---

ОТ ИЗДАТЕЛЬСТВА

---

В книге помещены рассказы старых рабочих Тби­лиси, Батуми, Баку о революционной работе товарища Сталина в Закавказье в те годы, когда складывалась и крепла большевистская партия, партия Ленина—Ста­лина.

В первом разделе книги — «Юные годы вождя» — помещены воспоминания, рисующие отдельные эпизо­ды детства и революционной юности товарища Сталина. Во втором разделе книги — «Сталинская школа ре­волюционной борьбы» — помещены воспоминания о деятельности товарища Сталина как основоположника и руководителя большевистских организаций в За­кавказье. Это рассказы старых рабочих, которые бо­лее тридцати лет назад знали великого Сталина, учи­лись у него в кружках, слушали его речи на тайных сходках, участвовали в руководимой им забастовке, шли в рядах демонстраций, которые вел Сталин, ра­ботали в созданных им подпольных типографиях, рас­пространяли сталинские листовки и прокламации, си­дели вместе с ним в тюрьме, боролись под его руко­водством против меньшевиков, эсеров, националистов, против всех врагов рабочего класса и организовывали дело революции.
Книгу эту с увлечением прочтет наша советская! молодежь.

Рассказы старых рабочих Закавказья печатаются в основном по тексту книги «Рассказы старых рабочих о великом вожде», изданной тбилисской газетой «Заря Востока» (орган ЦК компартии Грузии) и являются от­кликами на доклад тов. Л. П. Берия «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье».

---

ЮНЫЕ ГОДЫ ВОЖДЯ

---

На всю жизнь запомнились эти дни

Город Гори с юга и запада омывают Кура и Лиахва. Он окружен плодовыми садами. В городе возвышаются развалины древней крепости — памятника средневековья.

В старом Гори было около восьми тысяч человек населения, много церквей, лавок, духанов и на весь тогдашний уезд четыре учебных заведения: городское четырехклассное училище, духовное четырехклассное, учительская семинария и женская прогимназия.

В этом городе, в семье сапожника Виссариона Джугашвили, в 1879 году родился мальчик, которому дали имя Иосиф.

В 1890 году, поступив в горийское духовное учи­лище, я впервые встретился с одиннадцатилетним Иосифом Джугашвили.

Предметы у нас проходились на русском языке, и лишь два раза в неделю преподавали грузинский язык.

Я, будучи уроженцем Мегрелии, произносил гру­зинские слова с акцентом. Это давало повод ученикам смеяться надо мной. Иосиф же, наоборот, пришел мне на помощь. Скромный и чуткий, он подошел ко мне и сказал:

— Ну, давай я буду учиться у тебя мегрельскому языку, а ты у меня грузинскому.

Это движение души товарища сильно растрогало меня.

Не одна только скромность отличала Иосифа. Большие способности и любознательность выделяли его среди учеников.

Обычно он был серьезен, настойчив, не любил ша­лостей и озорства. После занятий спешил домой, и всегда его видели за книгой.

Дядя мой Виссарион Гогохия, в квартире которого я поселился, переехал в дом Кипшидзе. Здесь же, во дворе, жил Иосиф с матерью.

Их комната имела не более девяти квадратных ар­шин и находилась около кухни. Ход со двора прямо в комнату, ни одной ступени. Пол был выложен кир­пичом, небольшое окно скупо пропускало свет. Вся обстановка комнаты состояла из маленького стола, табуретки и широкой тахты, вроде нар, покрытой «чилопи» — соломенной цыновкой.

Мать Иосифа имела скудный заработок, занимаясь стиркой белья и выпечкой хлеба в домах богатых жи­телей Гори. За комнату надо было платить полтора рубля в месяц, но не всегда удавалось скопить эти полтора рубля. Тяжелая трудовая жизнь матери, бедность сказыва­лись на характере Иосифа. Он не любил заходить к людям, живущим зажиточно. Несмотря на то, что я бывал у него по нескольку раз в день, он подымался ко мне очень редко, потому что дядя мой жил по тем временам богато.

Отец Иосифа — Виссарион — проводил весь день в работе, шил и чинил обувь.

За что ни брался Иосиф — все усваивал глубоко и основательно. На подготовку к урокам у него уходило очень мало времени. Благодаря своей исключительной памяти он, внимательно слушая педагога, запоминал урок и не нуждался в повторении.

Свободное от занятий время уходило на чтение книг. Он перечитал все, что было в школьной библио­теке, произведения грузинских и русских классиков,— и по своему развитию и знаниям стоял намного выше своих школьных товарищей.

Это дало основание назначить ему одному ежеме­сячную стипендию.

Горийское духовное училище мы окончили в 1894 году. На выпускных экзаменах Иосиф особенно отли­чился. Помимо аттестата с круглыми пятерками ему выдали похвальный лист, что для того времени явля­лось событием из ряда вон выходящим, потому что отец его был не духовного звания и занимался сапож­ным ремеслом.

Осенью того же 1894 года мы приехали в Тифлис— впервые в нашей жизни очутились в большом городе.

Нас ввели в четырехэтажный дом, в огромные ком­наты общежития, в которых размещалось по двадцать — тридцать человек. Это здание и было тифлисской ду­ховной семинарией.

Жизнь в духовной семинарии протекала однообраз­но и монотонно. Вставали мы в семь часов утра. Сна­чала нас заставляли молиться, потом мы пили чай, после звонка шли в класс. Дежурный ученик читал молитву «царю небесному», и занятия продолжались с перерывами до двух часов дня. В три часа — обед, в пять часов вечера — перекличка, после которой выхо­дить на улицу строго запрещалось.

Позже вели на вечернюю молитву, в восемь часов пили чай, затем расходились по классам — готовить уроки, а в десять часов — по койкам, спать. Мы чув­ствовали себя как бы в каменном мешке.

Ученики не имели права обсуждать свои нужды и запросы.

Все, что преподавалось, якобы означало непрелож­ную истину. Горе любопытному и любознательному! Сомнениям не должно было быть места. Критическое суждение о том или ином явлении природы, о страни­цах священного писания считалось кощунством.

Инспектор Абашидзе строго и придирчиво следил за пансионерами, за их образом мыслей, времяпрепро­вождением и кроме того позволял себе производить обыски. Обыскивал нас и наши личные ящики.

Семинарская атмосфера тяготила Иосифа Джугаш­вили. Он сразу понял, что преподаваемые в семинарии предметы не могут удовлетворить человека развитого.

Он жаждал знать основы всего происходящего в мире, доискивался до первопричины, добивался ясно­го понимания вопросов, на которые семинарский курс не давал ответа.

Иосиф перестал уделять внимание урокам, учился на тройки — лишь бы сдать экзамены. Он не терял времени и энергии на усвоение легенд из священного писания и уже с первого класса стал интересоваться светской литературой, общественно-экономическими во­просами. В этом ему помогали ученики старших клас­сов. Узнав о способном и любознательном Иосифе Джугашвили, они стали беседовать с ним и снабжать его журналами и книгами.

За год Иосиф настолько политически развился, вы­рос, что уже со второго класса стал руководить груп­пой товарищей по семинарии.

Иосиф самостоятельно составил план работы круж­ка и проводил с нами беседы. Однако вести кружок в стенах семинарии почти не представлялось возможным. Инспектор Абашидзе установил строгую слежку. Он чувствовал, что где-то что-то завелось, что молодежь, кроме священного писания, занимается еще чем-то иным, и нам пришлось подумать о месте сбора.

По предложению Иосифа была снята комната за пять рублей в месяц под Давидовской горой. Там мы нелегально собирались один, иногда два раза в неде­лю, в послеобеденные часы, до переклички.

Иосиф жил в пансионе, и денег у него не было, мы же получали от родителей посылки и деньги на мел­кие расходы. Из этих средств платили за комнату.

Члены кружка были отобраны самим Иосифом по надежности и конспираторским способностям каждого.

Среди семинаристов были доносчики, которые со­общали инспектору Абашидзе о настроениях и заня­тиях учеников и в особенности Иосифа Джугашвили.

В кружке Иосиф читал нам произведения Игнатия Ниношвили, разъяснял теорию Дарвина о происхожде­нии человека, а к концу года мы перешли к чтению политической экономии и отрывков из книг Маркса и Энгельса.

Мы следили также за сообщениями и дискуссиями на страницах газеты «Квали». Задавали Иосифу во­просы, и он разъяснял нам все просто, ясно, четко.

Иосиф не ограничивался устной пропагандой идей Маркса — Энгельса. Он создал и редактировал руко­писный ученический журнал на грузинском языке, в котором освещал все спорные вопросы, обсуждавшиеся в кружке и на страницах «Квали».

Наш семинарский журнал представлял собою тет­радь страниц в тридцать. Журнал выходил два раза в месяц и передавался из рук в руки.

В этот период Иосиф был всецело поглощен поли­тической литературой, но на покупку книг у него не было денег. И вот на помощь опять приходит его великолепная память. Он ходил к букинистам, оста­навливал взгляд свой на интересующей его книге, рас­крывал ее и, пока букинист возился с покупателями, вычитывал и запоминал нужные ему места.

Революционное настроение среди семинаристов росло и крепло. Споры и диспуты становились явле­нием обыденным. Рукописный журнал, печатная поли­тическая литература и «Квали» заполняли карманы чле­нов кружка.

Все это не могло пройти незамеченным. Инспектор Абашидзе усилил слежку, и нам стало труднее усколь­зать от наблюдения его прислужников.

Однажды вечером, когда мы готовили уроки, в классе неожиданно появился Абашидзе. Не найдя ни­чего предосудительного в ящиках, он стал обыскивать учеников. На той же неделе после тщательного обыска инспектор нашел у Иосифа исписанную тетрадь со статьей для нашего рукописного журнала.

Абашидзе не замедлил выступить с материалом на заседании правления семинарии. В результате мы по­лучили двойки по поведению и последнее предупреж­дение.

Беседы в кружке и постоянные дискуссии отража­лись на наших семинарских занятиях. Однако Иосиф, не затрачивая особых усилий, с легкостью перешел в следующий класс. Но успех этот не обманул началь­ство семинарии. Свирепый монах Абашидзе догадывал­ся, почему талантливый, развитой, обладавший неве­роятно богатой памятью Джугашвили учится «на тройки».

Он снова поднял этот вопрос на заседании правле­ния семинарии, обрисовал наше увлечение политиче­скими вопросами, охарактеризовал главенствующую роль Джугашвили во всем этом и добился постанов­ления об исключении его из семинарии.

Так кончилась наша совместная школьная жизнь, прошли детские и юношеские годы.

Иосиф Джугашвили вышел из семинарии без ди­плома, но с определенными, твердыми взглядами на жизнь. Он уже знал и понимал, что ее надо расколоть и перестроить.

Меня же судьба закинула обратно в деревню. Отца не было в живых, и я должен был искать работы.

Иосиф не вернулся в Гори.

Он целиком погрузился в революционную работу.

Д. Гогохия

---

Памятные годы

Я учился в горийском духовном училище, а затем в тифлисской духовной семинарии и в те годы встречался со Сталиным. Запомнилась одежда, в которой Иосиф Джугашвили появился зимой в школе. Его заботливая мать, зарабатывавшая на жизнь кройкой, шитьем к стиркой белья, старалась, чтобы сын был одет тепло и опрятно.

На Иосифе было синее пальто, сапоги, войлочная шляпа и серые вязаные рукавицы. Шея обмотана ши­роким красным шарфом. Нравился нам его яркий шарф. Иосиф был среднего роста, худощав. В школу он хо­дил, перевесив через плечо сумку из красного ситца. Походка — уверенная, взгляд — живой, весь он — по­движный, жизнерадостный.

В первые годы, в приготовительных отделениях, Иосиф учился отлично, и дальше все ярче раскрыва­лись его способности, — он стал одним из первых уче­ников.

При школе была библиотека. Когда мы подросли, — пристрастились к чтению. Начальство выдавало нам книги, которые были нам не по вкусу, и мы доставали литературу для чтения у Арсена Каландадзе, имевшего в Гори книжный магазин. У Каландадзе мы доставали книги Акакия Церетели, Ильи Чавчавадзе, Р. Эристова и других, книги, рассказывавшие нам о том, что на свете происходят какие-то иные события, что школа для нас — мачеха.

Большинство преподавателей своим отношением к нам еще более убеждало нас в этом. Мы чуждались их и не чувствовали в них сердечности. Нам было ясно, что школа стремится воспитать из нас рабов, а не свободных людей.

Мы учили уроки, занимались, но от нас не усколь­зало, что за стенами школы скрывалось «что-то» дру­гое, неясное для нас тогда в своих очертаниях, но привлекательное, требующее разгадки…
Иосиф лучше других постигал это «что-то». Если память мне не изменяет, беседа, о которой я хочу рас­сказать, имела место, когда Иосифу и мне было по тринадцати лет.

Во время летних каникул, возвратившись в Гори из родного села Бершуети, я навестил Иосифа, и мы вышли гулять на улицу. Прошли мост через Куру, перешли за полотно железной дороги и расположились на зеленой лужайке.

Молодые, еще не искушенные в жизни, мы любили беседовать на отвлеченные темы. Я заговорил о боге. Иосиф слушал меня и после минутного молчания от­ветил:

— Знаешь, нас обманывают, бога не существует…

Эти слова удивили меня. Ни от кого еще я не слы­шал таких слов.

— Coco, что ты говоришь?!

— Я дам тебе прочесть книгу, из которой ты увидишь, что мир и вся жизнь устроены совсем по-иному и разговоры о боге пустая болтовня, — сказал Иосиф.

— Какая это книга? — заинтересовался я.

— Дарвин. Обязательно прочти, — наставительно ответил Иосиф.

