактики мирового коммунистического движения в текущих условиях для борьбы против буржуазной философии, современного ревизионизма и догматизма, теоретическим исследованием закономерностей построения коммунистического общества.
В ту эпоху материалистическая диалектика приобретала особое значение: только с её позиций можно было раскрыть империалистический характер войны, разоблачить софистику и эклектику лидеров II Интернационала, их оппортунизм и социал-шовинизм:
«Ленин надеялся, что военных лет ему хватит, чтобы системно изложить своё понимание диалектики, а для этого ему и пришлось обратиться вновь к важным деталям метода Гегеля, которого Маркс открыто называл своим учителем. Важной чертой метода Гегеля являлась въедливость бульдога, дотошность буквоеда при вербальном оформлении движения своей мысли от явления к сущности. Этой аккуратности, точности Ленин и учился у Маркса и его учителя, Гегеля. Но цейтнот, порождённый первой мировой войной, не позволил Ленину засесть за письменный стол. Пришлось в шалаше писать не науку о методологии, а „Государство и революция“», — В.А. Подгузов.
Вот почему материалист Ленин тратил время на идеалиста Гегеля, особенно на его самую «оторванную от реальности» часть философской системы под названием «Наука логики». Ленин был не только материалистом, но и диалектиком — человеком, признающим абсолютный закон тождества и единства (борьбы) противоположностей, понимая его как суть диалектики — рассмотрение всего сущего в движении. Поэтому те, кто воспринимали теоретические абстракции по-обывательски, как нечто мысленно-отвлечённое, не могли понять сути библиотечного «затворничества» вождя. Тогда как диалектик-материалист (диаматик) понимает, что выделение одного признака и его отрешение от всех остальных — это не конец движения мысли. Что изолирующая абстракция, претерпевая следующее отрицание, становится моментом связи выделенного и общего, но уже с более конкретным, более чётким пониманием этой связи.
Георг Вильгельм Фридрих Гегель — автор одной из самых всеобъемлющих философских систем, собиратель всей домарксовой мудрости считал, что гений становится всемирно-исторической личностью в силу его призвания «в круг доверенных лиц всемирного духа». Гегель так думал, потому что был идеалистом. Идеалист — это человек, чьё мировоззрение основано на признании первичности духовного над материальным. Конечно, Георг Вильгельм Фридрих как человек умственно и нравственно здоровый, деятельный и образованный не мог верить библейским мифам и легендам, но тем не менее в его работах имеются отсылки к божественному. Более того, он как «аристотель» Нового времени ставил божественное в основание своего учения. Правда, вседержитель Гегеля не белобородый дедушка на облаке, а идея. Причём идея чистая — известная, но не познанная, предшествующая всей материальной действительности. Грубо говоря, Гегель — монист, для него основа всего одна — идея. А всё реальное вокруг — инобытие этой идеи, ею и вызванное. Отсюда его «Наука логики» исследует движение чистой идеи, или абсолютного духа, которая путём самоотрицания порождает природу, сознание и через высшие формы человеческой психики — искусство, религию, философию — в конце концов познаёт сама себя. Другими словами, с помощью мирового разума человек интеллектуально проникает в саморазвивающееся царство идей, одновременно познавая и сам мировой разум. А так как мировой и человеческий разум тождественны (одновременно и одно и то же, и не одно и то же), то постигнув первый, человек становится свободным.
Но, несмотря на всё это, Ленин обоснованно утверждал, что именно в гегелевской «Науке логики» больше материализма, чем у некоторых материалистов! Вопрос только в том, как её правильно читать.
Гегель, отвлекаясь от материи, начинает свои размышления с абстракции, с чистой мысли — бессодержательного, чистого бытия, которое одновременно в силу своей бессодержательности формально, а значит, уже не бытие, а ничто — такое же беспредметное (или чистое). Поскольку содержание чистого бытия и чистого ничто неопределенно, их трансформацию из одного в другое и обратно зафиксировать невозможно. Чистое бытие неопределённо, потому что оно одновременно и чистое ничто, а чистое ничто, раз оно есть — оно уже чистое бытие. Следовательно, с одной стороны, чистое бытие и чистое ничто тождественны — содержание и того и другого неопределённо, но с другой стороны, они абсолютно различны, поскольку любое единство предполагает соединение разностей. Нераздельность чистого бытия и чистого ничто обусловлена их переходом друг в друга. Что и называется становлением — исчезновением чистого бытия в чистом ничто и наоборот. В этих гегелевских рассуждениях диаматик видит отражение фундаментального закона бытия материи — что всё сущее есть становление, — изменчивость всех явлений и процессов в реальном мире. А Гегель во второй книге «Науки логики» «Учение о сущности» указывает:
«Становление в сущности, её рефлектирующее движение [взаимно отображающее единство противоположностей — бытия и ничто], есть поэтому движение от ничто к ничто и тем самым движение обратно к самой себе».
И здесь Ленин отмечает:
«Бывают в природе и жизни движения „к ничему“. Только „от ничего“, пожалуй, не бывает. От чего-нибудь всегда».
