№ 4/32, IV.2019

---

На площади Независимости в Киеве 21 ноября 2013 г. начались акции протеста, переросшие вскоре в так называемый Евромайдан. Освещение данных событий я наблюдал поочередно по трём центральным каналам: «1+1», «Интер» и «ТРК Украина». Канал «1+1» олигарха И. Коломойского, проводивший ярко выраженную оппозиционную политику, безоговорочно поддержал «мирных» митингующих, превратившись в рупор Евромайдана; «Интер», принадлежавший олигарху Д. Фирташу, в сдержанном тоне осуждал агрессивные действия майданщиков и требовал соблюдения законности; канал «Украина», насколько я помню, освещал события более-менее нейтрально, не выражая чёткого отношения к протестам.

События в Киеве дончанами всерьёз не воспринимались: ну пошумят, ну покричат, подерутся с милицией, а потом угомонятся; режим Януковича казался прочным, словно крепость, и едва ли кто мог представить себе, что майданные буйства способны эту крепость сломить. Лично у меня никакого сочувствия «борцы с режимом» не вызывали, хоть я на тот момент только начинал знакомиться с марксизмом, но уже тогда хорошо понимал, что это мелкобуржуазный бунт, который ни к чему хорошему привести не сможет. Дончане относились к новому Майдану скептично, но и действующую власть, разумеется, не поддерживали. Янукович обещал сделать русский язык вторым государственным (а «языковой вопрос» стоял очень остро, жители Юго-Востока в штыки воспринимали украинизацию региона), обещал сближение с Россией и ещё много чего положительного обещал для Донбасса, но обманул, не сдержал слова; кроме того, подвергался притеснениям мелкий и средний бизнес, не входящий в «семью» (клан) Януковича, что также вызывало сильное раздражение у обывателей, поэтому неудивительно, что когда в критичный момент президент попытался опереться на Донбасс, то натолкнулся на равнодушие. Когда Янукович бежал, многие вообще этому обрадовались.

Неожиданно объявился некий активист Павел Губарев, кто он такой и откуда взялся, было непонятно. 28 февраля этот гражданин пришёл на сессию городского совета и выдвинул ультиматум: признать нелегитимными Верховную Раду, кабинет министров и губернатора Донецкой области; естественное дело, активиста послали по известному адресу. Как видно, он предполагал подобный исход, поэтому не растерялся и уже 1 марта организовал митинг, собравший, как сообщает Википедия, от 7 до 10 тыс. человек. Протестующие пошли на штурм областной администрации, что мотивировалось следующим образом: раз сторонникам Майдана можно захватывать здания и выдвигать требования правительству, то почему бы и дончанам этого не сделать. Несколько раз протестующие захватывали здание, их выгоняла милиция, и, наконец, с какого-то раза протестующие овладели администрацией и выдвинули свои требования Киеву: придать статус второго государственного русскому языку, а затем потребовали федерализации Украины. Над входом в обладминистрацию водрузили флаг РФ, скандируя «Россия!» и «Слава Беркуту!». Позже, когда стало ясно, что Киев переговоры вести не собирается, на митинге была принята резолюция об избрании «народного губернатора» Павла Губарева и проведении референдума о самоопределении Донецкой области. К участникам митинга вышел городской голова А. Лукьянченко и объявил, что сессия Донецкого областного совета поддерживает требования митингующих. Как всё это происходило, я не знаю, информацию черпал в основном из телевизора.

