Воспоминания А.Ф. Углова

К моменту октябрьской революции нижне-салдинская организация большевиков имела в своих рядах членов не более 15 человек:
1) Волков И.И.
2) Евсеев Тр.Я.
3) Бородин Н.И.
4) Зобнин А.А.
5) Фролов Г.И.
6) Углов Г.С.
7) Суетин А.Я.
8) Углов А.Ф.
и ещё несколько т.т. фамилии точно не припомню. Лидером нашей Организации был ВОЛКОВ И.И. (работавший на заводе под фамилией Головченко).

Организация эссеров насчитывала не менее 600 человек, организацию возглавлял некто ЛЬВОВИЧ (Инспектор училищ), видные в наших условиях были Тарасов И.А., Терентьев Егор, Старков Степан Распопов (организатор Невьянского восстания), Фролов, Замураев И. Ил. (был под расстрелом, убежал, сейчас член нашей партии) и ещё ряд других фамилий трудно припоминаю.

Меньшевицкая организация членов не менее 300-400 человек, во главе её был Крысин Андрей (в настоящее время, говорят, где-то в Сибири ворочает делами).

До Октябрьской Революции рост нашей организации был весьма незначителен, т.к. вышеупомянутые организации эссеров и меньшевиков имели большое влияние среди местного населения.

Переход власти от эссеровской Управы к Советам в Салде произошёл безболезненно, без всяких эксцессов. Помню, когда было получено извещение о перевороте, лидеры эссеров ходили из угла в угол, как очумелые, ни звука не говоря о совершившемся факте.

Наша организация немедленно сделала заседание, было решено брать быка за рога, если только со стороны эссеров будут какие-либо замедления в отречении (от престола). Но они события предупредили в переговорах с нашим представителем. Львович беспрекословно сдал позиции, сказав: «Раз дело совершилось, то не препятствуем». Соблюдая некоторые формальности, был избран Исполнительный комитет Совета Рабочих, Крестьянских, Солдатских Депутатов.
1) Председателем Волков,
2) Военный Комиссар Евсеев Т.Я.
3) Просвящения Бородин,
4) Комиссаром Охраны Углов А.Ф.,
5) Комис. Продовольствия Углов Григ. Еф.,
6) Комис. почты-телеграфа Зобнин А.А.,
7) Комис. Финансов Туранов (л.эссер).
8) Бородин Н.И. не помню каким отделом он ведал.

Перед исполкомом первоочередной задачей встал вопрос организации Красной Гвардии из местных рабочих и крестьян, это дело было поручено мне как человеку военному. На первых порах на учёбу являлось не менее 700 человек, любая половина из них была эссеры и меньшевики, а вторая половина из безпартийных ребят. Но вскоре очевидно по постановлению Комитетов эссеры и меньшевики за исключением нескольких десятков человек на учебу не являлись, беспартийные рабочие остались без изменения, из имеющихся четырех рот я вынужден был переформировать людей только в две роты, на оставшиеся стали сюсюкать, что собралась тут голь, да лодыри, которым работать не охота, вот они и готовятся идти на войну. Тем не менее, эти две роты продолжали периодически заниматься, к моменту отправки на фронт уже имели элементарное понятие о войсковой службе.

Точно не помню, боюсь, чтобы не ошибиться в марте или Апреле одна рота человек 170-180 была отправлена на Дутовский фронт, по отзывам дрались не плохо. Вторую роту под командованием Суетина Александра Яковлевича (председателя Церабкопа в Чусовой) в мае или июне отправили на Лысьвенское направление, завод Утка, ст. Шаля и т.д. Рота вошла в состав отряда Шаромова. С отправкой первой роты мы стали готовить смену из молодых ребят от 18-22-х лет, старше почему-то не было, снова скопили две роты добровольцев, с одной ротой человек 180, во второй половине июля отправился я сам, а вторую роту позднее отправили под командой бывшего прапорщика Рыбина Василия (сбежал к белым).

