№ 5/21, V.2018

---

Пишет научный работник, жалуется:

«Работаю в структуре РАН более 10 лет. Сперва был вовлечён в множество проектов как исполнитель. Бюрократия меня касалась не часто. Но по мере профессионального роста её становилось всё больше. Теперь я сам руководитель научных проектов и грантов. Я практически перестал заниматься наукой. Я в аспирантуре занимался ей в разы больше и эффективней, чем теперь. Теперь я участник бессмысленной гонки за количество публикаций. В нашей среде давно гуляет одна шуточная поговорка: „Идёт мужик балда-балдой, зато с большой ПРНДой“. ПРНД — показатель результатов научной деятельности.

Замечу, что успешные научные проекты все-таки существуют. Отдельные группы учёных получают результаты мирового уровня. Однако независимость таких групп, которые очень грамотно существуют в данной системе, зависит от действий конкретных лиц. Эти профессионалы-фанатики продолжили бы свои исследования в любой системе, которая дала бы им возможность к существованию. Они имеют не только научный, но и в каком-то роде политический вес. С ними считаются, у них нет проблем с публикациями в WoS и Scopus, на них равняются. Но это относится к считанным единицам коллективов! С 9 из 10 учёных происходит противоположное.

Бюрократическая нагрузка возросла в разы. Например, насколько мне известно, теперь институт должен отчитываться ЕЖЕМЕСЯЧНО о том, как он выполняет майские указы Президента. Научные сотрудники также вовлечены в эту бюрократическую борьбу за эффективность. В результате эффективность упала в разы. Что касается публикаций, то на каждую хитрую гайку всегда найдётся свой болт с резьбой. Как только научное сообщество перевели на «палочную систему», поставили во главу угла не качество, а количество публикаций, так сразу нашлись пути решения задачи: 1. Теперь учёный пишет не одну хорошую статью, которую будут читать коллеги, а делит её на 2-3-4 статейки, распихивая их по никому не интересным журналам. 2. Сразу же появилось большое число журналов-спекулянтов, индексируемых в базе РИНЦ, индексе научного цитирования (кто их туда пропустил — отдельный вопрос), которые готовы за небольшую плату в кратчайшие сроки выпустить статью. Читать её, конечно, никто не будет, но отчитаться ей получится. 3. За океаном тоже есть предприимчивые люди — за денежку побольше можно опубликоваться и там, чтобы в отчете красовался номер из базы Web of Science (WoS). Теперь чуть ли не в каждой крупной международной конференции российского разлива есть возможность публикации трудов в таком качестве.

ИТОГО: 1. Количество публикаций выросло чуть ли не в 2 раза — а толку? 2. Количество времени, которое тратится на их написание, выросло не менее чем в 2 раза, за счёт времени и качества реальной научной работы. 3. Количество вваливаемых денег в американскую экономику выросло в разы (речь о деньгах, идущих на оплату трудов и статей)! Вы только вдумайтесь, огромные деньги, выделяемые на российскую науку, идут на оплату статей в трудах, индексируемых в американской базе данных! Причём их НИКТО НИКОГДА не будет читать. Это реально МУСОР, только с припиской WoS, за которую так радеют чиновники из ФАНО».

Присмотримся внимательнее к позиции автора, так как она довольно распространена и вызывает известное сочувствие.

Итак, он сообщает, что организация научной работы в стране никудышная, потому что система контроля со стороны государства, с одной стороны, завязана на материальное поощрение, с другой стороны, превратилась в формалистическо-бюрократическую фикцию. А кроме того, стремление из карьерных и материальных соображений к бессмысленным публикациям обогащает американских фирмачей, по сути — жульё.

Важно отметить следующее. Первым делом, автор претендует на то, что он учёный и возмущается неэффективностью организации науки, однако при этом сам же не способен ни выявить главное в ситуации, ни причин, ни предложить решение, ни даже как-то вменяемо обобщить. У его начальника, по нашему мнению, могут возникнуть претензии не столько по протестному выступлению, сколько по компетентности вообще претендовать на роль учёного — человека, который работает не руками и ногами, а головой. Если автор, профессионал мозговой работы, не способен подготовить информационно-аналитическую записку по реально его волнующей проблеме, способен ли он выполнять возложенные на него должностные обязанности?

Далее. Взглянем на позицию учёного от обратного. Его бы устроило, чтобы институт не принуждали к невыполнению «майских указов»? Чтобы со стороны государства отсутствовал всякий бюрократический контроль? Чтобы деньги «вваливали» не в американскую экономику, а в российскую? Вся его позиция больше похожа на хроническое кверулянтство. Грубо говоря, автор говорит — дайте мне денег и не спрашивайте результатов, а я вам обещаю, что получится гораздо лучше, чем если спрашивать так, как спрашивают нынче. Почему, спросит читатель? Он ответит, что, дескать, я трачу очень много времени на бюрократию, а не на занятие наукой.