…Площадь, на которой располагается большое бетонное здание обладминистрации, раньше была заброшенной: сквозь потрескавшиеся бетонные плиты прорастала трава, но к футбольному чемпионату 2012 г. всю площадь выложили красивой плиткой, разбили клумбы, где высаживали пёстрые «граммофончики», элегантные тюльпаны и роскошные розы. Вообще в Донецке много клумб; сажали как правило розы, ставшие одним из символов города, а ещё много фонтанов: маленьких, в которых резвились в жару дети, и больших, размером с хороший бассейн. За последние годы Донецк значительно похорошел. Одно из красивейших мест в городе (хотя весь центр города прекрасен) — бульвар Пушкина, скатертью раскинутый на десятки километров; вдоль аккуратно покрытой плиткой дорожки стоят лавочки, и всюду — цветы, цветы. Возле старых разросшихся акаций, дубов и тополей скромно пристроились экзотические платаны с огромными листьями, удивительно хорошо прижившиеся на донецкой почве. Я любил гулять по бульвару Пушкина… Если пройти до конца бульвара — как раз выйдешь к зданию обладминистрации. Теперь оно ощетинилось баррикадами; вооруженные автоматами люди в чёрных масках охраняли здание снаружи. Я смотрел на них с опаской — кто эти люди и чего добиваются? Часто можно было видеть в их компании милиционеров, они спокойно переговаривались о чем-то, курили вместе (видимо с милицейским начальством вопросы были решены). А мимо сновали прохожие, деловитые мамаши прогуливались с колясками, демонстративно не замечая вооружённых людей, скрывающих свои лица. Каких-то митингов, демонстраций, народных волнений лично я не наблюдал, помню только по телевизору показывали, как небольшая толпа сожгла флаг Украины перед дверями областной прокуратуры, кажется, это было ещё до штурма. Горожане смотрели на захват обладминистрации как на фарс, всерьёз эти события не воспринимались. Город жил совершенно обычной жизнью, словно ничего такого и не происходит. Насколько я знаю, в «захваченную» администрацию свободно всех пускали, даже детей; чиновники продолжали свою работу.

Когда было объявлено о референдуме, я, как, наверное, все горожане, был уверен, что Донбасс отойдёт России вслед за Крымом, и радовался этому. Я, моя семья и знакомые — все мы считали себя русскими, Донбасс — русской землёй, а Украину мы воспринимали чем-то вроде не злой, но чужой мачехи.

Когда начались боевые действия в Славянске, и новые власти стали формировать вооруженные силы, так называемое ополчение, в количестве желающих поступить на службу недостатка не было, однако брали далеко не всех; предпочтение отдавалось шахтёрам: они сильные, выносливые и смелые. Неверно будет считать, что такое количество добровольцев вызвано исключительно всплеском политической сознательности в массах: одна за другой закрывались шахты, много людей лишалось работы, а в «ополчении» платили, сколько платили — не знаю, ходили разные слухи, я слышал цифру в 10 тыс. рублей за месяц службы. Среди своих знакомых я знаю двух парней, вступивших в «ополчение», возможно их было больше, но они предпочитали это не афишировать.

Как относились к «ополченцам» горожане? В основном их боялись. Могу описать, в частности, такой случай: люди ожидали транспорт на остановке, как вдруг на дороге появился бронетранспортер ДНР, увидев его, люди испуганно разбежались, хотя тот мирно проехал мимо остановки. «Ополченцы», должно быть, видели страх у горожан, и, предполагаю, им это нравилось. Заходят такие вот «молодцы» в общественное место, в магазин, например, с автоматами, а держат их не дулом вниз, как это полагается, а наперевес, что создавало угрозу окружающим, если оружие не стоит на предохранителе. ДНРовцы отбирали автомобили у граждан, «отжимали» прибыльный бизнес, держали людей в подвалах, что также не прибавляло им популярности. На первых порах я горячо поддерживал ДНР, считал «ополченцев» нашими защитниками и часто спорил с отцом, который считал их обычными бандитами, однако потом, пожив с полгода под обстрелами, ничего кроме раздражения они у меня не вызывали, я думал: «почему эти „защитники“ не могут защитить город? Почему позволяют воякам ВСУ утюжить „столицу ДНР“ из тяжёлой артиллерии?».

На тот момент мне ещё не исполнилось 18, поэтому о записи в «ополчение» речи не шло. И несмотря на то, что я поддерживал сопротивление киевской власти, тем более националистическим бандам, никаких иллюзий насчёт независимости новой республики и её экономического строя я уже тогда не испытывал. В конечном итоге перед моими глазами разворачивался конфликт двух отрядов мировой буржуазии — американско-европейской в лице войсковой группировки Украины и российской в лице сил, задействованных в конфликте на стороне ДНР и ЛНР.