По прибытии с ротой в Нижний Тагил мне дали ещё человек 400 Тагильских и Висимо-Шайтанских рабочих, надо сказать, что из них было много старых вояк, нюхавших порох, скомбинировав три роты, мне было предложено отправиться на станцию Анатольевская, село Анатольев, начать дальнейшее обучение. Поступив в распоряжение командира сводной бригады т. Зомберга, по прибытию на Анатольевскую (эшелоном) получаю распоряжение Зомберга двигаться в гор. Невьянск, где и расквартироваться. На ст. Невьянск меня встречает новое распоряжение, следовать до станции В.Нейвинск, а позднее 117-й разъезд. Меня с отрядом отъименовали 2-м баталионом 3-го горного Советского полка, в срочном порядке было приказано выделить одну роту из хороших ребят, отправив таковую в распоряжение Ком-ра 3-го баталиона для удара противника с фланга на станции Таватуй, что мною с точностью было выполнено (глупо сделано), я остался с молодыми ребятами, не имеющими опыта и закалки, учить таковых уже не представлялось возможным.

Намеченная операция удара с фланга не удалась, т.к. наша колонна, идущая в лоб по полотну жел. дор., намного запоздала, был разобран жел. дор. путь и к тому же надо сказать долго митинговали, между мною и приданным в моё распоряжение отрядом моряков, возникло недоразумение, они не стали подчиняться моим распоряжениям, сводящимся к тому, что надо вылазить из вагонов и идти наступильным порядком, а если говорят, что надо ехать эшелоном, дело дошло до револьверов, и кончилось тем, что я свою пехоту направил одну пешком, а они продолжали поправлять железную дорогу, к месту приехали уже поздно, ребят 2-го баталиона уже разбили, выделенная мною рота как свежая шла впереди и показала образец в схватке. Было занято две линии окопов, но противник подбросив со ст. Исеть эшелон чехов, последние зашли глубоко в тыл и расколотили моих героев, оставшиеся ребята вернулись, почти все в зелёных от газа шинелях (их закидывали ручными бомбами), мне с болью в душе осталось выругать себя за допущенную глупость (отдал хорошую роту) и за то, что я долго перерекался с моряками на счёт порядка наступления.

На другой день мы, станцию взяли скоро, но потерянное говорят не возвратишь. В то время пленных живыми не брали, характерно сейчас осветить один случай. После занятия станции Таватуй, нами была занята деревушка, что в 6 клм. от ст. Таватуй. Находясь в этой деревушке в одной из рот (номер её не помню) ко мне кавалерист приводит пленного, последний не говоря со мной ни слова (я в это время разговаривал по телефону) сел на стул и начал закуривать, кончив разговаривать по телефону, я вышел в прихожую, где сидел сложив ногу на ногу, на коленях у него серебряный подсигар с хорошим табаком, стоявший сзади пленного кавалерист без звука размахивается и ударяет рукою пленного по правому уху с криком: «Ты что, белюга, у кого сидишь, да ещё и раскуривает, небось вчера в струнку тянулся, а сегодня забыл, что перед тобой сидит командир бат-на, по Вашему наверное будет капитан». Я сделал замечание кавалеристу, указав ему, что он не имеет никакого права махать руками и бить по лицу, хотя бы сидел здесь «белый». Пленный, пошатнувшись на стуле, рассыпал табак, собрав его, просил у меня разрешения присесть и закурить, на что я ему дал согласие. При допросе он на меня произвел впечатление учёного, не глупого парня, но не офицера, разбирается в политике и как будто бы в курсе всех событий, не только у нас на участке, но много шире, на вопрос какие же у Вас имеются части на том участке, он мне намолол, что хоть немедленно проси подкрепления или начинай отступать, я подытожил сказанные им цифры и пришёл в ужас, они превосходят наши силы в четыре раза, в том числе батальон чехов, я ему задал вопрос, что это не «шутка», он не моргая говорит, что это верно, Ваши дни уже сосчитаны, что Ленинград взят, Москва-Пермь тоже, один напор и готово, а с Вами разделаемся. Когда он сказал, что три города взяты, кавалерист не вытерпел и возразил: «Врёшь, белюга». Обращаясь по моему адресу: «Тов. командир, он сука врёт, ему надо прописать». После переговоров со штабом бригады, пленный был отправлен туда, при условии, чтобы его вернуть обратно, так было и сделано, под вечер пленного привезли обратно на станцию Таватуй, красногвардейцы, настоятельно показать его (для молодняка это новинка) и спросить, за что он воюет. Телячий вагон был открыт, я велел ему ответить на вопрос, за что он воюет, ждать и просить долго не пришлось, опытный парень завернул такую речугу, что всё кончено, повторив ранее сказанные слова «Вы обмануты», что большевики разбежались за границу и т.д. и т.д. Братва зарычала: «Врёшь, бей его тов. командир, толкай его с вагона». Прямо на штыках сняли его с вагона и бросили между шпал за железную дорогу. Надо сказать, что его речь на некоторых ребятах оставила отпечаток. Начали поговаривать, а не так ли на самом деле, после объяснения вскоре всё рассеялось.