И здесь возникает закономерный, как нам кажется, вопрос — зачем ты, автор, стал «участником бессмысленной гонки за количество публикаций»?

Дело в следующем. Автор не только по своей учёно-профессиональной закостенелости не предлагает и даже не намекает на ту систему контроля за научной работой, которую он предлагает ввести заместо сложившейся, но и потому, что в условиях капитализма это чрезвычайно сложный, по сути неразрешимый, вопрос. Автор же пытается нас склонить к мнению, что государство специально создаёт условия для зарабатывания денег американскими жуликами за публикации. Но это, конечно, вздор. Сколько учёные платят за публикации всех своих статей в США за год? Миллион долларов? Это копейки в масштабах Америки. Или ещё хуже, автор намекает, что Путин — это сексот ЦРУ, который специально разваливает российскую науку в угоду США. Что, конечно, не меньший вздор.

Всё несколько сложнее. Пусть читатель осведомится, сколько, скажем, США тратит на науку и научные разработки. Поистине гигантские средства. И делается это уже достаточно давно. За этот срок сменилось несколько поколений и педагогов, и студентов, и учёных. Однако же, на эти колоссальные денежные вложения США так и не смогли создать у себя эффективно работающую систему подготовки научных кадров. Они по-прежнему шныряют по всему миру, вынюхивая, где есть дельные кадры, и переманивают талантливых учёных и инженеров в США. Случайно ли это? Думается, что нет. Капитализм не позволяет ни готовить вменяемые кадры, ни, следовательно, эффективно организовывать их работу.

Представьте, какими средствами располагают ведущие мировые корпорации. Почему они не способны организовать действительно эффективную систему подготовки необходимых для себя научных кадров? Были ли такие попытки? Конечно, были. Но все они провалились. И даже самые сильные корпорации в мире предпочитают выискивать таланты и надеяться на университеты.

Возьмите даже такой вопрос, как подготовка партийных кадров. РСДРП(б), ВКП(б), КПСС и все другие компартии мира всякими средствами в чрезвычайно разнообразных условиях пытались наладить эффективную систему подготовки коммунистов. Ленин и Сталин лично читали лекции и на Капри и в Свердловске. Выпускались миллионными тиражами гениальные работы, писались тысячи статей, культивировалась кружковая работа и политзанятия. Но выработать законы коммунистической ковки кадров и систему их соблюдения пока так и не удалось. И в этом историческом опыте очень мало формализма и бюрократизма, практически всегда коммунисты добросовестно, предметно подходили к этому вопросу, тем более в период ленинско-сталинского руководства. Опять же мешает капитализм, капиталистические пережитки.

Пусть читатель представит, что он президент буржуазной РФ, решивший, что нужно двинуть отечественную науку вперёд. И у него есть на это пара сотен миллиардов рублей. Как вы будете их «инвестировать» в научное сообщество? Первым делом, наверняка, запросите у всех «центров компетентности», то есть в основном у высших чиновников от науки, их предложения, как правильно и эффективно распределить средства. Естественно, они вам нанесут ворох своих концепций, каждая из которых будет тянуть одеяло в сторону интересантов. Каждый «центр» предложит именно ту форму контроля, над которой сам получит наибольший контроль, чтобы извлечь максимальную выгоду для себя и своей группы. Ведь научное сообщество разбито на банды, там царит компанейщина и групповщина. И это закон, опять же, классового общества, закон отчуждённого характера этого труда и продукт насаждения антинаучного мировоззрения всего общества в условиях конкуренции. Иными словами, во всех предложениях будет одно и то же — бюрократическая форма контроля в том или ином виде.

Автор письма клеймит такую «бюрократическую» форму контроля, но что он может предложить взамен? Распределить все средства между наиболее уважаемыми и авторитетными? Кто оценит авторитет? Давать средства под персональную ответственность перспективных разработок с точки зрения промышленного внедрения? А кто будет оценивать перспективность? Тогда все деньги утекут в интересах «оценщиков».