Как только начались волнения на Юго-Востоке, все жители Донецка, кто имел такую возможность, поспешили покинуть город, уехать: кто в Россию, кто в другой регион Украины. Нам уезжать было некуда, мы надеялись, что это безумие скоро кончится. Даже в самом страшном сне мы не могли себе представить, что Донецк, наш родной Донецк, город, в котором проживает более миллиона жителей, могут безжалостно утюжить из пушек и «Градов»! Оказалось, что могут и ещё как… Вначале обстрелам подвергались окраины Донецка, а потом уже стали утюжить и центр.

Мы жили в центральной части города в частном секторе. Недалеко от нас, километрах в двух-трёх, в лесопосадке, бойцы ДНР расположили артиллерийский расчёт, и каждый божий день он бахал в строну аэропорта, где кипело ожесточённое сражение. Я узнал, что такое животный страх — это когда хочется бежать куда глаза глядят, хотя разумом понимаешь, что это бессмысленно. Мы ложились спать и вставали под грохот канонады, лишь иногда пушки на время умолкали, отдыхали, а потом опять… Бывало, стреляли так, что всё в доме звенело, с потолка сыпалась штукатурка и казалось, что наш домишко сейчас рухнет. Кроме того, ударная волна от выстрелов часто била прямо в нашу дверь, та крепилась неплотно и вся гремела; какой это вызывает страх — не передать, словно огромный монстр пытается выбить дверь. Помню, иду я вечером по улице, а тёмно-голубое небо озаряют вспышки от выстрелов артиллерии. Если кто не знает, снаряд летит быстрее звука: сначала резкий хлопок (это вдали выстрелила пушка), несколько секунд тишина, а затем слышится нарастающий свист – это летит смерть. Мы не раз слышали, как работает «Град», и даже наблюдали, сидя у себя во дворе; видели, как яркими огоньками падают на город фосфорные бомбы.

Я старался держать руку на пульсе событий, постоянно читал сводки боевых действий в Интернете, и каждый день с ужасающей монотонностью передавалось: сколько-то людей погибло и ранено попаданием снаряда, повреждено и разрушено сколько-то домов. Укрвояки чинили настоящий геноцид: прицельно били по школам, больницам, детсадам, по жилым домам; в самом городе орудовали диверсанты: из миномёта расстреляли толпу людей на остановке, было много погибших, после обстреляли троллейбус, полный пассажиров…

Идя по улице, я видел страшную картину разрушений: воронки от снарядов, огромные проломы в домах; мертвых сам не видел, только по телевизору. Особенно жутко чувствовал себя в центре города, где стеной стоят многоэтажные здания: звук выстрелов отражался от зданий и казалось, как будто стреляют отовсюду! Но вот что меня поражало: горожане ходили по улицам совершенно спокойно, старательно делая вид, что войны нет; «люди играют в мирную жизнь — размышлял я, — а ведь в любой момент может прилететь шальной снаряд и размазать кого-то по асфальту»; периодически так и случалось.

Продолжал работу театр, увеселительные заведения, в магазинах, несмотря на блокаду Киева, было предостаточно товаров, но цены были просто бешеные. Действовал комендантский час, по улицам ходили военные, милиция была реорганизована в полицию ДНР, патрульные, кстати, ездили на новых хороших автомобилях.

Хочу отдать должное героизму донецких коммунальных работников: где бы ни случилось повреждение системы жизнеобеспечения, они всё восстанавливали в кратчайшие сроки; если бы не отвага этих людей, город бы попросту не выжил.

Естественно, люди стали массово бежать от ужасов войны, и в какой-то момент центральные улицы опустели: ни прохожего, ни проезжей машины, даже светофоры не работали, всё время горели жёлтым светом — как будто всё вымерло. На стеклах многоэтажек были наклеены полоски бумаги крест-накрест, как во время Великой Отечественной войны, а витрины магазинов были заколочены гигантскими кусками фанеры. На бигбордах висели пропагандистские плакаты, призывающие вступать в ополчение, «Родина мать зовёт!» — гласили они. Впрочем, у оставшихся людей особого выбора не было, работы-то практически нет, так что волей-неволей, но приходилось идти в организации ДНР. Банковская система не работала, украинские капиталисты ликвидировали все свои филиалы. Новые власти стали вводить рубль, но мы этого уже не застали.

Мы (я и родители) выживали благодаря гуманитарной помощи, которую получали, как и все пенсионеры, родители отца и делились ею с нами; гумпомощь, кстати, организовал «хозяин города» Р. Ахметов.