★

После горийского училища я снова встретился с Иосифом Джугашвили в стенах тифлисской духовной семинарии. Тяжелый был режим в этом училище. Нельзя было почитать газету, пойти в театр. После пяти часов вечера запрещалось выходить на улицу. Бесконечные моления: перед уроком, перед завтраком, перед обедом, перед сном. По субботам и воскресеньям долгие, томительные обедни надоедали нам здорово.

За учащимися была установлена слежка преподава­телей. Меры взыскания по отношению к учащимся выражались в грубых выговорах, карцере (темная ком­ната), в двойках по поведению и наконец в исключе­нии из семинарии.

Иосиф увлекался чтением «посторонних» книг. Во­круг него собирались товарищи.

Чтобы лучше разобраться в интересовавших нас вопросах, мы читали «Историю культуры» Липперта, «Войну и мир», «Хозяин и работник», «Крейцерову сонату», «Воскресенье» Льва Толстого, а также Писа­рева, Достоевского, Шекспира, Шиллера и др.

Иногда мы читали в церкви, во время службы, при­таившись в рядах. Мы прочитывали книги конечно с большой осторожностью, чтобы не попасться на глаза надзирателям.

Книга была неразлучным другом Иосифа, и он с нею не расставался даже во время еды.

Обычно Иосиф отвечал на вопросы не торопясь. Если у него был готов ответ всесторонне обоснован­ный он отвечал, если же нет — он оттягивал ответ на более или менее короткий срок.

Из предметов, проходившихся в то время, Иосиф любил гражданскую историю и логику. По этим пред­метам у него всегда были пятерки. По остальным он готовился в конце года к экзаменам.

Большим развлечением для нас, в нестерпимо душ­ной атмосфере семинарии, были песни. Необычайное удовольствие испытывали мы, когда Coco втягивал нас в хор и своим звонким, приятным голосом запевал любимые народные песни.

Г. Глурджидзе

---

Годы в училище

Товарища Сталина я помню с юных лет как ученика горийского духовного учи­лища, в котором учился и я. Он был од­ним из самых бедных и самых способ­ных учеников.

Он занимался со мною, готовя меня для поступле­ния в семинарию. Беседуя по вопросам революцион­ного движения, он готовил меня и к политической борьбе…

Часто он встречался с крестьянами и беседовал с ними.

Помнится такой случай.

Идя однажды по дороге, мы увидели отдыхавших в поле пахарей.

— Давай подойдем к ним, — предложил товарищ Сталин.

Мы подошли.

Увидев, с каким большим аппетитом один из кре­стьян ел хлеб с лобио, товарищ Сталин спросил:

— Почему так плохо питаетесь? Ведь вы же сами пашете, сеете, собираете урожай. Значит, можно луч­ше жить.

На это крестьянин ответил:

— Собираем-то мы сами, но приставу надо дать, священнику надо дать. Что же нам остается?

Так завязалась беседа, в ходе которой товарищ Сталин шаг за шагом стал разъяснять, почему кре­стьянину плохо живется, кто на нем наживается, кто его друзья и кто враги. Он говорил так понятно и увлекательно, что крестьяне просили его придти еще поговорить с ними.

Будучи в семинарии, он часто носил с собой неле­гальную литературу. Инспектор семинарии монах Ди­митрий хотел во что бы то ни стало поймать на этом Сталина. Но товарищ Сталин так умело берег литера­туру, что монаху Димитрию долгое время это никак не удавалось. Однажды он все же подкрался к Coco, когда тот читал нелегальную книгу. Он ловко выхватил ее у Coco, но Coco моментально вырвал ее обратно.

Монах Димитрий возмутился:

— Ты разве не видишь, с кем имеешь дело?

Coco протер глаза, пристально посмотрел на него
и ответил:

— Вижу перед собой черное пятно и больше ни­чего!

По указанию и под руководством Сталина мы ор­ганизовали ученический социал-демократический коми­тет.

В кружках, объединявшихся этим комитетом, насчи­тывалось человек сто — сто двадцать пять. Они вноси­ли членские взносы (по десять-двадцать копеек в месяц) и через меня передавали для партийного комитета.

Г. И. Елисабедашвили

---

«Я должен увидеть ленина»

Помню годы нашего пребывания в горийском духовном училище.

С виду Иосиф Джугашвили был худой, но крепкий мальчик. Жизнерадостный и общительный, он всегда окружен был товари­щами. Он особенно любил играть со своими сверстниками в мяч (лапту) и «лахти». Это были из­любленные игры учеников. Иосиф умел подбирать лучших игроков, и наша группа поэтому всегда вы­игрывала.

Я учился вместе с Иосифом тринадцать лет, сам учительствую тридцать пять, и за все эти годы мне не приходилось встречать такого одаренного и способ­ного ученика.

Иосиф научился отлично рисовать, хотя в те годы в училище рисованию нас не обучали. Помню нарисо­ванные им портреты Шота Руставели и других грузин­ских писателей.

За годы ученичества Иосиф перечитал почти все книги, имевшиеся в горийской библиотеке: сочинения Игнатия Ниношвили, Ильи Чавчавадзе, Акакия Церете­ли и др. Лучшие произведения он советовал читать и нам, своим товарищам, и часто пересказывал содер­жание прочитанного. Помню, какое большое впечатле­ние произвел на него рассказ И. Ниношвили «Гогиа уишвили», в котором описывается угнетенное и бес­правное положение крестьян. «Надо учиться и учить­ся, — говорил Иосиф, — чтобы помочь крестьянам».

Иосиф Джугашвили отличался большой скром­ностью и был хорошим, чутким товарищем. Он никог­да не давал чувствовать свое превосходство, хотя был развит более, чем мы. Он не кичился тем, что способ­нее нас, а, наоборот, помогал нам своими знаниями, помогал нам рисовать географические карты, решать задачи, готовить уроки.

Иосиф был тверд, настойчив и энергичен.

Вместе с тем в общении с товарищами он проявлял чуткость и заботливость.

Об этой заботливости говорит хотя бы следую­щий факт.

Как-то раз, перед самыми экзаменами, я заболел и обратился к смотрителю училища Беляеву с просьбой освободить меня от экзаменов. Беляев отказал. Я был очень удручен отказом. Об этом узнал Coco и стал настаивать, чтобы я пошел с ним к Беляеву просить вместе. Я отговаривал его, будучи уверен, что ничего из этого не выйдет. Сосо все же уговорил меня пойти к Беляеву и с такой решительностью, смелостью и на­стойчивостью стал убеждать смотрителя, что тот усту­пил.

В последующие годы, будучи в тифлисской семина­рии, Сталин участвовал в подпольных кружках и про­должал увлекаться чтением книг. Он изучал геологию, затем взялся за химию. Он стал читать Маркса. Орга­низовал кружок и сам руководил им. В этом кружке изучали рабочее движение, в связи с этим Сталин ча­сто говорил, что надо начать работу среди рабочих.

В Тифлисе, в семинарии, Сталин был попрежнему жизнерадостным и отзывчивым товарищем. Но здесь, очевидно, в нем произошел перелом. Он был уже не таким, как раньше, прилежным учеником. Все свобод­ное от занятий время отдавал чтению политической ли­тературы — изучал марксизм, рабочее движение.

Особенно запомнился мне один примечательный факт. Это было в 1898 году. Однажды утром, после чая, я вышел из семинарии в Пушкинский сквер. Здесь я увидел Сталина, окруженного группой товарищей. Он горячо дискутировал с ними, критиковал взгляды Жордания. Это всех захватило.

И здесь, в саду, мы впервые услышали о Ленине.

Раздался звонок, мы стали расходиться, спеша на урок. Я подошел к Иосифу, пораженный его резкой критикой взглядов Жордания. Иосиф сообщил мне, что читал статьи Тулина (Ленина), которые ему очень понравились.

— Я во что бы то ни стало должен увидеть его, — сказал он мне тогда.

Эти слова, произнесенные в 1898 году, я напомнил товарищу Сталину при встрече с ним в 1926 году, и он вспомнил этот эпизод.

П. Капанадзе

---

СТАЛИНСКАЯ ШКОЛА РЕВ. БОРЬБЫ

---

Незабываемые дни

Когда я слушал доклад товарища Берия об истории большевистских организаций в Закавказье, передо мной прошли события, связанные с зарождением революционно­го движения в Закавказье, с той борьбой, которая протекала под руководством товарища Сталина.

Два вечера, в течение которых заседал тифлисский партийный актив, восстановили в моей памяти эти события.

Вспомнились те годы, когда «месамедасисты» учили меня «уму-разуму».

В течение нескольких лет я читал журнал «Квали», приблизительно полтора года ходил в организованную «месамедасистами» воскресную школу, слушал там Рамишвили и Чхеидзе.

Чему они учили нас? Они учили нас тому, как дви­жутся звезды, луна, солнце, земля, но никогда не го­ворили нам о том, как двигается вперед революцион­ный рабочий класс. Этого мне не удалось от них услы­шать, не удалось и вычитать в течение нескольких лет общения с ними.

Но явился Сталин.

Он нашел меня, как и других рабочих, собрал не­легально в маленький кружок и на двух-трех собра­ниях этого кружка снял повязку с моих глаз — тогда еще сравнительно неразвитого рабочего, — рассказав нам о классовой борьбе пролетариата.

Товарищ Сталин спросил меня:

— Чему учат вас в воскресной школе?

И когда я ответил, что там объясняют, как движет­ся солнце, он с улыбкой сказал:

— Слушай! Солнце, не бойся, не собьется с пути. А вот ты учись, как должно двигаться революционное дело, и помоги мне устроить маленькую нелегальную типографию.

Это поручение Сталина было выполнено.

Так товарищ Сталин собирал и вырывал у «месамедасистов» рабочих, вовлекал их в партию.

Известна роль, которую сыграл товарищ Сталин в организации батумских рабочих, создании революцион­ной социал-демократической организации в Батуме. Сталин вывел батумских рабочих на путь органи­зованной борьбы с самодержавием и буржуазией. Как на это реагировали те, которые рассказывали нам о движении планет и т. д.? Что говорили тогда Чхеидзе, Рамишвили и дру­гие будущие «светила» меньшевизма? То же самое, что говорили несколько позже мень­шевики, а именно — что «не нужно было браться за оружие». Сейчас нечего доказывать огромное значение ба­тумских событий. Рабочий класс в конечном счете по­бедил потому, что он готовился, учился революцион­ным боям на таких уроках, как батумские события в 1902 году.

Товарищ Сталин уже тогда был непреклонным ле­нинцем. Как-то раз он мне показал первый или вто­рой номер «Искры» и прочел статью Ленина о китай­ских боксерах. Для меня это было целым событием.

Он сказал мне:

— Если «Искра» попадет тебе в руки, читай ее внимательно, особое внимание обращай на статьи «Н. Л.».

Помнится встреча с товарищем Сталиным в Баку в 1904 году, куда я был послан для устройства типографии. Когда типография была организована, я пошел за рукописями прокламаций на явку. Там я встретил Сталина. Он принес свои прокламации. Оживление ра­бочего движения в Баку в этот период — результат неутомимой работы товарища Сталина. Бакинская большевистская организация сложилась и выросла под руководством товарища Сталина. Он заложил славные традиции, которые свято хранят пролетарии Баку и которые вдохновляют их в борьбе за новые победы социализма.

С. Тодрия

---

Нашим кружком руководил товарищ Сталин

В 1899 году пятнадцатилетним мальчиком я приехал в Тифлис и начал работать в же­лезнодорожных мастерских. Жил я у свое­го дяди Илико Копалейшвили. У него ча­сто бывали Вано Стуруа, 3. Чодришвили, Г. Чхеидзе. Там же, в этом памятном мне доме, на Горийской, № 4, я впервые увидел товарища Сталина.

И в 1899, и в 1900 году я был на маевках, но пло­хо помню их, так как был тогда еще мальчиком и не мог хорошо разбираться в виденном. После маевки в 1900 году я стал заниматься в кружке молодых рабо­чих, которым руководил товарищ Сталин.

Как сейчас, я помню занятия этого кружка. Были там: молотобоец Майсурадзе, Копалейшвили — токарь мастерских, впоследствии убитый во время демонстра­ции в Батуме, Джикидзе, убитый в 1905 году, Томарадзе, пошедший потом на каторгу. Всех нас воспитал и вырастил в своем кружке товарищ Сталин.

Кружок наш собирался для занятий каждый раз в новом месте.

На моей обязанности лежало оповещение товари­ща Сталина об адресе.

Я приходил к нему на Потийскую улицу, где он жил в квартире рабочего Мито Гургенидзе, в скром­ной, бедно обставленной комнате. Был он очень, акку­ратен: если куда-нибудь уезжал, то всегда предупреж­дал, когда вернется.

Занятия кружка проходили очень живо и интерес­но.

В простой, понятной форме товарищ Сталин рас­сказывал нам о задачах рабочих в борьбе с самодер­жавием, обучал основам политической грамоты. Участ­ники нашего кружка, вдохновленные своим руководи­телем, с нетерпением ждали случая, чтобы реализо­вать на деле все, к чему готовила их партия и их учитель.

Случай этот скоро представился. В железнодорож­ных мастерских началась забастовка. Мы конечно приняли в ней участие. И как мы обрадовались, когда товарищ Сталин поручил нам борьбу с штрейкбрехе­рами.

Он распределил между нами посты на всех улицах, ведущих к заводу. Здесь мы должны были принимать все меры к тому, чтобы не допускать штрейкбрехеров в мастерские.

Почти весь год занимались мы в кружке товарища Сталина. За это время мы многому научились и полу­чили закалку на всю жизнь. Образ товарища Сталина запечатлелся в каждом из нас. Как сейчас, вижу его перед собой — худощавого, скромного в быту, непри­миримого к врагам революции, прямого, четкого в каждом своем слове, в каждом своем ответе.