1-Й БОЙ ПОД ВЕРХ-НЕЙВИНСКОМ

Будучи Начальником боевого участка,в моё распоряжение прибыл так называемый Егоршинский баталион, ребята почти все старые солдаты, выглядывают бодро, весёлые духом, человека три из них сослуживцы старой армии, попросили меня о том, чтобы я им выдал шансовый инструмент, кирки, мотыги, лопатки, гранаты, одним словом по всем правилам к вечеру были вооружены, т.к. они должны со ст. Верх-Нейвинск наступать на 117-й разъезд, в резерв им была дана пятая рота моего баталиона. Вместе с расцветом баталион двинулся в наступление по обе стороны полотна жел. дор., прошло время час или полтора, получаю донесение от командира наступающего бат-она, что левый фланг оторвался и потерял связь с правым флангом, я ему предложил остановить движение, восстановить связь, донести только что успел указать кавалерист, получаю второе донесение, левый фланг, бросив часть оружия, ушёл в сторону противника. Я был вынужден приказать оттянуть вторую половину бат-на на станцию обратно, а пятую роту оставил как заслон по полотну жел. дор., разобрав его.

Отдав распоряжение об обратном движении, я приказал своей разведке держать меня в курсе дела, каким порядком идут эти две роты, обратно в цепи или в колонне, у меня мелькнула мысль, чтобы они не повели на меня наступление, оказалось, что они шли без задних мыслей, но всё же расставленные мною пулеметы как предупредительная мера были на месте до тех пор, пока я не отобрал эти двести винтовок, два пулемёта и ряд других оружий, всё это было сложено в вагон, быстро закрыли, отодвинув одну роту к вокзалу, я приказал, арестовать всех солдат, ссадить в вагон за исключением командира бат-на, закупорив шесть вагонов, но не окончив полностью ещё с этим делом, я получаю от командира пятой роты донесение в котором указано, что «по полотну жел. дороги двигается броневик», я ему приказал занять выгодную позицию для пулемётов и ни в коем случае не давать возможности противнику собрать полотно жел.дор. Не окончив писать это распоряжение, получаю донесение от Начальника заставы, находящейся в одном километре от ст. Верх-Нейвинск по дороге, идущей на В.Тагил, где указано: «Двигается цепь, количество не выяснено».

Вот это думаю хуже. Наступление очевидно явилось следствием того, что мои «защитнички» дошли до своей народной армии, рассказали, что там дело не весьма крепкое, можем идти без всякого риска, забрать их там живьём. Но на практике дело получилось немножко не так. После ураганного огня, каким только располагал противник, мои «детки» начали кувыркаться из цепи и прятать свое тело за полотно жел.дороги (место совершенно безопасное). В этот момент броневик начал глушить пятую роту, но командир роты т. Тарасов донёс, что он хорошо держится, что мол у Вас там стреляют? Я ему ответил, что так чепуха, маленькая перестрелка, а на самом деле положение у меня было пиковое. Люди 200 чел. и оруж. сидят закрытые в вагонах, кричат: «Тов. Углов, выпусти, мы пойдём в бой, а то мы здесь зря пропадаем», и хочется их выпустить и боязно. Приказал коменданту отправить их на ст. Рудянку, тот миляга оказал медвежью услугу. Вместе с людьми увёз имеющийся запас патронов и перевязочный материал с медицинским персоналом. У меня получилось так, что и стрелять скоро не чем и раненых перевязывать не кому. Мои маленькие вояки вскоре оказались в большинстве за полотном жел. дороги, это грозило оставить пятую роту в руках противника. Мне пришлось с применением целого ряда воздействующих мер подгонять ребят для того, чтобы перебраться обратно через полотно ж-дороги, командиры взводов порастерялись, их мало чувствовалось, командуешь в цепь и перебежка, получается бегут на ногах и стараются спрятаться один за другого, получается куча, замахнусь на них бомбой (бутылка) разбегутся в стороны, и так я их подгонял саженей двести, дошёл до того, что снял шинель, френчь, фуражку, остался в одной нательной белой рубахе, в одной руке бомба, в другой винчестер, пулеметчик, очевидно, понял в чём дело, узрил меня и не стал давать мне ходу, только, как я встану на ноги, прямо засыплет, приходится ползти в противоположную сторону, да и то скрытыми местами, иначе пришибёт, а ребята 5 раз стрелят, кричат: «Тов. взводный, заряди», вскакивают и бегом к взводному заряжать, смотришь кого-либо и чикнет, с трудом мне пришлось довести цепь до такого места, что противник поражать нас не стал, впереди был хребет горы, который во чтобы то ни стало надо было занять, завоявывать хребет оказалось, что у многих нет ни одного патрона, путём внутреннего перераспределения, нам удалось штук десять-двенадцать дать каждому бойцу. Противник залёг, по имеющимся данным его было человек 200-250, не более.