Вот так, живя под обстрелами, питаясь крупами и консервами из гумпомощи и надеясь, что «ополченцы» наконец отбросят врага от города, мы прожили более полугода; 31 декабря встречали под гимн РФ (украинские каналы отключили, заменив на российские, плюс на базе местной телестанции организовали Первый Республиканский Канал) и «праздничную» канонаду. Так, наверное, мы прожили бы ещё, пока в наш двор не прилетел снаряд. С украинской стороны «ответки» не часто, но прилетали: один снаряд попал в сарай на соседней улице, второй снаряд угодил в участок через дом наших соседей (осколками посекло соседский и наш забор), а в тот роковой день снаряд угодил прямо возле нашего дома. Это случилось вечером, часов в семь, всё было спокойно, пока вдруг не послышался ужасный грохот — это неподалёку от нас упал снаряд и ударная волна врезалась в нашу металлическую дверь, ощущение было такое, словно к нам ломился разъярённый слон; сердце у меня дрогнуло, а в голове мелькнуло — «вот и всё, это конец». В это время на крыльце курил отец, по какой-то необъяснимой причине он курил не стоя, а присев, это спасло его от осколков. Ни ужаса, ни страха не было, было лишь холодное осознание, что сейчас для меня и моих родителей всё кончится; страх смерти за эти месяцы притупился. Прятаться было совершенно некуда, поэтому я просто стоял и молча ожидал, когда на голову нам упадёт снаряд. Снаряды свистели над домом один за другим, и вот один из них упал где-то совсем рядом, осколками посекло весь дом, ударной волной выбило оконные рамы, порвало электропровод на столбе и пробило газовую трубу во дворе, которая тут же загорелась (отец с соседом потом её потушили), также пострадал наш автомобиль: ему выбило боковое стекло, а лобовое сильно треснуло. Когда воцарилась тишина, я просто не мог поверить, что мы остались живы и невредимы после этого обстрела.

После этого мы без каких-либо обсуждений приняли решение немедленно уезжать в Россию, но как добираться до границы, мы понятия не имели. Нам невероятно повезло: знакомый друга отца как раз собирался вывезти свою семью в Россию на авто и мы могли бы пристроится к ним «хвостом». Мы легли спать, хотя казалось после такого уснуть невозможно, а рано утром собрали все самые нужные и ценные вещи, которые только влезли в авто и поехали к совершенно незнакомым людям. Они встретили нас очень тепло, сытно накормили, и позволили остаться на ночь. Глава семейства по фамилии Ж. — полный колоритный мужчина лет за 50 с необычайно быстрым темпом речи. У него была молодая, очень общительная и доброжелательная жена и пара малышей.

Утром принял душ, в сарае у Ж. нашли целлофан, и они с отцом кое-как заделали раму от бокового стекла. Должен упомянуть, что кроме семейства Ж., нам помогла В., добрая женщина, у которой работала мама, она дала нам деньги на дорогу, кроме того, помог ещё один знакомый — он залил нам канистру бензина, безвозмездно. Итак, бросив почти всё, что имели, мы бежали из родного города. К слову, кроме разбитого дома была ещё одна причина, по которой мы поторопились покинуть Донецк: прошёл слух, что власти готовятся объявить мобилизацию всех мужчин от 18 до 55 лет; сражаться за уже откровенно буржуазную ДНР желания не было.

Мы ехали по пути «боевой славы», там где случился знаменитый «Дебальцевский котел», видели все эти разорённые и испепелённые деревни, сгоревшие многоэтажки. Нам повезло, в дороге с нами ничего не случилось, хотя, как после выяснилось, путь был отнюдь не безопасным. Здесь я приведу воспоминания моего приятеля из личной переписки:

«Когда я ехал летом с лагеря, то проезжал мимо Марьянки. И тоже видел разрушения, огромные дыры в зданиях на несколько этажей… километровые очереди (на минуточку!) в Донецк. Ехал на попутке, и, в конечном итоге, мы попали под обстрел „Града“. Кипиша в колонне было много, все сразу повыскакивали. Это обстреливали украинский блокпост, который мы проезжали буквально минут 15 назад… после уже ехали, много чего насмотрелись: окровавленных автобусов, с торчащими оттуда ногами… дыры на полдороги, с торчащими оттуда градинами… и это всё на въезде в Донецк».