В 1902 году товарищ Сталин, находившийся в то время в Батуме, начал подготовлять организацию де­монстрации в деревне. Незадолго перед этим в Батуме была памятная всем демонстрация. Она встретила от­клик среди батрачества и трудового крестьянства.

Для подготовки демонстрации из Тифлиса было вызвано несколько человек, в том числе и я. Для де­монстрации лучше всего подходило большое село Кулаши около Батума. Туда на храмовой праздник должно было собраться много народу из соседних сел. Как раз в это время и должна была начаться демон­страция.

Нас было около двадцати пяти человек. Пообедав, мы вышли на площадь, густо усеянную народом. Нас поразило большое количество полиции и стражников. Приехало все полицейское начальство из Кутаиса. Все же мы решили начать, собрались в круг, подняли красное знамя и понесли его. Вокруг нас быстро со­бралась толпа, на которую накинулись полицейские и стражники. Многие были жестоко избиты. Но мы гор­дились тем, что впервые подняли в грузинской дерев­не красное знамя. Встретив меня после этого в Батуме, товарищ Ста­лин указал на ряд допущенных нами ошибок, без ко­торых демонстрация была бы еще больше и значи­тельнее. Но и так она произвела большое впечатление. А ведь до приезда товарища Сталина в Батум мень­шевики проповедывали, что не только в окрестных селах, но и в самом Батуме никакое революционное движение невозможно.

После этого мне несколько раз пришлось встре­чаться с товарищем Сталиным. Рабочие очень любили его, и если было известно, что где-нибудь предпола­гается его выступление, то туда собиралось много народу. Помню успех его выступления в 1905 году в Чиатурах, где он разоблачал меньшевиков.

Тот, кто встречался с товарищем Сталиным, никог­да не забудет его скромности, мудрости, прозорли­вости, умения быстро разобраться в событиях и дать правильные, ясные указания. Сталин умеет воспитать на всю жизнь в человеке беззаветную преданность де­лу рабочего класса, непримиримость ко всем врагам революции.

П.Д. Хурцилава

---

Великий агитатор и пропагандист большевизма

С 1893 года я работал на заводе Ротшиль­да в Батуме.

Трудно передать, как тяжело приходилось рабочим. Работали по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки, без отдыха, без просвета. За малейшее неповиновение начальству штрафовали, а не­редко били.

Особенно плохо приходилось рабочим-аджарцам. К нечеловеческой эксплоатации прибавлялось гонение на национальной почве. Даже поступить на завод трудно было аджарцу, не дав предварительно взятку.

Все это вызывало возмущение рабочих. Но это воз­мущение и недовольство не выливалось в организован­ную борьбу, потому что до приезда товарища Сталина в Батум никакой подлинно революционной работы среди рабочих завода не велось.

Только в 1901 году рабочие завода почувствова­ли чью-то крепкую организующую руку, которая умело направляла рабочих, объединяла их выступле­ния.

Это была рука товарища Сталина, с первого же дня после приезда в Батум проводившего огромную рабо­ту по организации революционной борьбы рабочего класса.

Товарищ Сталин в короткое время организовал це­лый ряд социал-демократических кружков, в которые вовлек передовых рабочих заводов Манташева и Сидеридиса. Входил в эти кружки и ряд рабочих нашего завода. При этом товарищ Сталин особо подчеркивал необходимость вовлечения в кружки рабочих различ­ных национальностей, задачу интернационального вос­питания трудящихся.

Однажды, в конце 1901 года, рабочий нашего заво­да Порфирий Куридзе сказал мне, что у него на квар­тире в Барцхане состоится собрание рабочих, на кото­ром выступит известный революционер, приехавший из Тифлиса. Порфирий пригласил и меня притти на это собрание. А должен сказатъ, что до этого я никогда не слышал революционных речей.

В назначенный день я пришел к Куридзе в Барцхану — на окраину Батума. Я думал, что приду рань­ше всех. Каково же было мое удивление, когда я уви­дел, что вся комната уже заполнена рабочими, кото­рые, тесно сгруппировавшись вокруг молодого чело­века, внимательно слушали его слова. Это товарищ Ста­лин проводил собрание одного из своих кружков.

С первых же услышанных мною слов товарища Сталина я понял, почему так внимательно слушали его рабочие.

Он говорил о близких рабочему сердцу вещах, о причинах того, почему рабочие, работая сверх своих сил, получают за это гроши, которых еле хватает на то, чтобы не умереть от голода.

Товарищ Сталин был прекрасно связан с массами ра­бочих и детально знал жизнь рабочих. Все, что он объ­яснял, он тесно связывал с конкретными фактами из жиз­ни рабочих, и оттого его речь была так понятна нам.

Он рассказывал нам о революционных выступле­ниях рабочих в других городах, говорил, что и мы, батумские рабочие, должны организоваться и высту­пить на борьбу с самодержавием, против капиталистов.

В конце собрания товарищ Сталин сказал, что каж­дый из нас, присутствовавших на собрании, должен сам научиться организовывать работу среди рабочих. И в качестве первой проверки нашего умения работать для революционного дела он предложил тайно орга­низовать сбор денег в фонд помощи рабочим на слу­чай забастовки. Это поручение я, как и многие другие товарищи, выполнил. Деньги нам крепко пригодились потом, когда под руководством товарища Сталина на заводе была организована крупная забастовка. Собран­ные деньги мы называли боевым фондом.

Но товарищ Сталин проводил огромную работу не только среди рабочих Батума. Как я узнал потом от од­ного из наших рабочих — Серата Бакуридзе, товарищ Сталин провел в лесу подпольное собрание крестьян–аджарцев села Орта-Батум, проводил собрания крестьян и в других селах. И везде его слова зажигали массы на борьбу, звали к революционным выступлениям.

Много лет прошло с тех пор, как я слушал вдох­новенную речь товарища Сталина. Но никогда не из­гладится из моей памяти величественный образ чело­века, который в мрачном подполье еще тридцать пять, лет назад звал трудящихся на борьбу за то, что теперь навсегда завоевано под его водительством проч­но и нерушимо народами Советской страны.

Осман Гургенидзе

---

Сталинская школа борьбы

В 1897 — 1898 годах я работал на мосто­строительном заводе Карапетова в Тиф­лисе слесарем в инструментальном цехе. Однажды разметчик, — к сожалению, я не помню его фамилии, — спросил, не хочу ли я зани­маться самообразованием. В те годы в Тифлисе были отдельные кружки, воскресные школы для рабочих, в которых рабочих знакомили с астрономией, геогра­фией, литературой и т. п.

Я охотно согласился, и наш разметчик повел меня к себе на квартиру, помещавшуюся по Авчальской (ныне Советской) улице. Здесь были шесть товарищей с различных заводов.

Руководил этим кружком товарищ Coco.

Сталин знакомил нас с «механикой» капиталистиче­ского строя, рассказывал о рабочем движении, о том, что улучшение экономического положения рабочих не­возможно без политической борьбы против царского самодержавия.

Эти беседы товарища Сталина в нашем кружке становились все увлекательнее. Он умел говорить так просто, с огромным знанием вопроса; к тому же товарищ Coco был очень остроумным собеседником. И еще одно — здесь, на этих занятиях, мы получали от него разъяснения по всем вопросам, возникавшим у нас в повседневной работе, в наших беседах с това­рищами на заводе.

Занятия нашего кружка продолжались свыше года; в течение этого времени мы многому научились, и все, что мы узнали, было совершенно ново для нас и так непохоже на то, что обычно рассказывали нам в вос­кресных школах.

Памятна забастовка железнодорожных рабочих 1900 года в Тифлисе. Во время этой забастовки, в чис­ле других товарищей, я был арестован. Спустя месяца три, выйдя из тюрьмы, в поисках работы я поехал в Каре, но, не устроившись там, переехал в Батум.

Здесь устроился слесарем на заводе Манташева. Поселился я в квартире Коция Канделаки, также рабо­тавшего на этом заводе.

Это были тяжелые годы — изнурительная работа на заводе, мизерная заработная плата, штрафы, увечья, которые рабочие получали вследствие отсутствия тех­нического надзора, и бесконечные соглядатаи, которые доносили администрации обо всем, что слышали в ра­бочей среде.

До приезда товарища Сталина в Батуме не было массового движения рабочих.

Сталин приехал в Батум в ноябре 1901 года. Он устроился в нашей квартире.

В первые же дни товарищ Coco устанавливает связь с передовыми рабочими заводов Ротшильда, Манташе­ва, Сидеридиса, и таким образом под его руководством организуется первый рабочий кружок, в состав кото­рого входило человек пятнадцать.

Я вспоминаю, как однажды недалеко от вокзала состоялась встреча и беседа Сталина с членами кружка.

С какой жадностью ловили рабочие каждое сталин­ское слово! И это понятно, ибо он один, как никто другой, умел вплотную подвести рабочего к насущ­ным задачам рабочего движения.

К тому же надо иметь в виду, что товарищ Сосо говорил всегда увлекательно, просто, все время обра­щаясь к примерам и фактам. Тесным кольцом окружив товарища Сталина, мы обычно с волнением слушали его ясные, простые речи. Он говорил о мелочах нашей рабочей жизни, о прибылях капиталистов, о том, как они получают эти прибыли за счет эксплоатации рабо­чих, о самодержавии, о духовенстве. Мы расходились бодрые поздно ночью.

Эти беседы снискали глубокую любовь рабочих к Сталину. Работа в отдельных кружках, систематиче­ские беседы Сталина с передовыми рабочими уже в 1901 году позволили нам созвать первую массовую сходку. Сходка эта состоялась на площадке, рядом с заво­дом Цовьянова, ночью. Собралось двести-триста рабо­чих с заводов Ротшильда, Манташева и др. Поодаль от площадки, на горке, находились батарейные прожек­торы.

Рабочие приготовились к беседе. И вот поднялся Сталин. Прозвучали первые слова его увлекательной, убежденной речи. Он призывает рабочих к беспощад­ной борьбе с самодержавием и капиталистами. В это время луч прожектора, бороздя небо, внезапно снопом падает на площадку, на которой разместились рабочие, и освещает фигуру Сталина. Мы, признаться, были встревожены — нас могли заметить и окружить. Но Сталин спокойно закончил фразу, и мы разошлись, унося с собою волнующие мысли и решимость к борьбе. В том же году в Чаоба, за холерными бараками, на поляне, окруженной кустарниками, ночью состоялась новая массовая сходка рабочих. Собралось человек двести. Мы подходили по два-три человека, шли разными дорогами. На пути к месту сходки были рас­ставлены дозоры. Собрание продолжалось более часа. Сталин выступил с речью, продолжавшейся минут тридцать.

Эти сходки, организованные под руководством Ста­лина, показали нам, каким блестящим конспиратором был товарищ Coco. Маленькая деталь: он появлялся на собраниях иногда в башлыке, повязанном по-ад­жарски, иногда в шляпе и большей частью с кашне.

На нашей квартире, в доме № 13, по Пушкинской улице, Сталин жил около двух месяцев, затем перешел к братьям Иллариону и Дариспану Дарахвелидзе. С ним перешел и Коция Канделаки. Дело в том, что ря­дом с домом, в котором мы жили, поселился около­точный надзиратель Инцкирвели. Нам такое «сосед­ство» нисколько не улыбалось, и мы, посоветовавшись со Сталиным, решили переменить квартиру. Я пере­ехал в Барцханы.

Мне хочется рассказать об одном интересном эпи­зоде. Рабочие Котрикадзе и Куридзе, увидев, что у то­варища Coco износились ботинки, решили купить ему новые. Coco решительно отклонил их предложение.

— Подарок ваш, — сказал он, — приму тогда, ког­да у вас самих будет лучшая обувь.

Еще до приезда Сталина в Батум мы сумели накопить небольшой запас шрифтов, которые наборщики С. Тодрия и другие проносили в карманах. Эти шриф­ты нам пригодились для нашей подпольной типогра­фии, организованной Сталиным. Части для этой типо­графии изготовлялись мною и Датия Ломтатидзе. Мы свозили эти части на дрогах, на которых обычно вы­возили опилки с завода.

Не было ни одного события — крупного или мало­го — в нашей жизни того периода, в котором бы Ста­лин не принимал непосредственного участия. Напри­мер, помню такой случай в 1902 году: произошел по­жар в лесном отделе завода Ротшильда. Тревожные гудки. Рабочие высыпали с завода. Пламя разрас­тается. Администрация предлагает рабочим принять участие в тушении пожара, обещая за это особое воз­награждение. Однако, после того как пожар был по­тушен, рабочим отказали в выдаче обещанного воз­награждения. Это вызвало волнение среди рабочих. По предложению Сталина мы настояли на своих тре­бованиях и добились их удовлетворения.

Товарищ Сталин в те годы, на заре революцион­ного движения, звал нас к счастливой, радостной жизни. Эта счастливая, радостная жизнь для нас настала.

Котэ Каландаров

---

Батумское подполье

Старый рабочий Илларион Михайлович Дарахвелидзе рассказывает:

До приезда товарища Сталина в Батум я работал в 1899 — 1900 годы на заводе Манташева, считался передовым рабочим, аккуратно по­сещал воскресную школу. В этой воскресной школе нас обучали грамоте и рассказывали нам о мироздании: какова форма земли, как земля движется вокруг своей оси и солнца, как далеко отстоят от земли луна и солнце, что такое планета и т. д.

В конце ноября я как-то встретился с товарищем Коция Канделаки. Он сообщил мне, что из Тифлиса приехал пропагандист и хочет провести несколько бе­сед с рабочими. Товарищ Канделаки просил меня по­добрать группу передовых рабочих и на другой день вечером собраться в доме товарища Доментия Вадачкория.

В назначенное время все мы, рабочие, были в сбо­ре. Пришел Канделаки и привел с собой молодого че­ловека. Это был товарищ Coco — Сталин.