После десятиминутного затишья и ряда указаний командирам рот и взводов, я решился вызвать противника из леса на чистое место ложной штыковой атакой, приготовившись к встрече противника огнём, кричать лежа на месте «УРА», полагал, что противник бросится на встречу. Повторив распоряжение, грянуло «УРА», «УРА» и т.д. В это время человек 150 моих доблестных героев схватившись из цепи и сколько есть силы рванули назад, со стороны противника было это же «УРА», но в атаку ни вперёд, ни назад никто не бросился, за исключением одного татарина взводного командира, который с криком «УРА” на перевес с винтовкой бежал прямо на меня (т.к. я стоял на коленях, а остальные лежали). Я стрелил в него раз – мимо, второй – мимо, ну думаю, если пуль у меня нет, заколет, тут около меня лежали ребята во главе со взводным командиром встретили его залпом. Позднее у него обнаружили список его взвода, состоящего из нацмен, в количестве двенадцати человек. Проверили флягу, где только, что видно было вино, пахнет крепко, но водки нет. После этого опять затишье, за исключением случайных выстрелов. Командир пятой роты доложил, что броневик его не беспокоит, что мне делать. Отдав распоряжение собрать и подтянуть убежавших молодцев, связавшись с командиром бронепоезда, я приказал ему начать бить по опушке леса, где залёг противник, чувствуя себя свободно, я привстал на ноги, по мне сразу открыли пулемётный огонь, но выше, оставалось лежать снова за камнями, пока не откроет огонь бронепоезд. После пулемётного огня слышу из бору по моему адресу возгласы на ломаном языке: «Командир, клади винтовка, бомба, ходы сюда, всю рувну плен бером». Я его послал к покойной маме, мои ребята без всяких указаний открыли безалаберный огонь, в это время с броневика разорвался один снаряд саженей 50 сзади нашей цепи, вот думаю помогает, только четверным или пятым снарядом мы достигли того, что ожидали от артиллерии, снаряды один за другим полетели в опушку леса, ударяя в здоровые сосны в полудереве начали рвать всё на клочки, получилась такая кананада, что для меня самого стало жутко; снаряды рвуться, лес с треском валиться (было часов шесть-семь вечера) пулемётный и ружейный огонь, в тоже время не организованное «Ура», снаряды полетели в глубь, мы начали перебежку (своеобразную), огибая опушку с флангов, в этом деле хорошо помог взвод пешей разведки, который охраняя фланг очевидно не выдержал и во время команды ударил во фланг, на месте боя осталось человек семь убитыми с ними офицер по чину поручик, у которого было обнаружено приказание этого дня. «Держись станции Таватуй, в короткое время будет всё ликвидировано», подпись – Полковник такой-то.

Проследовав по дороге, обнаружили ещё одного убитого, очевидно, уронен был с повозки. Выставив заслон, я эту картину показал всем ребятам, подзарядил их, сказав, что мы умеем тоже драться не плохо (о трусах, которые убежали, не оказалось звука), мои ребята повеселели.

С нашей стороны ни одного убитого человека. Тринадцать было раненых, в том числе и командир разоруженного Егоршинского бат-на. Это было первое основное боевое крещение Нижне-Салдинских красногвардейцев (малышей), не умеющих воевать, но умеющих умирать. После этого поганого подкрепления (Егоршинский баталион), мы долго держались на посулах, то скажут, что полевая артиллерия идет, то баталион китайцев, то вот, вот сменит 2-й Горный полк, на самом деле ни того, ни другого не было, это, чтоб мало-мальски поддержать настроение ребят, которые по совести говоря не имев смены измотались, изнервничались от того, что для них это ново, да и командир-то я липовый, хотя они в меня верили, но я в душе думаю доверили мне судьбу 600 человек, таких же как и я, это меня коробило, не имев покоя ни днем, ни ночью, я был буквально весь в чирьях — живого места нигде не было.