Итак, мы подъехали к контрольно-пропускному пункту (КПП). Там нас ждала огромная очередь, мы подсчитали: машин стояло где-то 130 перед нами, и позади машин с каждой минутой становилось всё больше и больше. Двигалась эта вереница 5 метров в час. Мы простояли на границе сутки. Спали прямо в машине. Отец спал за рулем и мать будила его, когда цепочка начинала двигаться. Всё КПП было посечено осколками, летом тут велись ожесточённые бои. Возле пункта располагалась кафешка, она тоже сильно пострадала, внутри продавали горячий чай и больше ничего, но зато там работал общественный туалет и не пришлось бегать в кусты.

Уже розовые лучи солнца прорезали синюю мглу, когда мы наконец пересекли границу. Пограничники указали куда ехать — в Федеральную Миграционную Службу (ФМС), что в городе Н. Там нас направили в пункт временного размещения (ПВР) для беженцев. Находился этот пункт в довольно захолустной деревне, сам пункт был оборудован на базе заброшенного пионерского лагеря, его выкупила семейная пара бизнесменов.

Лагерь состоял из 4-х корпусов (один двухэтажный, другие одноэтажные), столовой, также была небольшая автономная электростанция и насос, качающий воду из скважины (в посёлке часто случались перебои со светом и водой). Возле лагеря росло много деревьев, образуя лесок; в нём жила всякая живность: ежи, соловьи, дятлы, змеи (одна змея как-то заползла к людям в корпус). Территория лагеря охранялась, однажды охранник за какое-то мелкое нарушение вывихнул пареньку руку, собралась толпа, охранник выяснял отношения с материю паренька, грозился выселить, некрасивая сцена была.

Опишу теперь жизнь в лагере. Первые наши впечатления о лагере были ужасные. Когда нам показали нашу комнату, крошечную конуру с двумя двухъярусными кроватями, разбитым фанерным шкафчиком и с рукомойником, мы бы в шоке. Данное помещение нами просто не воспринималось как жилое. Но это еще цветочки. Настоящий шок был, когда старшая по корпусу заявила, что к нам подселят какую-то старушку! Несмотря на всю физическую и эмоциональную усталость, нас охватило желание немедленно сесть в машину и ехать отсюда куда глаза глядят, это была паника. Но мы взяли себя в руки и стали как-то обустраиваться. Старушку, к слову, подселять раздумали. Мы жили в первом, «главном» корпусе, где находился офис и медкабинет. Администрация относилась к нам, скажу прямо, по-скотски. Так, не успели мы прийти в себя и как-то обжиться, как нас переселили в другую комнату, а потом опять переселили, к тому моменту мы подхватили грипп и ощущали слабость, но это никого не беспокоило — сию же минуту переселяйтесь и точка. При каждом переезде мы должны были самостоятельно разбирать двухъярусные железные кровати, нести их и собирать на новом месте, перетаскивать вещи, заново обустраиваться; каждый переезд был подобен катастрофе. Всего за время пребывания мы сменили 5 комнат и два корпуса. Все комнатки были маленькими – около 12 кв. метров.

В первом корпусе, где мы жили, был туалет с душем, который представлял из себя кафельное углубление и торчащий из стены кран со шлангом; никакой кабинкой или занавеской он не ограждался, поэтому если кто-то мылся, то в туалет не попадешь. Вода грелась бойлером. Горячая вода грелась медленно, а расходовали ее быстро. Туалетных помещений на весь двухэтажный корпус было всего два; кроме душа люди стирали, мыли посуду, поэтому пробиться в туалет было не так-то просто. Зато во втором корпусе, куда нас в последний раз переселили, на две комнаты было по туалету, а главное стояла нормальная душевая кабинка — боже мой, какое это было счастье!