Товарищ Coco был очень начитанным пропаганди­стом и с первых же слов завладел нашим вниманием. Еще бы! О таких интересных вещах он рассказывал, гово­рил так убедительно и ярко, что можно было его слу­шать без конца. То, о чем говорил товарищ Coco, было для нас новостью, ранее никогда не слышанной нами.

Впервые от него мы узнали о классах общества, узнали, что, борясь со своими угнетателями, рабочие в первую голову должны бороться за свержение суще­ствующего строя.

Необходимо отметить, что товарищ Coco был боль­шим конспиратором. Мы каждый раз собирались на новой квартире.

Не было случая, чтобы товарищ Coco пропустил занятия: с большой аккуратностью он появлялся ровно в назначенное время и без лишних слов приступал к делу, дорожа и своим, и чужим временем.

На первом же занятии он предложил нам собрать с рабочих по двадцать копеек для оказания помощи многосемейным рабочим в случае забастовки. Это его предложение понравилось всем нам. Затем сбор взно­сов вошел уже в систему: с каждой получки мы пла­тили кассиру организации по два процента.

С января 1902 года вплоть до своего ареста то­варищ Сталин жил в нашем доме. Я имел возмож­ность присмотреться к товарищу Сталину, ближе узнать его.

Почти не проходило дня, чтобы к вечеру товарищ Сталин не торопился на кружок. Иногда в один день он успевал проводить занятия в двух кружках.

Наблюдая за его рабочим днем, я удивлялся его энергии. Мне кажется, он отдыхал только за чаем или обедом. Остальное время, вплоть до глубокой ночи, занимался: читал много, писал и в назначенное время уходил на кружки.

В январе 1902 года товарищ Сталин на несколько дней уехал в Тифлис. Оказывается, он ездил в Тиф­лис за частями типографского станка и шрифтами на трех языках: русском, грузинском и армянском. С по­мощью рабочих завода Ротшильда станок был собран и «производство» пущено на полный ход. Сталин пи­сал прокламации, некто Георгий (фамилии не помню) набирал, а все мы со Сталиным вместе печатали: по­очередно крутили колесо пресса.

Под непосредственным руководством товарища Ста­лина была организована и блестяще проведена заба­стовка рабочих завода Манташева. Мы тогда поняли, что слова товарища Сталина не расходятся с делом и что он ничего общего не имеет с теми учителями и пропагандистами, будущими меньшевиками, которые до него учили нас одной лишь географии, астрономии. Мы поняли, что под руководством Сталина можно одержать победы значительнее и крупнее, чем победа над одним заводчиком.

И мы крепко полюбили нашего Coco.

Однако полиция и жандармерия зашевелились. Во всех «беспорядках» батумских рабочих они по­чувствовали чью-то опытную руку. Стали искать ви­новника и «смутьяна» батумских рабочих, и вот 5 апреля на моей квартире арестовали товарища Ста­лина, Коция Канделаки и моего брата Дариспана.

Зная, что мы — его кружковцы — остались без ру­ководителя, зная также и то, что нами попытаются завладеть бывшие наши учителя из воскресной шко­лы, товарищ Сталин не порывал с нами связи и на­правлял нашу работу из тюрьмы.

Работа товарища Сталина в Батуме революциони­зировала всю массу батумских рабочих и подняла ее на борьбу с царизмом. Во всей своей тогдашней работе товарищ Сталин показал качества искусного пропаган­диста, организатора пролетариата, воспитывавшего его в духе беззаветной преданности делу пролетарской революции.

Батумский рабочий Доментий Алмасханович Вадачкория рассказывает:

Мне было четырнадцать лет, когда, гонимый нуж­дой, я приехал в Батум из Ланчхутского района в поисках заработка.

Девятнадцати лет я поступил на нефтеразливочный завод Манташева. Тяжело было тогда работать на за­воде. С шести часов утра до восьми-десяти часов ве­чера продолжался наш рабочий день. Особенно дони­мали нас штрафы: чуть опоздаешь на работу — штраф, сделал не так — штраф, возразил мастеру — штраф. Словом, штрафовали нас и без всякого повода. От получки ничего не оставалось…

Некоторое разнообразие в нашу тяжелую жизнь вносила существовавшая тогда в Батуме воскресная школа. Посещая ее, мы, рабочие, могли здесь отвести душу, поговорить друг с другом о своих нуждах, не боясь быть оштрафованными. В школе же нас учили всему, кроме самого главного — как улучшить свое по­ложение, свою тяжелую жизнь.

Вспоминаю первую встречу со Сталиным. Это было в конце ноября (числа не помню) 1901 года.

Как-то на улице я встретил Коция Канделаки. Он сказал мне, чтобы я отобрал несколько передовых ра­бочих и пригласил к себе домой на очень интересную беседу, которую будет проводить один студент, при­ехавший из Тифлиса.

На другой же день вечером моя маленькая комната была заполнена рабочими манташевского завода.

Вместе с Коция Канделаки пришел молодой чело­век, впоследствии оказавшийся товарищем Сталиным.

Мне сейчас живо вспоминается, о каких увлекатель­ных вещах он говорил!

Мы, слушавшие товарища Coco, как бы прозрели. Он подробно и убедительно разъяснял нам, что ра­бочие производят все, но сами ничего не имеют, что интересы наши прямо противоположны интересам бур­жуазии, что никакого улучшения не будет до тех пор, пока мы, рабочие, объединившись, не свергнем царя.

Ничего подобного ни от кого мы не слыхали!

Товарищ Сталин обязал каждого из нас подобрать других надежных рабочих в кружок. Кроме того он требовал, чтобы мы, со своей стороны, вели на заводе такие же беседы с остальными рабочими, как он с нами.

Интерес к беседам был настолько велик, что мы всегда с нетерпением ждали дня занятий кружка. Пропаганда революционных идей среди манташевских рабочих не прошла даром. Рабочие воспрянули духом, почувствовали себя сильнее, крепче и готовы были к революционному действию.

Под руководством Сталина мы организованно предъявили администрации завода весьма скромные вначале требования: отказ от ночных работ, один день еженедельного отдыха, вежливое обращение с ра­бочими. В ответ на эти наши требования администра­ция завода прибегла к репрессиям: часть рабочих уво­лила, кое-кого арестовала и т. д. На это мы ответили забастовкой. Не добившись ничего репрессиями, через десять дней администрация изъявила желание вступить с нами в переговоры.

Товарищ Сталин, все время руководивший нашей забастовкой, предложил нам дополнительно включить в требования следующие пункты: оплатить вынужден­ный прогул, вернуть рабочим всю штрафную сумму, взысканную с них, и провести прибавку зарплаты на тридцать процентов.

Сталин подбадривал рабочих, уверяя, что админи­страция вынуждена будет пойти на уступки. Так и слу­чилось. Мы выиграли забастовку, одержали полную победу над капиталистом!

Этот многозначительный случай — победа рабочих над капиталистом — не остался без последствий.

Весть о победе манташевских рабочих над хозяй­чиком быстро облетела все предприятия Батума. Рабо­чие заводов Ротшильда, Сидеридиса и других стали волноваться, предъявлять хозяйчикам политические и экономические требования.

В другой раз, на квартире у меня обсуждался во­прос об освобождении тридцати двух арестованных рабочих завода Ротшильда. Еще днем губернатор обе­щал демонстрации рабочих, организованной товари­щем Сталиным, освободить рабочих завтра, т. е. 9 марта. Сталин, как всегда, не верил никаким обеща­ниям, исходившим от царских сатрапов, и потому предложил нам собраться вечером поговорить и наме­тить порядок действий на завтра.

Я и Георгий Мелуа говорили, что раз губернатор обещал, — он сдержит свое слово и действительно ос­вободит рабочих.

Совершенно иного мнения был Сталин. Он предлагал на завтра организовать еще более внушительную демонстрацию, чем это было сегодня, и силой освободить арестованных рабочих. Я возражал против демонстрации, против насиль­ственного освобождения арестованных, полагаясь на «честное слово» губернатора. Тогда товарищ Сталин рассердился и сказал мне:

—Ты никогда не будешь революционером!

Губернатор, вместо освобождения рабочих, встре­тил нас градом пуль.

Похороны жертв 9 марта товарищ Сталин исполь­зовал для еще большего разжигания ненависти рабо­чих масс к самодержавию. Это была грандиозная по­литическая демонстрация!

По поводу событий 9 марта товарищ Сталин напи­сал прокламацию, которая сыграла большую роль в деле революционизирования не только рабочих, но также и крестьянства всей западной Грузии.

Несколько десятков лет прошло с того времени, но мы, живые свидетели бурной революционной дея­тельности товарища Сталина в Батуме, всегда с вели­кой любовью вспоминаем облик любимого учителя, вождя и заботливого нашего друга».

И. Дарахвелидзе, Д. Вадачкория

---

Огненные сталинские слова

Весть о том, что в ночь на 8 марта на за­воде Ротшильда полиция арестовала груп­пу рабочих, быстро облетела предприятия. Батума.

Я тогда работал на заводе Хачатурова.

Помню, как взволновало наших рабочих это сообще­ние. Нас не могли удивить никакие оскорбления, наносившиеся рабочим на заводе, никакие лишения. Но тут несколько десятков наших товарищей полиция арестовала для высылки по этапу только за то, что они осмелились потребовать некоторого улучшения ус­ловий работы и жизни.

Возмущению рабочих завода Хачатурова не было границ. Нужна была маленькая искра, чтобы зажечь пламя, чтобы заставить рабочих громко заговорить о своей солидарности с товарищами.

И, когда нам, каждому в отдельности, сообщи­ли, что завтра, 9 марта, организуется демонстрация за освобождение арестованных, мы решили вый­ти на улицу вместе с рабочими других заводов Ба­тума.

Мы тогда еще не знали, что эту демонстрацию ор­ганизовал товарищ Сталин. Но по тому, как быстро передали нам сообщение о демонстрации, как она го­товилась, мы поняли, что руководит ею очень сильный, опытный организатор, который лучше всех знает, ку­да и как вести дело…

Демонстрации 9 марта 1902 года я никогда не за­буду. Огромные массы рабочих запрудили улицу по направлению к пересыльным казармам, где находились арестованные рабочие. Впереди группы рабочих в де­монстрации шел товарищ Сталин.

Демонстрация вплотную приблизилась к солдатам, державшим наготове винтовки, направленные на нас. Их начальник, офицер Антадзе, потребовал, чтобы демонстрация разошлась, иначе он прикажет стре­лять. Первое мгновение некоторые рабочие, среди кото­рых был и я, заколебались. Но над демонстрацией пронесся громкий голос, призывавший нас не расхо­диться, еще решительнее требовать освобождения аре­стованных.

С этим призывом обратился к демонстрантам това­рищ Сталин. Его огненные слова сцементировали демонстрацию, и никто не отошел.

Наоборот, многие рабочие стали бросать в офице­ра и солдат камни, решительно требуя освобождения арестованных. Так я впервые увидел и услышал Сталина.

Демонстрация 9 марта научила рабочих Батума многому. Рабочих встретили штыками, в демонстра­цию стреляли. Правда, многие солдаты стреляли вверх, не желая убивать своих братьев по классу. Но после второго выстрела упал шедший рядом со мной това­рищ мой по заводу, прессовщик Эрмилия Копалейшвили. Царские сатрапы убили его тогда, так же как убили еще тринадцать и ранили несколько десятков рабочих.

Эта демонстрация, организованная и руководимая Сталиным, лишний раз убедила нас в том, что только решительная борьба с самодержавием с оружием в ру­ках приведет трудящихся к победе.

Другой раз я увидел товарища Сталина уже в на­чале 1905 года, когда я работал на втором заводе Манташева. Произошло это так. Во время короткого перерыва, который давался нам на обед, в столовой собралось много рабочих. Зашел в столовую и я. В углу комнаты какой-то молодой человек громко спорил с одним меньшевиком. Вокруг споривших постепенно собрались все рабочие. Я сразу не узнал товарища Сталина (на демонстрации я был далеко от него и не сумел хорошо разглядеть), но голос показался мне знакомым. Я спросил у това­рища, кто это.

— Это Coco, руководитель рабочих, — ответил он мне.

Это был товарищ Сталин, в 1904 году бежавший из ссылки.

Товарища Сталина многие рабочие тогда уже хоро­шо знали. О нем говорили как о подлинном руководи­теле и учителе рабочих, стойком защитнике их инте­ресов.

Споря с меньшевиком, товарищ Сталин разоблачал его оппортунистические взгляды, говорил о методах борьбы рабочего класса, указывал, что рабочий класс — это вождь и руководитель революции и его цель — насильственное свержение самодержавия и капиталисти­ческого строя.

Рабочие одобрительно кивали в ответ на слова то­варища Сталина. К концу спора все рабочие, присутст­вовавшие в столовой, сгруппировались вокруг Сталина, слова которого были близки и понятны каждому.

Это посещение завода Манташева товарищем Ста­линым оставило глубокий след во всей жизни наших рабочих. Через некоторое время, следуя совету Стали­на, мы провели забастовку, которая закончилась побе­дой рабочих.

На заре революционного движения в Закавказье то­варищ Сталин указывал рабочим, что, только взяв власть в свои руки, они сумеют добиться свободной жизни, без эксплоатации, без нужды и лишений. И те­перь, когда читаешь великую Сталинскую Конституцию СССР, проникаешься еще большей любовью и предан­ностью к большевистской партии, великому Стали­ну, который в исторических боях ковал счастье трудя­щихся.

Мне уже шестьдесят четыре года, из которых боль­ше пятидесяти лет прошло в труде на батумских пред­приятиях. Я счастлив, что дожил до дней, когда осуще­ствились лучшие наши мечты. Хочется жить и жить, чтобы участвовать в борьбе за новые победы дела Ле­нина — Сталина.