И, забегая несколько вперёд, проблема центров влияния как раз одна из причин, почему у нас большое внимание уделяется публикациям в американских и европейских журналах. Своего рода бесплатная для государства международная экспертиза. Видя эти публикации, чиновник как бы убеждается, что эти финансируемые разработки чего-то стоят не только со слов заинтересованных в финансировании лиц. Это плохой показатель для российского научного экспертного сообщества, показатель, что государство ему не очень-то и доверяет. Это плохо и в плане утечек всех приличных разработок. Но ничего другого при капитализме не придумали, в этом также проявляется закон неравномерности развития капиталистических стран, в данном случае с точки зрения развития науки и технологии.

Следует понимать, что всякое средство бюрократического контроля изначально, по самой своей природе, легко подвергается извращению и «набиванию палок». Нет такой формализованной системы контроля, которая не была бы построена на «набивании палок».

Некоторые скажут, что нужно дотировать науку равномерно, повышать все зарплаты, а премировать за конкретные практические результаты не самих научных исследований, а промышленного внедрения. Но такой вариант будет тоже неэффективен, так как, во-первых, дотация требуется не только в заработную плату, но и в лаборатории, оборудование, поездки и тому подобное, во-вторых, срок между открытием и внедрением может быть очень большим и это чрезвычайно слабая мотивировка для исследователей на начальных стадиях, в-третьих, в фундаментальной науке вообще не понятно, что считать промышленным внедрением. Тем более в условиях прошедшей деиндустриализации. Для многих научных направлений в стране не осталось промышленности, или объемы потребления «съёжились» до одного ВПК и космоса. Например, такое произошло с микроэлектроникой: есть прекрасные образцы изделий на мировом и выше уровне… только их количество ограничено количеством выпускаемых высокотехнологичных вооружений и других, ещё более малочисленных, специальных изделий. В результате, во многих областях внедрения нет, потому что внедрять некуда — вся потребность страны покрывается той научной организацией, которая и разработала устройство.

Поэтому объективно, если взять и распределить средства на науку не по-путински, не по-рыночному, а «по справедливости», какие бы её формы ни предложил автор письма, РУСО, КПРФ, если снять «бюрократический контроль», убрать «набивание палок», то учёные, которые и так, прямо скажем, не убиваются в своём труде, просто «лягут спать». Наёмный труд такая штука, что без принуждения не работает.

Причём такие, как автор, жалобщики из науки, как правило, не уходят. И тут далеко не всегда присутствуют мотивы поиска истины или даже патриотизма. Многие знают или чуют, что наёмный труд, например, в офисе, не говоря уже о заводе, — это совсем другое дело и по трудоёмкости, и по трудовой дисциплине, и по взаимоотношениям с начальством. Поэтому, в том числе, они плачутся, что «не посоветую никому идти в науку, тут плохо», «дворникам платят больше», но сами в дворники записываться, конечно, не спешат.

Вторым делом, вы — президент — пойдёте к вменяемым чиновникам-организаторам и спросите у них, что делать. А любой бюрократ вам сразу же скажет очень простую вещь, что не надо изобретать велосипед — возьми и скопируй то, что уже и так работает. Почти наверняка система организации научной работы в РФ скомпилирована из американской, японской и европейской. А как там всё устроено? Да так же — государство даёт гранты и выплачивает поощрения за «палки». И дело здесь не в том, что «палки» порочны сами по себе, а в том, что никто не знает, как это организовать по-другому.

Есть два принципиальных варианта. Первый: государство отдаёт науку всецело на откуп предпринимателям, то есть соединяет науку с производством в плохом смысле слова, как есть. Тогда эффективность разработок будет заоблачной — за каждую копейку предприниматель будет спрашивать на рубль. И так работает наука в корпорациях, в ВПК, в проектных институтах. Но это больше инженерная область, предприниматель не будет вкладывать ни в систему подготовки кадров, ни в стратегические разработки, ни в фундаментальные области. Он хочет инвестировать сегодня, а через три года, максимум пять лет, получить «отдачу». Поэтому такой вариант, который, между прочим, по сути выбирает большинство стран в мире, означает гибель большой науки.

Второй вариант: государство «размазывает» финансирование по научному сообществу какой-либо более-менее понятной системой распределения, дотирования, грантирования, фондирования, создавая таким образом условия для продуктивной научной деятельности единиц. И надеется, что кто-то из них совершит научный прорыв. Так это и работает сегодня во всех странах, кроме, возможно, КНДР.

Отсюда следует, что действительная критика должна быть направлена не на то, что, дескать, бюрократический контроль мне не нравится, а на то, что он не позволяет заниматься научной деятельностью. Поэтому, чтобы критика автора имела смысл, он должен предметно доказать, что правила организации науки мешают ему заниматься, собственно, наукой. А что он пишет? Он пишет в сущности так: посмотрите, какой ужас, государство меня плохо заставляет заниматься наукой, мне всего лишь нужно пописывать бессмысленные мусорные статьи, и я получаю за это деньги, правда, вот досада, на настоящую науку не хватает времени.