И про «круг доверенных лиц всемирного духа» добавляет:
«Всякий знает, что такое человеческая идея, но идея без человека и до человека, идея в абстракции, идея абсолютная есть теологическая выдумка идеалиста Гегеля».
Гегель пишет:
«Когда налицо все условия какой-нибудь сути дела, она вступает в существование».
А Ленин отмечает:
«Очень хорошо! Причём тут абсолютная идея и идеализм?»
Отбрасывая идеализм Гегеля с его постулатом первичности духа над материей, Ленин берёт на вооружение диалектический метод движения мысли, метод познания, где нет ничего сверхъестественного. Когда же Гегель пишет о действительности с точки зрения идеалиста, мол, чистая идея порождает своё инобытие, то есть реальность, то очевидно, что это не так. Конечно, если выйти за пределы основного вопроса философии (что первично: дух или материя?), понятно, что человек сначала формирует у себя в сознании нечто, а затем воплощает его в жизнь. Однако стоит помнить, что сознание — это продукт развития материи. Что материя существовала до появления сознания, а мышление происходит посредством материальных процессов. Поэтому мы видим, что сознание человека способно познать действительность и точнее всего — с помощью диаматики. Познать действительность, чтобы изменить — вполне способно, но не породить её!
Предательство рабочего движения со стороны европейской социал-демократии как следствие оппортунизма имело своей причиной отказ от диаматики. Известно, что политические идеи неразрывно связаны с философскими — каков человек, такова и его философия. Действия вождей европейской социал-демократии, исходивших из метафизических представлений, не имели под собой твёрдой научной основы:
«Ревизионисты презрительно пожимали плечами по поводу диалектики, и ревизионисты пошли… в болото философского опошления науки, заменяя „хитрую“ (и революционную) диалектику „простой“ (и спокойной) „эволюцией“», — В.И. Ленин.
То есть оппортунисты навязывали свои антимарксистские, антинаучные идеи пролетариату под видом конкретизации марксистской теории, развития научного обществознания. Ведь марксизм не догма, а руководство к действию, вот и действовать мы будем исходя из… ревизии марксизма. Двигаясь по этому порочному пути, немецкая социал-демократия смогла убедить немецкий пролетариат защищать германский империализм в первой мировой. Впоследствии один из главных идеологов ревизионизма — немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн закономерно занял враждебную позицию по отношению к большевизму. Ведь он и в этом вопросе руководствовался той же самой ревизией марксизма, указывая на материалистическую диалектику как на свод произвольных конструкций, зато, по сути, настаивая на вечности капитализма, ненужности и невозможности диктатуры пролетариата, выдвигая требование заменить диаматику неокантианством. Мол, «новейшие материалисты, подобно крупнейшим современным естествоиспытателям, решительно становятся на точку зрения философии Канта». Той самой философии, которая «обосновывала» непознаваемость мира.
Если между нами и действительностью лежит процесс абстрактного познания — наши представления о действительности, — соответственно, сам предмет мы изучить не в состоянии, а будем изучать лишь наше представление о нём — пресловутые абстракции, будто бы отделяющие нас от реальности «китайской стеной». Вот в такое недоразумение Бернштейн и Ко втягивали пролетариат, пользуясь тем, что массы «диалектику учили не по Гегелю». Иначе бы они знали, что познание не отделяет действительность от сознания, а наоборот — связывает. Приводит субъективное в соответствие с объективным, так как субъективное положение человека обязывает его адекватно отражать объективную реальность, соответствовать ей. В противном случае всё, что идёт вразрез с действительностью, отмирает. Отсюда процесс познания — это то, что позволяет нам в понятии (адекватном отражении действительности) раскрыть сущность явления/процесса.
Таким образом, тема ленинского исследования Аристотеля, Гераклита, Гегеля и т.д. должна была решать важную практическую задачу грядущей революции — идейную изоляцию соглашательских партий: меньшевиков, эсеров, кадетов, увод из-под их влияния широких масс рабочих и крестьян.
Был ещё один важный вопрос, ради которого вождь, не жалея времени и сил, занимался философией. Понимая, что возможная победа революции переместит большевиков из оппозиции во власть, к конкретному руководству многомиллионными массами, поставит их перед проблемой воплощения на практике тех идей, за которые партия долгие годы вела борьбу, Ленин предвидел, что переход от разрушения к созиданию потребует и от него, и от соратников качественно иной деятельности. Сознавая, что после победы революции России предстоит движение по неведомому пути, а большевикам придётся взять на себя роль проводников всего человечества в деле строительства новых общественных отношений, Ленин не мог допустить, чтобы место философски образованных первопроходцев заняли поверхностные проходимцы — люди, смутно представляющие, какие мировоззренческие трудности и конкретные препятствия подстерегают их на этом трудном пути:
«Без солидного философского обоснования никакие естественные науки, никакой материализм не может выдержать борьбы против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания. Чтобы выдержать эту борьбу и провести её до конца с полным успехом, естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом, то есть должен быть диалектическим материалистом», — В.И. Ленин.