В лагере жили в основном люди из крошечных шахтёрских посёлков, культурный уровень данного контингента, увы, был низкий: мат-перемат частенько звучал на весь корпус. Часто приходилось слышать пьяные вопли соседей. Вообще-то в лагере с алкоголем было строго, если охранники на входе видели, что человек пьян, могли не пустить на территорию, но люди всё равно пили…

Кормили нас в целом сносно, три раза в день, давали, супы, борщи, вермишель, разнообразные крупы, много мяса, иногда выпечка, а вот овощей почти не было. Детишкам, что не старше 16-ти, после еды давали по конфетке (их получали по гумпомощи). Недоеденную еду скидывали в ведро, эти помои продавали местным, и те кормили своих свиней. Когда умирал кто-то из стариков, вместо обеда устраивали поминки, на стол выкладывали «деликатесы»: картошку, рыбу, салаты, салями.

Периодически в лагере появлялись сотрудники ФМС, они предлагали беженцам переселение в другие области, где есть запрос на рабсилу, в основном это было за Уралом, обещали при переезде обеспечить жилплощадью и работой. Таким образом российские власти пытались заселить малонасёленные области. Но это была хитрая ловушка: те, кто ездили в эти области и сумели вернуться, рассказывали, что условий для жизни никаких, по сути, из переселенцев делали рабов.

После жизни под обстрелами мы долго приходили в себя. Долго мы вздрагивали от хлопанья дверьми и прочих громких резких звуков, нам чудилось, что это стреляют пушки. В лагере я часто болел: постоянно то насморк, то кашель, раза три мы заражались гриппом, а однажды я отравился в столовой, так что пришлось лежать в медкабинете под капельницей.

В лагере была организована культурная программа: дети разучивали песенки и простенькие танцевальные номера; во время праздников обязательно устраивали самодеятельный спектакль в здании столовой. Под Новый год установили во дворе большую ёлку, развесили гирлянды, а 31-го запускали салют.

Россияне в качестве гуманитарной помощи отдавали ненужные вещи, и периодически их привозили и раскладывали на улице в беседке; в основном это была женская и детская одежда и обувь, иногда хорошего качества. Новая приятельница мамы, старая гречанка, часто таскала нам вещи примерить.

Каждый день мы ходили в соседний корпус смотреть по телевизору выпуски новостей. После подписания «Минского мирного договора» про Донбасс говорили всё меньше и меньше. Мы узнали от знакомой по лагерю, что Луганск сильно обстреляли ракетами, ни пушками, ни «Градом», а ракетами, в городе паника, а в российских теленовостях об этом ни слова! Теперь в центре внимания была война в Сирии, ну понятно, там же доблестные путинские войска давят террористическую гадину, а то, что гибнут люди на Донбассе — так то Киев виноват, не соблюдает «Минские соглашения», Россия тут совершенно ни при чём! Могу засвидетельствовать: официальные утверждения, что РФ находится вне донбасского конфликта — ложь; я не раз наблюдал, как по железной дороге шли в сторону Донецка длинные эшелоны с военной техникой…

Почти всю работу в лагере выполняли сами беженцы, хозяева платили, но немного, часто задерживали зарплату на 2 — 3 месяца, а некоторых обманывали, ничего не платили. Старый лагерь активно ремонтировали, хозяева планировали сделать из него новенький санаторий.

Организация ПВРа была очень выгодным бизнесом. Дело в том, что государство щедро оплачивало содержание беженцев, мы слышали такую информацию, что на каждого беженца выделялось по 1100 руб. в сутки, мы же подсчитали, что на наше содержание уходило не более 500 руб., впрочем, не стоит этому удивляться. Как это всегда бывает, частные собственники значительно завышали стоимость своих услуг. Проведём нехитрый подсчёт: допустим, с каждого беженца собственники экономили по 500 руб., в самый разгар конфликта в лагере находилось до трёхсот человек, следовательно, прибыль за месяц — 4,5 миллиона. На эти деньги хозяева ремонтировали лагерь (он был в очень скверном состоянии), купили и отремонтировали ещё один лагерь в другом селе, приобрели два шикарных авто.