О. Инжерабян

---

«Солнце будет сиять для нас!»

Условия работы батумских рабочих на неф­тяных предприятиях были очень тяжелы­ми. Мы работали по пятнадцать-шестнадцать часов в сутки, вынужденные простои не оплачивались, заработная плата была нищенской, существовала жесткая система штрафов.

Осенью 1901 года один из наших передовых рево­люционно настроенных рабочих, Коция Канделаки, ска­зал мне, что из Тифлиса приехал партийный работник, пропагандист, который хочет с нами поговорить.

— Подбери наиболее надежных из своих ребят, — сказал мне Канделаки, — и устрой у себя дома собра­ние.

Я поговорил с товарищами, и в назначенное время в мой маленький домишко, находившийся в глухой и от­даленной части города, собралось человек тридцать рабочих.

Прихода тифлисского партийного товарища ждали с нетерпением. Раздался условленный стук, я открыл дверь, и в комнату вошел Коция Канделаки, а за ним наш гость.

Это был молодой человек лет двадцати двух, чер­новолосый, худощавый, с энергичным, резко очерчен­ным лицом. Это был товарищ Сталин, Coco Джугашвили.

Мы познакомились, и после нескольких общих фраз завязалась оживленная беседа. Его речи привели меня в восхищение. Наконец-то мы поняли, в чем сек­рет эксплуатации, и, самое главное, узнали, что осво­бождение пролетариата есть дело рук самих рабочих. Как ясно, просто и убедительно говорил товарищ Coco; в его словах все раскрывалось само собой — положение рабочего класса, эксплуатация и угнете­ние его буржуазией, союз царя и капиталистов против рабочих, борьба пролетариата против самодержавия, свержение капиталистического строя, как единствен­ный путь к освобождению.

Часы текли незаметно. Наступил вечер, за ним ночь, а мы все сидели в накуренной комнате, затаив дыхание, и слушали нашего гостя. Но все же нужно было расхо­диться. На прощанье товарищ Coco сказал нам:

— Нужно создать политические кружки. Организуйте несколько небольших кружков, и я буду вести заня­тия.

Мы с радостью приняли это предложение. В корот­кий срок было создано одиннадцать кружков.

Никогда не забудутся эти дни и недели близких встреч с Coco Джугашвили, пламенным и мудрым на­шим учителем. Занятия происходили конспиративно. Сам товарищ Сталин придавал конспирации огромное значение. Если он приходил в пальто, то уходил обя­зательно переодевшись. Он успевал иногда проводить в день два занятия, был аккуратен, никогда не опазды­вал, дорожил и своим временем и нашим. Мы полюби­ли Coco и сильно привязались к нему. Непередаваемая манера обращения с людьми — обаятельная простота, внимательность, умение слушать и с первых слов пости­гать человека — привлекли к нему наши сердца, а его ум, мужественность и смелость воодушевляли нас ре­шимостью идти с ним вместе на борьбу и бороться до победы.

Прошел месяц. Накануне нового года товарищ Ста­лин собрал всех старост кружков и предложил устроить товарищескую встречу нового года. Предложение было встречено с радостью.

В ночь под новый год мы собрались на квартире у Силибистро Ломджария. Шутки Сталина вызывали взрывы смеха. Все чувст­вовали себя превосходно. Как-то незаметно беседа на­ша перешла на политические темы, и тут снова в насту­пившей тишине взволнованно звучал сталинский голос.

Так просидели мы до рассвета. Когда в окна проник розовый свет зари, Сталин поднял бокал и сказал:

— Ну, вот и рассвет! Скоро встанет солнце. Это солнце будет сиять для нас.

В эту ночь оформилась батумская социал-демократи­ческая организация. Здесь же была выделена руково­дящая партийная группа во главе со Сталиным.

Так мы встретили со Сталиным памятный 1902 год.

События этого года развернулись очень быстро. На­чались они со случайно возникшего пожара на складе завода Ротшильда. Администрация мобилизовала рабо­чих на тушение пожара. Двое суток боролись мы с раз­бушевавшейся стихией, пока не потушили огонь. Мы думали, что эти дни нам будут оплачены, но не тут-то было. Администрация с непревзойденной наглостью зая­вила нам, что «пожар не работа». Как быть? Тут нам на помощь пришел Сталин.

— Идите в контору и требуйте, — сказал он.

После шабаша (конец работы) мы собрались у конторы и вызвали директора. Толпа была такая внушительная, что испу­ганный директор выслал приказчика и велел сказать, что за тушение пожара рабочие получат по два рубля. Удовлетворенные этим ответом, мы разошлись.

Эта «двухрублевая победа», как мы ее тогда назва­ли, была нашей первой победой над капиталистами. Сейчас об этом смешно вспоминать, но тогда это была действительно победа. Рабочие стали активнее, почув­ствовали свою силу. Но и администрация кое-что поня­ла. Она увидела, что среди рабочих появился кто-то сильный и авторитетный, который может причинить много неприятностей.

Зашевелилась полиция. Начались аресты. Вскоре был вывешен приказ об увольнении многих рабочих. В вывешенных списках увольняемых — все сплошь передовые, самые лучшие рабочие. Мы страшно возмутились и решили не допус­кать произвола. Нашего Сталина в этот момент в Батуме не было, он выехал на несколько дней в Тифлис за типографским станком и шрифтом. Его отсутствие нас смущало, без него трудно было решиться на серьезный шаг. Однако сталинская школа говорила нам: «нужно действовать, нужно быть смелым».

Мы приняли решение предъявить дирекции ультима­тум: или все уволенные принимаются обратно — или забастовка! Дирекция ответила отказом, и на заводе вспыхнула забастовка.

К этому времени из Тифлиса подоспел Сталин. Он остановился у Ломджария. Я поспешил к нему, вхожу в комнату и не узнаю — он без усов и бороды. Мелька­ет мысль — «конспирация». Я показал Сталину текст наших требований. Он одобрил и добавил пункт об оплате вынужденного про­гула. Я усомнился в реальности этого требования, но Сталин рассмеялся:

— Не беспокойся, они напуганы и заплатят.

На другой день мы пошли на завод предъявить свои требования. Из Кутаиса приехал вызванный Ротшиль­дом по телеграфу генерал-губернатор Смагин. Он вы­шел к рабочим, прочел наши требования, рассвирепел и закричал:

— Разойтись!

Мы разошлись, но к работе не приступали.

В ту ночь арестовали тридцать двух рабочих нашего завода. Узнав об этом, Сталин предложил ответить на арест политической демонстрацией.

8 марта 1902 года на улицах Батума состоялась пер­вая политическая демонстрация рабочих, организован­ная товарищем Сталиным.

Мы отправились к тюрьме, где сидели наши товари­щи, с требованием освободить арестованных. На другой день состоялась новая, еще более внуши­тельная демонстрация, организованная товарищем Ста­линым. С пением революционных песен двинулись мы к пе­ресыльным казармам. Снова появились войска, но на этот раз положение было серьезнее. Мы решили не отступать и во что бы то ни стало добиться освобождения товарищей. Увидев демонстра­цию, заключенные подняли шум и стали ломать двери. Атмосфера накалялась с каждой секундой. Толпа угрожающе двинулась к воротам тюрьмы. И тогда раздались выстрелы. Войска стреляли в на­род. В тот день пролилась рабочая кровь, но мы одержа­ли победу. Этот один день сделал то, чего не могли сделать годы. Рабочие прозрели. Они увидели своего врага во всем его зверином обличии. Политическое соз­нание масс гигантски шагнуло вперед. Похороны жертв 9 марта вылились в грандиозную демонстрацию, во время которой распространялась зна­менитая прокламация товарища Сталина, сыгравшая ог­ромную революционизирующую роль.

Вскоре после этого товарищ Сталин был арестован. Мы остались без любимого вождя, но, крепко помня его слова и указания, продолжали борьбу, вдохновлен­ные его примером беззаветной преданности делу про­летарской революции.

П.Г. Куридзе

---

Сталин воспитывал в нас мужество и ненависть к врагу

Вечерело. Силибистро пришел домой с дву­мя товарищами.

— Сестра, — сказал он мне, — мы должны их устроить понадежней.

Почти все комнаты у нас были заняты жильцами-рабочими. Оставалась одна свободная, в ней устроили обоих.

Внимание привлекал незнакомец, прикрывший ли­цо башлыком. Держался он прямо, и взгляд его был проницателен. Его звали Coco. Другого товарища — Коция.

Это было в последних числах декабря. Наступил канун девятьсот второго года. Вечер не­обычный. Товарищ Coco ждет рабочих с заводов — на­дежных, верных товарищей. Брат мой Порфирий и с ним еще двое следят за до­рогой. Вокруг — лес, тишина. Невдалеке еще один дом. Собрались рабочие. Как будто встречаем новый год, но речи необычны. Говорит товарищ Coco. И с первых же слов захва­тило всех. Говорит о том, как рабочие должны отстаи­вать свои права. Особенно ново все это было для нас, женщин, но товарищ Coco и нас потом втянул в работу.

В тот вечер он долго беседовал с рабочими. Каждый из них должен был подобрать, организовать товари­щей. В следующий раз Coco провел сходку на кладбище. Собралось много народу. Все рабочие с заводов. Было это ночью. Выбрали удобное место. Сталин говорил долго и горячо. Рабочие тесно сплотились вокруг товарища Coco, напряженно вслу­шиваясь в его пламенные слова. Сталинские прокламации шли в гущу рабочей мас­сы. Они переходили из рук в руки, и те, которые не были на сходке, проникались сознанием своей силы для борьбы с капиталистами.

На следующий день, после митинга, я пошла на кладбище, вижу — жена Иллариона Качахмадзе, Агати, подбирает окурки, бумажки, заметает следы вчераш­ней сходки. Товарищ Coco в первые же дни учил рабочих конспирации, учил, как надо, борясь, оберегать рабо­чее дело от шпионов и предателей. На следующем собрании обсуждали требования, ко­торые должны были предъявить предпринимателям. Сталин объяснил рабочим, чего именно требовать. Он прекрасно знал положение и нужды рабочих. Представители рабочих пошли к заводчикам. Им от­ветили: «Хорошо, дадим», а на следующий день их аре­стовали. Рабочие были возмущены. Товарищ Coco организовал демонстрацию. 8 марта мы двинулись к месту заключения с требованием освобождения арестован­ных. В толпе, в ряду с мужчинами, шли женщины. Подошли вплотную. Арестанты видят это из окон, кричат, приветствуют нас. Решетки и стены тюрьмы, казалось, сотрясаются, и живой поток вот-вот прорвется наружу.

Тюремное начальство, испугавшись, сообщило рабо­чим, что арестованных переведут в пересыльные казар­мы. Солдаты выстроились шпалерами, вывели тридцать двух рабочих и повели, а толпа рабочих — следом, тре­бует освобождения. Все, кто вошли в казармы, были арестованы — несколько сот человек. Среди них и мой брат Порфирий. Меня, и женщин вообще, солдаты от­гоняли.

Товарищ Coco усиленно подготавливал в тот вечер новую мощную демонстрацию рабочих. На другой день, с утра двинулись рабочие с заводов стройными рядами к пересыльным казармам. Демонстрацией ру­ководил товарищ Coco. Я пошла вместе с мужем. Мы шли и пели народные песни. Как услыхала пересыльная казарма — пришла в дви­жение, загудела. В самом разгаре демонстрации я видела, как один рабочий схватил ком земли и кинул в капитана Антадзе.

Арестованные в это время взломали ворота и выско­чили наружу. Солдаты по сигналу дали залпы по де­монстрантам. В воздух, потом по людям. Многих ско­сило. Как потом выяснилось, убитых было четырна­дцать и много раненых. Народ в замешательстве по­дался в стороны. Товарищ Coco бросился в самую гущу, призывал, чтобы не было растерянности, объяс­нял, что делать дальше.

Вскоре площадь опустела. Солдаты составили ружья. Coco ходит с товарищами, приглядывается, пренебре­гая опасностью. Я в это время бегала, искала брата, думала — убит. Кто кричит — «помогите», кто — «воды»… Набрасываюсь на околоточного Инцкирвели, плачу, как сумасшедшая. Он опешил, растерялся. «Не я уби­вал, — говорит трусливо, — это Антадзе». Убитых и раненых подобрали наши женщины: Деспи­не Шапатава, Наталия Киртадзе, Гаяне Чхаидзе и др. Свезли на дрогах в больницу.

Рабочие готовились к похоронам. Сталин говорил им, что борьба впереди. На работу никто не вышел. К моменту выноса погибших из больницы, казалось, весь рабочий Батум пришел на похороны.

Казаки и вся жандармерия были поставлены на но­ги, окружили процессию, под угрозой расправы не раз­решали петь. Шли молча. С нами товарищ Coco. У братской могилы тесно сгрудились. Жандармы не дают произносить речи. Рабочий Лука Коридзе, силь­ный, горячий человек, видно, хочет сбросить ненавист­ного жандарма в яму.

Coco, стоявший возле и зорко следивший за всем, заметил это и передал через товарища:

— Не смей, видишь цепь, — народ пропадет.

Засыпали гробы землей, простились, стали расхо­диться. Казаки — следом за нами, и вдруг, видимо, в на­смешку, запели похоронную.

Рабочие скорбели молча и про себя повторяли слова Сталина, что придет наше время, скинем царское самодержавие и тогда с марсельезой придем на могилу — расскажем погибшим о победе рабочего класса.

★

Мы помогали нашим мужьям и братьям. Товарищ Coco всячески вовлекал нас в революционную работу. По его инициативе мы стали устраивать рабочие спек­такли на небольшой железнодорожной сцене. Играли пьесы «Сибирели», «Картвели деда». Полиция смотрела на это как на безобидное дело, но сбор шел в помощь арестованным рабочим.