Как только настает ночь, то со всех сторон нас начинают обходить, сидишь в землянке, прибегает человек, докладывает, на левом фланге против такого взвода кто-то шевелится, давай идем (знаю, что нет никого), прийду, спрошу, где шевелиться, вот за этим кустом, кто видел, я, давай идём, тут, тут, потрясу этот куст, обойду его кругом, никого нет, нет, ну вот сиди, знай, что тут никого нет.

Только прийдёшь в землянку справа кто-то топает, вероятно кавалерия. Говорю, иди давай тов. Тарасов (командир роты) сходит, никого нет, и вот первое время так каждую ночь, позднее стали привыкать, из всех малышей потом набрались хорошая рота, дралась образцово, под деревней Салда-Кутькино, будучи в 1-м Рабоче-Крестьянском полку т. Голенкина.

БОЙ АЛАПАЕВСКОГО БАТАЛЬОНА

После долгожданных дней к нам на смену пришёл батальон Алапаевцев, это действительно были ребята большинство из них, если не все, добровольцы-коммунары, люди взрослые, серьёзные, оружие в порядке, а главное имеют представление о войне и знают за что они воюют, одним словом по тому времени, это была грозная единица.

Дело было под тем же Верх-Нейвинском, т. Кушников с батальоном занял ж.д. станцию и дороги, идущия на восток от станции, я с батальоном отведён был в резерв оставлен как прикрытие в заводском поселке, где на северо-западной стороне держали две заставы и разведку, на утро было дано распоряжение Алапаевцам повести наступление на 118 разъезд, а мне выслать кавалеристов и небольшую часть пехоты по дороге, идущей на село Таватуй, но противник события предупредил, последний повёл наступление ранее нашего, бросив часть людей по линии ж.д. с помощью броневика, а основную силу подтянул к Верх-Нейвинску, по дороге, что идет в села Таватуя на Верх-Нейвинск.

Высланные люди очевидно долго болтались вблизи завода и меня обманули (это моё мнение), так противник почти без выстрела подошёл с Артиллерией к заводу и начал бить прямой наводкой по окопам, что занимали мои солдаты, после двух десятков выстрелов он вывел из строя всю прислугу пулемётов, на которых я больше всего и держался, но как правило начальника сдержать на этом участке (имеющем стратегическое превосходство над всеми участками) не удалось, противник заняв это рубеж начал бить по ст. Верх-Нейвинск, я пытался звонить т. Кушникову о том, что на меня надежды мало, давай выпячивайся, иначе тебя отрежут, получил ответ, что мы драться будем. Заняв возвышенности, чехи поражали нас орудийным и ружейным огнём, я ещё раз звонил, хотел сказать, что я оставляю станцию, но ответа не получил. Противник, оттеснив нас в сторону Рудянки, сделав по направлению к нам заслон, повёл наступление в тыл Алапаевцам со ст. Верх-Нейвинск – 118 разъезда.

Таким образом, Алапаевцы оказались в любках. Я не знаю, правда или нет, но слышал как-будьто бы т. Кушников позднее звонил на ст. Верх-Нейвинск, спрашивал, как дела и просил подкрепления, но получил ответ таков «Могу дать 900 штыков и две орудии»
Командир Чешского полка такой-то.
(это мною не проверено).

Я со своей стороны несколько раз пытался снова занять Верх-Нейвинск с целью оттянуть их силы, но без результатно, нет пулемётчиков, да и снаряды летят в нашу сторону, у ребят кишка плохо терпит.

Алапаевцам пришлось пеpeгруппировать силы и отбиваться на два фронта, в конце концов пришлось отступить в глубь леса в сторону В.Тагила, я видел некоторых ребят из этого бат-на говорят, что вышло нас не более ста человек, раненые были зажжены в вагонах, кто зажёг не знаю, или отступающие, чтобы не дать в руки живыми, или же чехи, вот судьба храбрых Алапаевцев, в этом наша вина, вернее беда, что мы к тому времени ещё не умели воевать, а умели честно умирать.

Пишу эти сроки в 1931 году, многое позабыл, возможно, что-либо соврал, пусть кто-нибудь подправит, а передать всего того, что необходимо я не в состоянии, а много есть поучительного, плохого и хорошего.

Александр Федотович Углов

20/Х-31

ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.186.Л.100-104