В начале января нас потрясло неприятное известие — областные власти закрывают ПВР и все беженцы — дети, старики, инвалиды — обязаны его покинуть! Насколько нам было известно, по закону, во-первых, нас не имеют права выгонять посреди зимы, во-вторых, нас должны были предупредить за месяц, но этого никто не сделал. Мы были в полном смятении. Путин заявил, что в 2016 г. финансирование украинских беженцев не сократится, в Интернете ни слова о закрытии лагерей в области. Мы не понимали, что творится и кому верить. Конечно, хозяева не желали терять прибыльный бизнес и пытались оспорить решение властей, обращались за поддержкой в СМИ. К нам приезжала журналистка из либерального издания, брала интервью, после чего вышла статья о нашем лагере, я читал её на сайте газеты. Сложилась следующая ситуация. 31 октября 2015 г. российское правительство издало постановление №1177, согласно которому с 2016 г. изменился порядок выделения средств на содержание граждан Украины в пунктах временного пребывания. Теперь по новым правилам бюджетные средства направляются только на льготные категории граждан, остальные должны покинуть лагеря, а количество самих лагерей подлежит жёсткому сокращению. Позже местная библиотекарша нам объяснила, что в России экономический кризис и во все инстанции спускают планы по снижению затрат, ей, например, сократили надбавку.

К нам изволила пожаловать крупная шишка из районной администрации, он заявил, что нас переселят в соседний лагерь, но это только на пару недель, а потом — чёрт его знает куда. Люди возмущались: как это так, зачем дергать людей в зимнее время? В лагере на тот момент пребывало 140 человек, большинство из них женщины, в том числе беременные и с грудными младенцами, более 40 детей. Но чиновникам было плевать. Существовало мнение, что лагерь закрыли из-за конфликта хозяев с чиновниками, полагаю те запросили слишком высокую взятку. Хозяйка обещала, что не бросит беженцев в беде и будет содержать их за свой счёт, и действительно содержала… в качестве рабов, пашущих за еду; кроме кучки работников оставили несколько совсем старых бабулек, которым некуда было деваться, а всех остальных выгнали. Слава богу, мы успели скопить немного денег и смогли снять дом в одном посёлке. С тех пор мы скитаемся с одного съёмного жилья на другое…

Теперь поведаю о наших злоключениях в лабиринте российской бюрократии. В лагере все документы за нас оформляла администрация, а теперь мы сами должны были легализовать своё пребывание в РФ. Первое время жили по миграционной карточке, раз в три месяца ездили на границу и переходили её туда и обратно. Каждый раз было боязно — а вдруг обратно уже не пропустят? Слухи разные ходили. Жить по миграционной карточке было неудобно, мы решили оформлять временное убежище. Для этого мы обратились в ФМС. Ох, и попили же нам крови бюрократы! Был там в отделе старший лейтенант К., с виду вроде бы вежливый, участливый, но на самом деле сволочь ещё та! На юридических сайтах писали одно, а он нам говорил совсем иное, постоянно запугивал, делал всё зависящее от себя, чтобы затянуть получение документов. Ситуация усложнялась тем, что Путин затеял реорганизацию: ФМС ликвидировалась, а её функции передавались МВД.

Для подачи заявления на оформление временного убежища надо было заполнить заявление в десяток страниц (сколько мы переписывали заявление из-за того, что не там чёрточку поставили — этого и Перельман не сосчитает!), потом необходимо было пройти медкомиссию и получить регистрацию по месту жительства. Медкомиссия по закону была бесплатной, но пройти её бесплатно было очень и очень сложно; мы вынуждены были обратиться в частную клинику, хотя в средствах были крайне стеснены. С регистрацией вышла беда: хозяйка дома, приехав в офис ФМС, неожиданно отказалась давать нам регистрацию. А начальник отдела и говорит, что нам теперь будет штраф за отсутствие регистрации! Ох уж мы испугались! Но нам повезло: вышли новые правила и теперь штраф должны платить не иностранцы, а хозяева, у которых иностранцы незаконно проживают.

Тяжко, со скрипом, потратив уйму времени, сил и денег мы всё-таки оформили убежище. Казалось бы, теперь жизнь начнёт налаживаться, но не тут-то было. Основная проблема в том, что россияне отказываются брать украинцев на работу, во всяком случае в Ростовской области. Ходит слух, что власти запугивают людей, чтобы те не брали украинцев на работу. Это похоже на правду. Российские власти делают всё возможное, чтобы вынудить украинских беженцев либо уезжать из страны, либо перебираться в глубь России на полурабское положение.