Именно поэтому, чтобы научно развить модели и формулы выработанных годами действий, чтобы внести в них гибкость неожиданных и выверенных решений, так пригодившихся в революционной борьбе, вождь вдумчиво и терпеливо, как и ранее в Шушенском, занимался изучением диалектического метода мышления. Именно диаматический подход позволил Ленину, в отличие от того же Плеханова, верно определить стратегическую задачу, задать правильное направление своей теоретической деятельности, сконцентрировать усилия (а большинство революционеров без посторонней помощи делать это категорически не умело) на более глубоком понимании форм движения материи, на связи мышления с действительностью и по праву стать тем, кто спустя три года во главе революционных масс свергнет временное правительство и впервые в истории человечества установит прогрессивную советскую власть.
Можно возразить, что за прошедшие сто лет многое в мире изменилось до неузнаваемости, и в науке в том числе. Что за один только XX век в жизни человечества произошли такие метаморфозы, что после всего того опыта, который мы имеем — создание, развитие, загнивание и крушение СССР, — сомнительно, что современным коммунистам необходимо браться за изучение «Науки логики». Тем более сомнительно, что книга написана 200 лет назад замысловатым и вычурным языком идеалиста, с массой причудливых, во многом уже вышедших из употребления слов и терминов. И стоит ли продираться чрез это нагромождение зауми и мистики, да и возможно ли это вообще? Не подменяется ли этим революционная практика, так необходимая сегодня, когда мир катится к третьей мировой?!
Но о подобной опасности отказа от изучения диаматики не раз предупреждали все классики марксизма, а Ленин прямо указывал:
«Нельзя вполне понять „Капитал“ Маркса, особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса ½ века спустя».
Можно подумать, что этот афоризм, оставленный вождём на полях конспекта «Философские тетради», не стоит понимать буквально. Дескать, Маркс и Энгельс, а за ними и Ленин, и Сталин, в своих работах уже отделили зёрна от плевел, поставили Гегеля с головы на ноги, взяли из мусора идеализма немецкого философа то, что применимо к жизни. Или вы хотите переплюнуть Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина в познании диалектики, в разработке метода, который и так уже ими разработан? Может, тогда стоит самостоятельно написать новый «Капитал», чего уж мелочиться?
Если не знать о той ловушке, в которую в своё время попали социал-демократы II Интернационала, провалив революции в Германии и Венгрии в 1918 году, если не понимать причин реставрации капитализма в СССР, когда в КПСС восторжествовал формальный подход изучения марксизма, начётническое отношение дипломированных партбилетоносцев к диаматике, что обернулось распространением недиалектического, вульгарного материализма (идеализма), крайне губительно сказавшегося на мировоззрении масс, и того печального положения дел в левом спектре сегодня; если руководствоваться в теории позитивизмом, возведя в практику оппортунизм акционизма, хвостизма, экономизма, реформизма и т.п., тогда, действительно, призывы к изучению диалектики по Гегелю покажутся блажью мудрствующих теоретиков. Попыткой перевести марксизм в разряд элитарных знаний, непостижимых для посредственностей.
В действительности вся история коммунистического движения показывает, что познание объективной реальности неразрывно связано с познанием мышления, диаматическим пониманием его как отражения действительности, которая постоянно меняется. А раз так, то актуализация марксизма невозможна без усвоения диалектико-материалистического мышления в полной мере. Поэтому Ленин неслучайно указывал в работе «О значении воинствующего материализма», что
«опираясь на то, как применял Маркс материалистически понятую диалектику Гегеля, мы можем и должны разрабатывать эту диалектику со всех сторон, печатать в журнале отрывки из главных сочинений Гегеля, истолковывать их материалистически, комментируя образцами применения диалектики у Маркса, а также теми образцами диалектики в области отношений экономических, политических, каковых образцов новейшая история, особенно современная империалистическая война и революция дают необыкновенно много. Группа редакторов и сотрудников журнала „Под Знаменем Марксизма“ должна быть, на мой взгляд, своего рода „обществом материалистических друзей гегелевской диалектики“».
Предельная ответственность Ленина, выражающаяся в форме исключительной научной добросовестности — главного качества исследователя, служила большевикам критерием истинности его теоретических изысканий, раз за разом подтверждаемых практикой. В силу этого труды вождя становились знаком качества, эталоном аналитической работы революционера по изучению и осмыслению действительности. Но бескорыстное служение истине даёт плоды в виде работоспособных решений только благодаря упорной интеллектуальной работе. И Ленин прилагал немало усилий, чтобы, отталкиваясь от уже известного, выходить за границу познания, определив принцип, позволяющий этого добиваться:
«Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество».
Поэтому прорывцы твёрдо убеждены, что без прилежного изучения гегелевского метода, вобравшего в себя всё философское богатство домарксовой мысли, без практического применения диаматики в борьбе, наше отражение действительности не может быть адекватным, а наш материализм будет не столько сражающимся, сколько сражаемым.
Д. Назаренко
23/06/2023
Прорывист 
Ответить на Александр Отменить ответ