Кроме того товарищ Coco привлекал нас к рево­люционному делу.

Самой замечательной из женщин, самой развитой была Деспине Шапатава. Она знала языки грузинский, армянский, тюркский, греческий. Она помогала това­рищу Coco в самой трудной и опасной работе рево­люционного подполья. Недаром после ареста Coco ярость жандармов обру­шилась на Деспине.

Когда товарищ Coco жил у нас, мы прятали печат­ный каток и шрифт — на ночь закапывали в кукуруз­нике возле дома. Сталин и его товарищи печатали обычно днем. Товарищ Сталин дорожил временем, мало уделял внимания еде, посторонним разговорам, садился к сто­лу, писал прокламации. Потом приходили к нему ра­бочие за советом и указаниями, и он подолгу беседо­вал с ними. Вскоре оставаться ему в нашем доме стало опасно.

Однажды брат мой видит в окно — идет к дому при­став Чхиквадзе со стражниками. Вначале, не сообразив, он хотел потушить лампу, но товарищ Coco спокойно остановил его, — это навлекло бы подозрения. Брат вы­шел навстречу приставу и на его вопрос указал на по­стороннюю квартиру. Пока те шарили там, товарищ Сталин успел скрыться.

В апреле 1902 года Сталина арестовали. Я снова уви­дела его в 1904 году. Он бежал из ссылки. У нас това­рищ Coco появился в солдатской одежде. Его стали звать тогда «Коба».

Муж мой работал на железной дороге кондуктором, брат Силибистро был убит. Coco попросил позвать Порфирия. Он говорил с ним о чем-то долго. Товарищ Сталин прожил у нас несколько дней.

После его перехода на другую квартиру слышу ночью шум во дворе. Муж был на службе. Солдаты ок­ружили дом. Это было в полночь. Утром, на рассвете, открываю дверь — на ступеньке сидит офицер. Днем пришли жандармы, солдаты ушли. Жандармы перевер­нули все вверх дном, — ничего не нашли, взяли только револьвер мужа. Угрожали мне, спрашивали, где наш «квартирант». По имени его не называли.

После этого меня вызвал палач, князь Гуриели, все выспрашивал. Я ответила, что мое дело — работа в огороде и ни­чего я не знаю. В те памятные дни товарищ Coco беседовал иногда со мной, объяснял, какой будет наша жизнь, когда мы свергнем царя и капиталистов. То, что он говорил тог­да, я вижу теперь воплощенным в жизнь.

Капиталисты сулили нам рай на небесах, а на зем­ле душили нас. Теперь этот рай небесный мы предоста­вили им, а жизнь свою построили сами, под руковод­ством ленинской партии, под руководством мудрого вождя, родного Сталина, — жизнь счастливую, радост­ную.

Вера Ломджария

---

Подпольная типография

Товарищ Сталин неоднократно говорил всем нам, работавшим в его батумском кружке, о необходимости организации подпольной типографии для печатания листовок и разных брошюр.

— Надо ознакомить широкие массы трудящихся с нашей работой, открыть им глаза, организовать рабо­чих на борьбу с царизмом, — всегда говорил он, когда речь заходила о типографии.

Усилиями товарища Сталина был собран типограф­ский станок. Установлен он был в комнате, где жил Сталин. Бумага для печатания листовок у нас имелась. Ее всегда можно было достать в любом количестве — были бы деньги.

В то время на большинстве батумских предприятий энергично работали социал-демократические кружки, которыми руководил товарищ Сталин. Чаще стали уст­раиваться политические демонстрации. Одна из самых крупных демонстраций батумских рабочих — 9 марта 1902 года — была расстреляна царскими войсками, и несколько сот рабочих, участвовавших в ней, были вы­сланы из Батума.

Вечером 9 марта после демонстрации товарищ Ста­лин собрал нас и сказал:

— Необходимо во что бы то ни стало ознакомить широкие рабочие массы, всех трудящихся не только Батума, Тифлиса, Поти и Баку, но и всей России с со­бытиями в Батуме. Пусть знают все рабочие, что цар­ская власть является защитницей капиталистов и бур­жуев. Нужно срочно выпустить листовку, посвященную расстрелу батумских рабочих.

Долго не забуду той ночи… Тесная комнатка, тускло освещенная керосиновой лампой. За маленьким круглым столиком сидит Сталин и пишет. Сбоку от него — ти­пографский станок, у которого возятся наборщики и Коция Канделаки. Шрифт разложен в спичечных и па­пиросных коробках и на бумажках. Товарищ Сталин частями передает наборщикам написанное. Поминутно я и Коция выходим во двор и чутко вслушиваемся в ноч­ную тишину. Наконец Сталин кончил писать. Встал и прочитал нам написанное.

Текст прокламации произвел на всех нас большое впечатление. В простых и понятных словах проклама­ция рассказывала о расстреле рабочих, «кормильцев мира», осмелившихся требовать улучшения своего тя­желого положения. Она разъясняла, что царь и весь государственный аппарат стоят на страже интересов ка­питалистов, что рабочим неоткуда ждать помощи и только их объединение и дружное выступление помо­гут им свергнуть царя и капиталистов. Она подробно описывала расстрел демонстрантов.

Уже рассвело, но работа продолжалась. К утру было отпечатано несколько сот листовок. Сталин предложил наборщикам не разбирать набора, а использовать его для повторного печатания, чтобы послать листовки и в деревню. И, действительно, после похорон жертв де­монстрации типография дополнительно отпечатала не одну сотню листовок, которые нами распространялись среди крестьян.

Порядок распространения листовок был такой: пред­ставители предприятий — передовые рабочие, слушатели кружков товарища Сталина — приходили к нам, и Сталин сам раздавал им известное количество листовок как для распространения среди рабочих, так и для пере­сылки в деревню.

Лично я взял тридцать листовок и распространил их среди крестьян сел Шемокмеди, Гоми, Озургеты и т. д. Прокламации оказали большое революционизи­рующее влияние на крестьян. Они прочитывали их по нескольку раз. Чтение сталинских прокламаций вызы­вало обмен мнений, угрозы и проклятия царю, поме­щикам и капиталистам.

★

Как-то раз ко мне пришла жена рабочего ротшильдовского завода Модебадзе и предупредила о том, что за домом, в котором жил товарищ Сталин и помещалась типография, устроена слежка. Товарищ Сталин немед­ленно принял меры к тому, чтобы перебросить типогра­фию в другое место, и подробно проинструктировал нас, как держать себя на допросах в случае, если нас арестуют.

В назначенное время к нашему дому подъехал фаэ­тон. Товарищ Сталин сам вынес завернутые в мешок части разобранного типографского станка и с помощью Коция Канделаки отвез их к нашему товарищу Ломджария.

После этого Сталин появился у нас в доме только на третий день. О том, где он был и что делал эти дни, мы не знали. Бесполезно было его об этом спрашивать, он был большой конспиратор.

И. Дарахвелидзе

---

Сталинские прокламации

До конца 1901 года в Батуме не было ни­какой социал-демократической организа­ции. Но вот в Батум приехал товарищ Сталин. Положение сразу изменилось. Немедленно после приезда он связался с передовыми рабочими и орга­низовал ряд социал-демократических кружков на за­водах Манташева, Ротшильда, Сидеридиса и др.

Товарищ Сталин развернул в Батуме огромную ра­боту. Он организовал первые в Батуме крупные заба­стовки на ряде предприятий и несколько больших по­литических демонстраций. Самой крупной из них была демонстрация 9 марта 1902 года. В ней участвовало около шести тысяч человек. Эта демонстрация была обстреляна царскими войсками.

В самом начале своей работы в Батуме товарищ Ста­лин занялся основанием типографии. Вскоре он выехал в Тифлис, чтобы привезти все необходимое для этого. Когда товарищ Сталин привез из Тифлиса шрифты и примитивный печатный станок, мы приступили к устройству типографии. Наш запас шрифта пополнил товарищ Тодрия, работавший наборщиком в батумской городской типографии. Он несколько раз, уходя домой с работы, наполнял карманы шрифтом. Я достал чугун­ную плиту, для того чтобы установить на ней станок. Плита эта была очень тяжелая, и товарищ Сталин по­мог мне ее донести до дома, где он жил вместе со мной и с Илларионом Дарахвелидзе. Рабочий манташевского завода Котэ Каландаров сделал раму, чтобы заключать в нее набранный текст.

И вот наступил памятный мне день выпуска первой листовки. Писал ее товарищ Сталин. В этой же комнате был наш «наборный цех». Чтобы набор шел скорее, Сталин, написав один абзац, передавал его наборщи­кам. Пока они набирали, он успевал написать следую­щий. Писал он особенно старательно и четко, для того чтобы облегчить труд наборщиков.

Процесс набора проходил очень интересно. Набор­ной кассы, в которой обычно в известном порядке рас­полагаются буквы, у нас не было. Она слишком гро­моздка и спрятать ее было бы нелегко. Вместо кассы товарищ Сталин применял в нашей типографии несколь­ко десятков спичечных и папиросных коробок. Буквы были разложены по отдельным коробкам, которые во время набора на столе были расставлены в таком же порядке, как и клетки в наборной кассе.

Товарищ Сталин придавал большое значение этой первой прокламации. Он указывал, что мы имеем воз­можность путем листовок связаться с широкими масса­ми рабочих не только города, но и деревни. Все мы бы­ли взволнованы, когда закончился набор и можно было приступить к печатанию.

Печатать было нелегко. Для того чтобы получить оттиск, нужно было смазать набор краской, положить на него кусок бумаги и вращать ручку пресса до тех пор, пока он с силой не прижмет бумагу к набору. Ру­коятка пресса вращалась туго, и приходилось затра­чивать немало сил для того, чтобы ее крутить. Поэто­му мы часто сменялись у пресса и печатали по очере­ди. Сталин все время работал с нами и ни за что не хотел, чтобы его кто-нибудь заменил.

Но как сильно мы ни прижимали пресс, некоторые оттиски получались недостаточно отчетливыми — из че­тырех лишь один был вполне четким. Сталин добивал­ся того, чтобы каждая прокламация была четко и хоро­шо отпечатана, чтобы рабочий и крестьянин смогли ее свободно прочесть. Он много думал над тем, чтобы ра­бота шла быстрее и печать была четкой и разборчи­вой, — и наконец выход был найден.

Произошло это, когда типография уже находилась в доме Хашима Смирбы. Как-то раз я пришел туда поздно ночью и застал там товарища Сталина и еще одного наборщика, по имени Георгия, которого он при­вез из Тифлиса. Они были совершенно измучены, так как печатали на этом прессе прокламации более восьми часов подряд. Я сменил их, и они присели отдохнуть. В это время товарищ Сталин и решил попробовать но­вый способ печатания, который рекомендовали знако­мые наборщики. Сверх намазанного краской набора мы накладывали лист бумаги, смоченный мокрой тряпкой, и прибивали его к набору обыкновенной одежной щет­кой. Получались прекрасные, четкие оттиски, и мы за короткое время изготовили около восьмисот проклама­ций.

Каково было содержание этих листовок? Я не пом­ню их дословно, но хорошо запомнил, о чем в них го­ворилось. Особенно запечатлелась одна из них, посвя­щенная расстрелу демонстрации 9 марта 1902 года.

Когда эта демонстрация окончилась, мы собрались у товарища Сталина, в квартире Иллариона Дарахвелидзе. Мы были очень взволнованы. Перед нашими глазами стояла ужасная картина расстрела безоружной демонстрации, стоны раненых, безжизненные тела убитых.

Товарищ Сталин сел за стол и написал листовку. В коротких горячих словах он описал демонстрацию, зверства царских палачей, рассказал о задачах рабочего движения. Листовка заканчивалась пламенным призы­вом к дальнейшей борьбе с капитализмом и самодержа­вием. Трудно было оставаться спокойным, читая эти короткие строки, в которые Сталин вложил столько силы, гнева и убедительности.

Немедленно листовка была набрана. Товарищ Сталин, как всегда, сам внимательно прочитал корректуру. Всю ночь вместе со Сталиным мы печатали ее. На утро 10 марта она была уже готова, и наши товарищи распрост­ранили ее не только между батумскими рабочими, но и в деревнях Гурии, Имеретии и Мегрелии. Часть листо­вок товарищ Сталин отправил для распространения в Тифлис.

Велика сила сталинского слова! Оно зажгло огнем негодования и возмущения многих рабочих и крестьян, открыло им глаза, указало путь к избавлению от гнета помещиков, капиталистов и царских палачей. Листовки передавались из рук в руки, каждая из них увеличива­ла ряды борцов за рабочее дело.

Два раза мы переводили типографию из одного по­мещения в другое. Товарищ Сталин не хотел оставлять ее в том доме, где он жил вместе с Илларионом Дарахвелидзе и со мной, так как его предупредили о том, что за этим домом следят. Поэтому он перевез станок к нашему товарищу Ломджария, а затем к Хашиму Смирба. Вскоре события подтвердили, как прав был то­варищ Сталин, принимая такие меры предосторожно­сти. 5 апреля в доме, где мы жили, полиция произвела обыск, после которого арестовала товарища Сталина и меня. Типографию же полиция и жандармы обнару­жить не смогли, и она продолжала работать и после этого ареста, причем товарищ Сталин руководил ее работой из тюрьмы до тех пор, пока его не перевели в кутаисский острог.

Так на заре рабочего движения молодой Сталин основал в Батуме социал-демократическую организацию и организовал первую нелегальную типографию. Он сам писал и печатал прокламации, правил их корректуру, охранял типографию от жандармов. Эта типография сыграла большую роль в развертывании революцион­ного движения. Она выпустила тысячи листовок, в ко­торых Сталин разъяснял рабочим и крестьянам их за­дачи, учил их, как бороться со своими врагами. Эти листовки организовывали массы, готовили их к новым боям.