Правящий класс буржуазной РФ принялся организовывать помощь беженцам исключительно потому, что народные массы России сочувственно отнеслись к Донбассу и ожидали, что правительство поддержит юго-восточных братьев. Но потом, когда интерес к Донбассу стал слабнуть, а конфликт РФ, ЕС и США пришёл в некоторое равновесие, власти решили по-тихому свернуть эту богадельню.

Спустя пять лет после начала гражданской войны с уверенностью можно сказать, что главный её исторический урок заключается в том, что при любой конфигурации буржуазных сил вся масса страданий и лишений всегда приходится на трудовой народ. Следовательно, история в 2014 г. поставила двойку на Украине в первую очередь левым, которые называют себя марксистами. К слову, в Донецке действовала левая организация «Боротьба», ее флаги мелькали на митингах, но по причине своего полутроцкизма «боротьбисты» не придумали ничего умнее, как плестись в хвосте буржуазно-патриотической стихии. Когда пришли к власти ДНРовцы, «Боротьба» исчезла вовсе, зато возникла Коммунистическая Партия ДНР под руководством некоего Литвинова. Ознакомившись с программой этой свежеиспеченной партии, я сразу понял, что это копия КПУ — КПРФ, т.е. соцдемы, мимикрирующие под коммунистов.

Первый вариант конституции ДНР, предполагавший национализацию крупных предприятий и плановую экономику, можно было бы назвать народным и даже просоциалистическим, но он «загадочным образом» пропал, а вместо него приняли уже чисто буржуазную конституцию. Причём есть основания полагать, что действующая конституция является фактически подложной. Несмотря на всю антиолигархическую риторику, новые власти так и не национализировали предприятия хотя бы тех олигархов, которые поддержали «единую и неделимую». Кроме того, имеются признаки, указывающие на то, что первый председатель правительства ДНР был подвержен значительному влиянию олигарха Ахметова. Как видно, майданный госпереворот парализовал силовой аппарат на Юго-Востоке, поэтому милиция не оказала пророссийским активистам, штурмующим обладминистрацию, особого сопротивления, а затем вовсе перешла на их сторону. Местные олигархи же заняли выжидающую позицию, а после образования ДНР, вероятно, подкупом или шантажом подчинили себе ДНРовские власти, поэтому и была принята буржуазная конституция, а обещанных просоциалистических мер так и не случилось. Как бы там ни было, но очевидно, что власть в ДНР носит буржуазный характер.

Несмотря на антиолигархические настроения масс и ностальгию по социализму, левые Донбасса были быстро вытеснены в идейном и организационном плане национал-патриотическими и откровенно черносотенскими идеологами и активистами. Помню, на Красном ТВ пиарили некое «красное ополчение», но мы, дончане, ничего о нём не слышали.

Клубок буржуазных, мелкобуржуазных и пролетарских противоречий привёл наш регион к революционной ситуации, но в народе не оказалось организованного рабочего класса, потому что отсутствовала влиятельная и компетентная авангардная партия, которая бы организовала и направила пролетарские массы. Всё пошло самотёком. Сменилась конфигурация отрядов буржуазного класса, расстановка сил олигархов, вспыхнула окрашенная национальными и антифашистскими чувствами война, от Украины откололись три региона. И в этих исторических процессах отсутствовало какое-либо влияние марксистских сил, потому что они оказались банкротами, не имели никакого авторитета в массах.

Отсюда вывод — пока не будет сформирована подлинно коммунистическая партия, составленная из грамотных и дисциплинированных марксистов, обостряющиеся противоречия капитализма и империализма продолжат порождать всевозможные конфликтные ситуации, столкновения, майданы, войны, образования новых государств и прочие потрясения и перемены, за которые жизнями и страданиями будут расплачиваться народные массы, а те или иные олигархи, чинуши и богачи извлекать для себя выгоду. Как только авангардная партия будет сформирована, и пойдёт в гору организация пролетариата в рабочий класс, то во всяком пролетарском и народном движении, во всех переменах и потрясениях появится конструктивная направляющая сила, которая в конечном счёте приведёт нас к установлению диктатуры рабочего класса и осознанию необходимости строительства коммунизма — общества без классовых различий, голода, нищеты и войн.

И. Пшеницын
07/04/2019