Если бы автор сказал, что я, мол, настоящий учёный, познаю объективную действительность, вот такие и такие у меня результаты, пожалуйста, предъявляю, то и то лично я открыл, обогатив тем самым мировую науку и культуру человечества, но при этом, представьте себе, дорогие товарищи, исходя из принципов организации финансирования науки, я получил меньше, чем Вася, который написал три мусорные статьи. Тогда возмущение автора было бы вполне понятным.

Но что, собственно, мешает персонально этому гражданину-учёному заниматься наукой? Он пишет: я, дескать, стал участником бессмысленной гонки за количество публикаций. Так а зачем ты, дорогой, включился в эту гонку? Что тебе мешает вместо погони за количеством публикаций, погнаться за качеством?

Автор сокрушается, что никто не читает его публикации. Знаете, почему никто их не читает? Потому что там почти наверняка написана чушь. Но что мешает конкретно ему, автору, написать бескомпромиссную по научности статью, которая заинтересует по крайней мере всех действительных специалистов и увлечённых наукой людей? Путин? Бюрократия? ФАНО?

Автор, мягко говоря, лукавит, когда разъясняет принципы оценки научной деятельности. А в это время «страшные бюрократы» кое-что да решили к его радости. Во всех организациях, которые, по крайней мере, нам известны, ПРНД считали по простому количеству, может быть, один раз. А потом перешли к учёту качества. Разными методами. Сначала стали учитывать так называемый импакт-фактор журнала, это показатель цитируемости журнала, чем больше на журнал ссылаются, то есть его читают, тем показатель выше. Но «оказалось», что в разных областях знания задействовано разное количество людей, и, соответственно, журналы по медицине читают и цитируют в 4-5 раз больше, чем по физике. И что бы вы думали, «страшные бюрократы» нашли более справедливый метод. Все мировые журналы поделили по областям знаний. А в каждой области — на квартели Q1, Q2, Q3 и Q4. И стали учитывать этот коэффициент. В некоторых организациях статьи из журналов Q1 считают за 3 из Q4 и так далее. В некоторых — за Q1 и Q2 стали давать отдельные премии.

Что же касается читаемости статей, то в известных нам организациях учитывают цитируемость автора, то есть в скольких публикациях другие ученые на него сослались. Более того, при распределении грантов один из важнейших показателей — набивший оскомину индекс Хирша — по сути интегральный показатель и публикационной активности и цитированности автора. Тот же РИНЦ считает ещё и такой показатель, как отношение среднего импакт-фактора журналов, где на работы автора ссылаются, к среднему импакт-фактору журналов, где автор печатается. То есть это показатель того, читают ли тебя успешные ученые, публикующиеся в самых авторитетных журналах. Причём, если статья хорошая, пусть даже в отечественном издании, то её вполне читают и цитируют.

Короче говоря, бюрократическая система контроля, оценки и финансирования пытается как-то сама в себе бороться с халтурщиками и «набивателями палок».

Так что мешает конкретно ему, автору, в рамках действующей бюрократии запросить финансирование под свои лабораторные исследования? Что мешает ему под «палками» осуществлять реальную научную деятельность? Тем более, он сам же в своём письме пишет, что такие примеры имеются.

Речь не о том, что российская бюрократия в науке идеальна и что заданные в заметке вопросы обязательно должны получить ответ: «Ничего не мешает, автор письма — идиот». Речь о том, что если ты представляешь проблему, то ты должен дать грамотную аналитику и обобщение, а не описывать ситуацию в духе, я пришёл на работу, там такая, короче, фигня, ща расскажу. Тем более, если ты учёный или вообще человек интеллигентного труда.

И подобные письма от учёных приходят левым, к сожалению, регулярно.

Вообще говоря, учёным при капитализме сочувствовать непросто. Они ведь должны все поголовно становиться как минимум марксистами, так как имеют для этого абсолютно все условия. И когда они жалуются на капиталистическое бытие с совершенно детской и наивной позиции, дескать, заступитесь за нас, убогоньких, как же так вот это всё…, то диву даёшься, насколько они недобросовестны, поражены чванством и умственной леностью. Ведь, заметьте, учёный РАН пишет журналисту Сёмину о ситуации в системе РАН. Но разве его письмо не выглядит как сообщение тёмной забитой жертвы? Разве его письмо по тональности отличается от аналогичного, например, из профсоюза? Разве письмо несёт ясность Сёмину и его аудитории о сложившемся положении в науке от специалиста на месте? Кто должен давать руководящие идеи в рамках проблематики, учёный в системе РАН или журналист ВГТРК Сёмин?