К. Канделаки

---

Листовка из тюрьмы

В 1902 году я работал в Батуме на заводе Ротшильда паяльщиком и входил в батумскую социал-демократическую органи­зацию, которую основал и возглавлял то­варищ Сталин.

В апреле 1902 года товарищ Сталин был арестован и заключен в батумскую тюрьму. Все мы начали искать способа связаться с ним, но первые попытки были без­успешными. Вскоре я встретился с одним своим земляком, Яко­вом Чхиквадзе, который доставлял в тюрьму дрова. Он и еще один возчик по имени Миха, работавший с ним, согласились провести меня во двор тюрьмы как рабо­чего по укладке дров. Заручившись их согласием, я стал узнавать, в какое время Сталина выпускают на прогулку, чтобы в это время нам приехать с дровами.

У ворот тюрьмы был лоток одного перса-зеленщи­ка. Его впускали в тюрьму, где он продавал аресто­ванным фрукты и зелень. Случайно я узнал, что брат его Али работает на том же заводе, что и я. Он был передовым рабочим и сумел уговорить своего братане только узнать часы прогулок товарища Сталина, но и предупредить его о моем посещении.

…Закончены формальности у ворот, и арба с дро­вами остановилась у стены. Я разгружаю и укладываю поленья. Стараюсь делать это медленнее и жду, пока выйдет на прогулку Сталин. Наконец он показался во дворе. Заключенные ходили взад и вперед по двору, надзиратель стоял посреди двора. Каждый раз, когда Сталин проходил мимо меня, он бросал несколько от­рывистых слов.

Это были указания о работе нашей организации. Сталин говорил, как нужно распределить оставшиеся силы, что, где и как делать. И сейчас, когда я вспоми­наю это, то удивляюсь, как мог он в двух-трех отры­вистых словах передать самое главное и основное.

Таким образом я побывал в тюрьме несколько раз. Каждый раз я передавал товарищам слова Сталина. Все его указания выполнялись немедленно, и организация продолжала работать под его руководством. Нужно сказать, что это не был единственный спо­соб связи Сталина с оставшимися на свободе товари­щами. Он завязал и другие связи, и это дало ему воз­можность руководить всей работой организации. Не раз он опрашивал меня, как работает типография, которая в то время помещалась в доме Хашима Смирбы, и говорил, что эту типографию нужно во что бы то ни стало сохранить. Однажды, пройдя совсем близко около меня, он уро­нил спрятанную в рукаве бумажку и сказал, что это нужно отнести в типографию. Когда он прошел, я стал так, что заслонил собой эту бумагу от надзирателей, затем быстро поднял и спрятал ее. Передал я ее, на­сколько мне помнится, Ломджария. Это была написанная Сталиным в тюрьме проклама­ция. Ее отпечатали, кажется, в количестве восьмисот экземпляров и распространили в Батуме и в деревнях. В этой прокламации Сталин разоблачал царское прави­тельство, призывал рабочих к борьбе и мести за погиб­ших во время расстрела демонстрации 9 марта. Помимо этого прокламация содержала ряд экономи­ческих требований, которые рабочие должны были предъявить Ротшильду и Манташеву. При чтении этой прокламации мы удивлялись, как хорошо знал Сталин жизнь и нужды рабочих. В прокламации он выставил ряд требований по каждой отдельной профессии — па­яльщиков, возчиков, капсюлыциков, плавильщиков, куз­нецов, прессовщиков и так далее.

Эта листовка сыграла огромную роль, так как спо­собствовала тесному единению рабочих в борьбе за выставленные Сталиным требования к нанимателям, дала возможность теснее сплотить организацию и уси­лить ее работу.

Г. Каладзе

---

У станка в большевистском подполье

Первые мои воспоминания связаны с учени­чеством в кустарной мастерской, затем с работой на небольшом механическом заво­де в Тбилиси. Когда началась у нас забастовка, — приходили рабочие из железнодорожных мастерских, указывали, как надо держаться, какие предъявлять требования. После за­бастовки, завершившейся победой, в 1899 году, я пере­шел в депо Закавказских железных дорог, где в то время работали Михо Бочоридзе, Захарий Чодришвили и другие. Они познакомили меня с революционной нелегальной литературой и с книгами Эгнате Ниношвили, Ильи Чавчавадзе…

Вскоре товарищи ввели меня в рабочий марксист­ский кружок.

Собирались они в доме по Елизаветинской улице, где жили рабочие главных мастерских и депо — В. Стуруа, Г. Нинуа и др.

В тот день пропагандистом к нам пришел Ладо Кецховели. Это было незадолго до его отъезда в Баку. Он рассказывал на занятии кружка, почему и как борется пролетариат с самодержавием и капиталиста­ми, знакомил с задачами политической борьбы. Я уже знал тогда, что борьбой рабочих руководит товарищ Сталин, что вместе с Ладо Кецховели това­рищ Сталин выдвигает первостепенную задачу созда­ния нелегальной партийной печати.

★

Рабочий кружок мне не пришлось в дальнейшем посещать; Михо Бочоридзе сообщил о задании, кото­рое дал ему товарищ Сталин, — найти подходящую комнату — организовать подпольную типографию. Это было в начале 1900 года. Меня познакомили с това­рищами. Мы раздобыли шрифты и все самое необходи­мое для печатания. Комнату подыскали в доме по Лоткинской улице.

Впервые я встретился с товарищем Сталиным в до­ме рабочего Торикашвили, где он проводил занятия рабочих кружков. Товарищ Сталин дал руководящие указания.

Наша небольшая типография, организованная по указанию товарища Сталина, находилась в тихом ме­сте, за городом. Надо было войти во двор, пройти по балкону на кухню, а оттуда через специальный люк попасть в подвальное помещение, где установлен станок. В подвале тесно — площадь: три на четыре аршина. Свет падает сверху через решетчатое окошко, но мы работаем при лампе. Шрифты — на грузинском и русском языках — раз­ложены в порядке. Станок представлял собою квадратную доску, на которую мы переносили готовый набор, а затем накла­дывали сверху влажный лист бумаги и прибивали его к шрифту щеткой. Так получались оттиски. За сутки успевали отпечатать 600 — 700 листовок.

Материалы для печатания я приносил от Михо Бочоридзе с Андреевской улицы и там иногда встречался с товарищем Сталиным, который каждый раз подроб­но расспрашивал о нашей работе, учил строжайшей конспирации и говорил, что надо печатать как можно больше, потому что нужда в печатной пропаганде ре­волюционного марксизма огромна.

Прокламации, как нам рассказывал Бочоридзе, пи­сал товарищ Сталин. Корректуру выправлял в 1900 го­ду Саша Цулукидзе. Мы приносили ему утром проб­ные оттиски и забирали их обратно часам к трем. По­вседневную связь с товарищем Сталиным поддержи­вали через Михо Бочоридзе.

Товарищ Сталин вел среди рабочих большую про­пагандистскую работу, и под его непосредственным ру­ководством были начаты в 1901 году стачки.

Началась полоса арестов.

Мне пришлось на время выехать в Баку, а затем, в начале 1902 года, в Батуми. Вернувшись в Тбилиси, я поступил в депо вагонного парка, но проработал там недолго, — Михо Бочоридзе предложил мне перейти на работу в типографию. Я поступил в типографию Гру­зинского издательского товарищества, где печатались газета «Цнобис пурцели» («Листок известий»), журнал «Моамбе» («Вестник») и различная литература.

В мою задачу входило выносить тайком шрифты и ма­териалы наборного цеха, и, таким образом, создать хорошую подпольную типографию. «Кассы» для шриф­тов были заказаны мастеру Деканозишвили, который, изготовляя их для типографии, заодно сделал шесть штук и для нас. В типографии издательского товарищества была словолитня, и мы располагали совершенно новыми шрифтами на грузинском, русском и армянском язы­ках. Слесарная мастерская типографии, в которой ра­ботал я, находилась рядом со словолитней. Весы были установлены у самой двери в мастерскую, и, когда взве­шивали новые шрифты, мне удавалось незаметно от­кладывать несколько колонок. Весовщик был посвящен в наше дело. Шрифты на время мы складывали между стенками досчатой перегородки и выносили по одной, по две колонки завернутыми в бумагу. Таким путем вынесли свыше восьмидесяти пудов шрифтов и осталь­ного подсобного материала — шпон, линеек, и т. п. Шрифты я прятал дома, в сарае, в глубокой яме. Каж­дый раз приходилось разрывать землю, подымать досчатый настил.

Когда было накоплено достаточное количество ма­териала, — стали подыскивать помещение, подходящее для устройства подпольной типографии. В одном из домов по Лоткинской улице жили ра­бочие депо — Сологашвили. Они имели небольшой уча­сток земли и разрешили нам построить одноэтажный домик с подвалом. За постройку взялись свои люди — каменщики Мириан и Тедо Маградзе и плотник Цхалоб Сологашвили. Это было в 1902 году. Средства на постройку от­пускал Михо Бочоридзе. Отстроили дом быстро. В подвальное помещение мы проникали через по­тайной люк между плитой и стеной комнаты. На этот раз типографское оборудование было бо­лее сложным: чугунная плита и барабан, который от­лили еще в 1901 году в литейном цехе Главных желез­нодорожных мастерских. К барабану оставалось прила­дить два рельса — их отковал Бочоридзе. Станок вначале перевезли и установили в тоннеле под резервуаром городского водопровода у подножья Давыдовской горы. Но вскоре возникли опасения, что станок могут случайно обнаружить, к тому же было готово новое помещение на Лоткинской улице, и я перевез туда на тачке наше небольшое типографское оборудование.

В дальнейшем организации удалось достать печат­ный станок «Бостонку», и работа пошла быстрее. В 1902 году я был арестован и через бакинскую пе­ресыльную тюрьму сослан на три года в Архангельскую губернию. Типография, как мне рассказывал потом Михо Бо­чоридзе, продолжала работать. Товарищ Сталин находился тогда в заключении в батумской, затем в кутаисской тюрьме.

Летом 1903 года потоком воды от сильных дождей и ливней снесло наш домик, под которым помещалась типография. Хозяин не восстановил постройки и соби­рался продать свой участок земли. Пришлось снова подыскивать помещение. Временно установили станок в Чугуретах, в доме Гвенцадзе. Станок помещался в жи­лой комнате, что было довольно-таки рискованно. Од­нажды во двор, рассказывают, зашел городовой, и только благодаря находчивости «хозяйки» Бабе Лашадзе-Бочоридзе удалось избегнуть провала. После это­го возник вопрос о переброске станка в другое, надеж­ное место.

★

Михо Бочоридзе, которому Комитетом было пору­чено организовать новую большую типографию, обра­тился к бывшему рабочему железнодорожных мастер­ских Датико Ростомашвили с просьбой уступить уча­сток земли, арендованной его отцом в районе Навтлуга. Получив согласие, принялись за дело. Решили строить капитальную типографию. Стройка началась в 1903 году и была закончена к началу 1904 года.

Я в это время, после побега из ссылки, находился в Баку и работал в типографии, оборудованной Ладо Кецховели. По заданию организации, я с товарищами перевез в Тбилиси скоропечатную машину, предвари­тельно разобрав ее на части.

Помещение на Авлабаре было уже готово, остава­лось только покрыть черепицей верх. Машина с боль­шими предосторожностями была спущена в подвал, и мы тотчас же приступили к работе. Время было доро­го.

В январе 1904 года бежал из ссылки товарищ Ста­лин. Он вернулся в Тбилиси и снова возглавил работу большевистского подполья в Грузии и Закавказье. Ста­лин жил у Михо Бочоридзе. Он уделял большое вни­мание подпольной типографии и руководил всей не­легальной партийной печатью.

Материал для печати мы получали от Михо Бочо­ридзе. Среди рукописей были сталинские листовки: «Обращение к организованным рабочим гор. Тифлиса», «Воззвание к рабочим» и др.

Наряду с прокламациями печатались брошюры, сре­ди которых помнятся: Ленина — «К деревенской бед­ноте», Сталина — «Вскользь о партийных разногла­сиях».

Книжка Сталина была первой в серии «Брошюры по партийным вопросам». Товарищ Сталин несколько раз беседовал с нами, когда мы приходили к Бочоридзе за материалом. Он задавал нам политические вопросы, желая озна­комиться с нашим кругозором, расспрашивал о рабо­те, вникая во все мельчайшие детали. Внимательно выслушав нас, товарищ Сталин давал указания, как правильно организовать процесс типо­графской работы, как уберечь типографию от полицей­ского сыска.

Литература, которую мы печатали, воспитывала нас политически, вооружая на борьбу с меньшевиками, пропагандируя учение Ленина и Сталина о пролетар­ской партии. Литературу эту мы читали обычно вслух, собрав­шись у станка. Читали товарищи, наиболее хорошо владевшие гра­мотой. Листовки и брошюры были написаны на понят­ном нам, простом народном языке.

★

К работе мы приступали с 6 часов утра. В 9 часов подымались из подвала наверх завтракать, затем снова спускались и работали до четырех. После обеда рабо­тали до 10 часов вечера, когда же была спешная рабо­та — проводили у станка всю ночь напролет. Товарищ Сталин упрекал нас за это, говорил, что надо отды­хать.

Наша Авлабарская типография имела свой транс­порт — тачку для перевозки бумаги и литературы. И даже воду мы привозили в бочке своими средствами, лишь бы не подпускать к дому посторонних людей. Отпечатанную литературу отвозили в город и на стан­цию для отправки в Баку, Батуми и другие города.

Верхний этаж, если за нижний считать подземелье, составлял две комнаты. В одной жили наборщики, в другой — наша «хозяйка» Бабе и я. Из второй комнаты в подвал была проведена сиг­нализация.

Условились, что один звонок означает тревогу, два звонка обязывали нас выглянуть из подвала, а три — разрешали подняться наверх. Бабе Лашадзе готовила обед, убирала комнаты, стирала белье, а мы — пять человек — проводили день, а иногда и ночь, в подполье. Подвал был так хорошо оборудован, что не пропускал наружу шума машины. Стены были выложены кирпичом и камнем. Воздух проникал через отдушины, мы даже приспособили железную печку, чтобы сжигать в ней ненужные бумаги, обрезки. Горели три газовые лампы, четвертую и пя­тую зажигали во время печатания. Я работал машини­стом-накладчиком, но научился и наборному делу. При­ходилось работать также по перевозке литературы. Тачка наша была двухколесная, на рессорах. Печатную бумагу мы закупали по 10 — 15 пудов. Доставляли ее сперва в подвал старика Ростомашвили, торговавшего фруктами, а оттуда по частям перебрасывали в типо­графию. Из типографии мы выходили и возвращались или рано утром, когда все еще спали, или ночью. На тачке обычно ехали по глухим закоулкам. Бывало, за­вернешь за угол и оглянешься, если нет подозрительных лиц, — едешь дальше.

Тбилисская подпольная типография была образцом сталинской школы большевистского подполья, строгой конспирации.

В 1905 году о революционных событиях мы узнали внезапно. Поднялись наверх, вышли на улицу. В эти дни, захваченные общей волной, мы участвовали в ми­тингах, шли туда, где, знали, будет выступать товарищ Сталин.

Митинги проходили в горячих дискуссиях. Товарищ Сталин решительно разоблачал оппортунистическую природу меньшевиков, разбивал все их «доводы», и когда бывало, после выступления Сталина, ждали от­ветного выступления меньшевиков, оказывалось, — они уже удрали.

Сталин вскрывал всю демагогичность выступлений меньшевиков, доказывал на примерах, что они, при­крываясь революционной фразеологией, тянут в болото оппортунизма. В эти дни особенно выросла роль большевистской печати, нужны были сталинские прокламации, партий­ная литература, и мы снова спустились в наше подзе­мелье — продолжать работу.

Станок работал без передышки.

В 1906 году меня и других товарищей партийная ор­ганизация направила на работу в Петербург. Там мы узнали о случайном провале нашей Авлабарской боль­шевистской типографии.

Георгии Лелашвили

---

В годы подполья

В Баку нам приходилось работать в очень сложной обстановке. Мы боролись не только против самодержавия и капиталистов, но и с их прихвост­нями — меньшевиками, эсерами, дашнаками, шендриковцами. Везде и всюду всеми нами, революционными рабочи­ми, руководил товарищ Сталин.

★

Вспоминается такой эпизод.

Мы хоронили убитого товарища Ханлара. На похо­ронах присутствовал и товарищ Сталин, который ис­пользовал похороны для крупной демонстрации рабо­чих. Сперва на похоронах играл духовой оркестр «Вы жертвою пали». Но как только мы вынесли гроб, меня подозвал полицмейстер:

— Ты распорядитель похорон? Чтоб не было музыки!

Однако еще не успел оркестр уйти, как впереди и позади гроба появились два хора, организованные то­варищем Сталиным, и начали петь похоронный марш. Так мы дошли до Баилова. Товарищ Сталин, все время поддерживавший со мною связь, подозвал меня к себе и сказал:

— Разошли ребят по заводам, пусть, начиная с электрической станции, заводы по пути шествия похо­ронной процессии дают гудки, пока будет виден гроб.

И вот надо было видеть, в каком положении оказа­лись полицмейстер и пристав. Когда загудели десятки заводских гудков, пристав побежал к полицмейстеру:

— Ваше высокоблагородие, что мы наделали? Пусть бы лучше играла музыка, меньше бы высыпало народу на похороны.

Когда я об этом рассказал товарищу Сталину, он долго смеялся.

Действительно, жандармам было чего пугаться. По­хоронная процессия вылилась в мощную политическую демонстрацию рабочих.

★

Помнится такой случай. В Баку приехал видный меньшевик Зурабов, который должен был выступить на заводе Шибаева. Ко мне на производство (Биби-эйбатское нефтяное общество) пришел товарищ Сталин и спрашивает:

— Пойдешь на собрание?

Мы пошли.

Товарищ Сталин говорит:

— Когда Зурабов будет делать доклад, ты выступи. Если тебе придется туго, — мы поддержим.

Я так и сделал. После Зурабова выступил я, а затем еще один большевик. Рабочие поняли, в чем дело, и стали кричать:

— Не надо больше прений, будем голосовать!

Собранию были предложены две резолюции: боль­шевистская и меньшевистская. Из пятисот голосов меньшевики тогда получили один голос, и тот при­надлежал меньшевистскому лидеру на заводе — Глазырину. Рабочие завода Шибаева пошли за большевиками.

Исключительную заботу проявлял товарищ Сталин о наших товарищах, о кадрах революционеров-подполь­щиков. Однажды список тридцати трех большевиков попал в руки жандармов. Надо было спасти этих товарищей от рук палачей.

Товарищ Сталин принял все меры к тому, чтобы вырвать этот список из рук жандармского управления. И, когда список удалось изъять, товарищ Сталин опо­вестил товарищей, которые скрывались вне Баку, что опасность миновала. Они вернулись в Баку.

★

… Сталин в тюрьме.

Однажды товарищи дали нам знать из тюрьмы, что такого-то числа отправляется этапом в ссылку группа товарищей, в числе которых будет и Сталин.

Это было осенью. Мы знали, что у Сталина нет зимней одежды, обуви. Он был в сатиновой рубашке и чустах. Мы купили полушубок, сапоги и еще кое-какие ве­щи, которые он взял после долгих уговоров. Я вышел провожать товарища Сталина. Хотелось проститься с любимым руководителем и посмотреть, надел ли он нашу одежду. Под Баиловым шел этап. Сталин скован ручными кандалами с одним това­рищем. Заметив меня, он улыбнулся. …В ссылку отправлялся любимец бакинского проле­тариата, организатор и руководитель большевиков За­кавказья…

★

В годы большевистского подполья в Баку огромную роль сыграла наша партийная печать, основоположни­ками которой являются Ленин и Сталин.

Я хочу поделиться воспоминаниями разных лет о том, как статьи и речи товарища Сталина сплачивали, направляли и закаляли бакинских пролетариев в борь­бе с капиталом и самодержавием. Я тогда работал слесарем на одном из заводов Биби-Эйбатского нефтяного общества.

Однажды к нам на завод пришел товарищ Сталин. Он сказал мне: «Типографии грозит провал, нужно выручать»… Типографии нашей грозила провокация, и надо было немедленно предотвратить провал, — перевезти станок и остальное оборудование в другую, надежную квар­тиру. Типографию дважды спасает товарищ Сталин. Бла­годаря его зоркой революционной бдительности нам удается выявить нескольких провокаторов. Товарищ Сталин вовремя переводит типографию в новое помещение, еще до появления жандармов.

Прокламации в наш район доставлял из подполь­ной типографии товарищ Ханлар. Он единственный, кроме меня, знал о местонахождении типографии. Рано утром, на рассвете, он брал ящик, сговаривал­ся с рабочим-таскалем, всегда одним и тем же, и от­правлялся в типографию. В ящик укладывали пачки прокламаций, а сверху — свежий, только что выпечен­ный «чурек» (хлеб). Переброска такой «поклажи» не вызывала подозрений у полицейских, попадавшихся по пути.

Прокламации тов. Ханлар доставлял на наш завод, а мы уже, в свою очередь, распространяли их через рабочих представителей по остальным заводам района.

И вот рано утром мы начинали подбрасывать ли­стовки в инструментальные ящики рабочих, не минуя и свои ящики, чтобы отвлечь подозрения администра­ции.

Иногда листовки расклеивались по стенам.

Многие из этих прокламаций написаны были това­рищем Сталиным. Однажды мне пришлось наблюдать, как товарищ Сталин, после занятий с заводским круж­ком, здесь же набросал текст прокламации. Он быстро откликался на все вопросы рабочего движения и при­давал огромное значение печатной пропаганде револю­ционного марксизма.

С рабочим кружком на нашем заводе товарищ Ста­лин провел три или четыре занятия. Собирались мы вечером в помещении заводской столовой. Рабочие любили и уважали своего учителя. Зани­мался товарищ Сталин с нами на понятном рабочем языке, и все, что он говорил, было дорого рабочему.

Велика была сила нелегальной партийной печати и простые, понятные всем рабочим, слова сталинской пропаганды.

И. Вацек

---

Любимый учитель

Мне было пятнадцать лет, когда я приехал в Тифлис и в 1894 году начал работать в токарном цехе железнодорожных мастер­ских. Работал я учеником в бригаде Алли­луева. Через четыре года впервые в железнодорожных мастерских произошла крупная заба­стовка. Вслед за ней начались массовые увольнения рабочих. Я был тогда еще мальчиком и не мог хорошо разбираться в целях и задачах забастовки.

Недели через три меня снова приняли на работу. В нашем цехе работал строгальщиком Левас Микитадзе. Он постепенно вовлек меня в революционную работу. Обычно члены нашего кружка — Левас Микитадзе, Бохуа, Тома Джатиев и другие (остальных я не пом­ню) — собирались у меня в маленькой комнатушке, на окраине города в Дидубе. Это было в 1899 году.

Однажды Левас Микитадзе пришел на обычное собрание кружка не один. С ним был просто и скромно одетый юноша. На этот раз занятие кружка шло особенно живо и интересно. То, о чем говорил этот юноша, чему учил он нас, надолго врезалось в память. Просто, увлекательно, с необычайным огоньком рас­сказывал нам наш новый руководитель о задачах ра­бочего класса в борьбе с самодержавием, о прибавоч­ной стоимости, о том, как на каждом шагу капитали­сты грабят и обманывают рабочих.

К сожалению, вскоре занятия нашего кружка были прерваны. Часть из нас, в том числе и я, были снова уволены из мастерских. Вано Стуруа, Бохуа, Коля Магарадзе и я переехали в Баку. Здесь я работал на механических заводах в Балаханах и в Черном городе. За это время я многое узнал, многому научился. Здесь я продолжал свою революционную работу. На Балаханскую улицу, где жил я, часто приходил Ладо Кецховели. Он проводил с нами беседы, от него мы получали отдельные поручения. Как сейчас, помню работу по распространению прокламаций на заводах. Мне было поручено тщатель­но простругать доску, которая, как потом выяснилось, нужна была для подпольной типографии, которой ру­ководил Ладо Кецховели. Здесь, в Баку, я узнал, что руководителем кружка в Тифлисе, собиравшегося у меня в комнате, был то­варищ Сталин. Это он разъяснял нам основы поли­тической грамоты и учил борьбе с самодержавием. Он воспитывал в нас великое чувство беззаветной предан­ности делу рабочего класса. В Баку я несколько раз встречался с товарищем Сталиным. Это были короткие встречи. В последний раз я встретился с товарищем Стали­ным в своем цехе в 1926 году. Тогда товарищ Сталин, выступая на собрании же­лезнодорожников Тифлиса, говорил:

— Я, действительно, был и остаюсь одним из уче­ников передовых рабочих железнодорожных мастер­ских Тифлиса.

Товарищ Сталин тут же вспомнил о кружках, ко­торыми он руководил.

— Я вспоминаю, — говорил товарищ Сталин, — 1893 год, когда я впервые получил кружок из рабочих железнодорожных мастерских. Это было лет двадцать восемь тому назад. Здесь, в кругу этих товарищей, я получил тогда первое свое боевое революционное крещение. Здесь, в кругу этих товарищей, я стал тог­да учеником от революции. Как видите, моими пер­выми учителями были тифлисские рабочие.

Тогда же товарищ Сталин поблагодарил за это тифлисских рабочих.

— Я вспоминаю далее, — говорил товарищ Ста­лин, — 1905 — 1907 годы, когда я по воле партии был переброшен на работу в Баку. Два года революцион­ной работы среди рабочих нефтяной промышленности закалили меня как практического борца и одного из практических руководителей. В общении с такими передовыми рабочими Баку, как Вацек, Саратовец и др., с одной стороны, и в буре глубочайших кон­фликтов между рабочими и нефтепромышленниками, с другой стороны, я впервые узнал, что значит руко­водить большими массами рабочих. Там, в Баку, я получил таким образом второе свое боевое револю­ционное крещение. Здесь я стал подмастерьем от революции. Позвольте принести теперь мою искреннюю, товарищескую благодарность моим бакинским учите­лям. Наконец я вспоминаю 1917 год, когда я волей пар­тии, после скитаний по тюрьмам и ссылкам, был пе­реброшен в Ленинград. Там, в кругу русских рабочих, при непосредственной близости с великим учителем пролетариев всех стран товарищем Лениным, в буре великих схваток пролетариата и буржуазии, в обста­новке империалистической войны, я впервые научил­ся понимать, что значит быть, одним из руководителей великой партии рабочего класса. Там, в кругу русских рабочих — освободителей угнетенных народов и застрельщиков пролетарской борьбы всех стран и народов, — я получил свое третье боевое революцион­ное крещение. Там, в России, под руководством Ле­нина, я стал одним из мастеров от революции. Позвольте принести свою искреннюю, товарище­скую благодарность моим русским учителям и скло­нить голову перед памятью моего учителя Ленина. От звания ученика (Тифлис), через звание подма­стерья (Баку), к званию одного из мастеров нашей революции (Ленинград) — вот какова, товарищи, шко­ла моего революционного ученичества.

Великой благодарностью наполнены сердца мил­лионов рабочих, колхозников, всех трудящихся нашей великой страны к тому, кто привел нас к новой, сча­стливой жизни, кто ведет нас к вершинам счастья человечества.

Г.П. Гаглоев