Но особенно досадно констатировать, что очень многие, несмотря на все беды капитализма, по-прежнему считают, что деньги — необходимый и важный стимул в науке. Как ни странно, но история не знает ни одного высокого научного изыскания, ни одного самоистязания, предельно критического самокопания учёного, совершённых ради денег.

По нашему мнению, именно сущность денег — то, о чём следует задуматься в рамках поднятой проблематики.

Научная тайна денег была раскрыта Марксом ещё во второй половине XIX века, однако, до сих пор так и не стала достоянием даже учёного сообщества, несмотря на семидесятилетний скачок в первую фазу коммунизма. Советское учёное сообщество в этом плане разделилось на две неравные группы — одни всецело игнорировали марксизм, будучи естественниками, вторые же все семь десятилетий упорно делали всё, чтобы соединить деньги и Советскую власть, так и не поняв генерального лозунга Владимира Ильича Ленина.

Когда произносишь дипломированным учёным простую сталинскую фразу:

«Деньги являются средством эксплуатации»,

то в лучшем случае она пролетает сквозь серое вещество навылет из противоположного уха. Когда дело касается денег, даже самые маститые специалисты по научной абстракции не способны смотреть на дело объективно. Каждому субъекту почему-то кажется, в лучшем случае, что деньги являются средством эксплуатации кого-то другого, но точно не его.

Человечеству в целом всё ещё невдомёк, что деньги — это «странное» передаточное звено между человеком и уже произведёнными предметами, пригодными к немедленному потреблению, которое, между прочим, лишает целесообразности максимальное использование производительных сил для удовлетворения всех потребностей каждого человека. Но ведь учёные — это самая умная часть человечества, почему же их вполне удовлетворяют совершенно бессодержательные словарные определения и даже «конвенциональный подход», суть которого заключается в том, что деньги — это предмет, который люди договорились использовать в качестве платёжного средства? Что, собственно говоря, можно сказать насчёт влияния денег на научную деятельность, если они определены как «особые ликвидные активы, выполняющие функции…»?

Мало какой учёный посчитает себя обладателем необходимого количества денег даже просто для комфортного продолжения своей работы. Если призадуматься, то та социальная сила, которая содержит науку за счёт своих «ликвидных активов», ежемесячно оплачивает абсолютному большинству научных работников только ту сумму денег, которая, в конечном счёте, необходима для воспроизводства такого же учёного. То есть обладатель денег платит учёному больше грузчика ровно настолько, насколько сэкономили на образовании и культурном развитии грузчика. Абсолютное большинство учёных выживает так же, как и грузчики, за исключением некоторой компенсации на высшее образование их детей, которые должны, по логике, заменить этих учёных в будущем. Стало быть, всё общественно полезное, что сделал учёный, прямо никак не отражается ни на его будущем, ни на будущем его детей. По сути, всё как у грузчика, от зарплаты до зарплаты, только чванство до небес.

В этой связи возникает ещё более интересный вопрос: почему, если учёные — наиболее интеллектуально развитый «класс» человеческого общества, они не являются обладателями этих самых «ликвидных активов»? Ведь не зря такое широкое хождение получила переиначенная цитата олигарха Баффета: «Если ты такой умный, то почему не богатый?», — она обладает не только ловкой колкостью, но и известной глубиной, собственно, проблемы неравномерного распределения денег. Только мало кто пытается всерьёз ответить на этот вопрос, видимо полагая, что есть люди и поумнее. Однако нет сомнений, что сообщество самых умных людей и по статусу и по факту — это сообщество учёных. Вот кому следует ответить на издёвку олигарха Баффета, которая в оригинале звучит как прямое обращение к «самым умным»:

«Если вы все такие умные, то почему я тогда такой богатый?».

Учёные не только биологической ориентации не могут не замечать, что для поддержания жизни всем живым организмам требуются известные материальные элементы — питание, средства термозащиты, воздух с кислородом, которые поступают в распоряжение организма непосредственно напрямую. Тогда как современному человеку для поддержания жизни, как это не странно, необходимы изготовленные из сочетания хлопковой бумаги, льна, манильской пеньки и специальных видов пластика билеты, удостоверенные специальный государственным учреждением. Данное обстоятельство породило устойчивое представление, что без денег счастья не бывает. И даже в учёной среде наибольшее хождение имеет мнение, что деньги дают возможность претворить мечты в жизнь.

При этом, даже натирая верёвку мылом, чтобы пустить её в ход из-за удушающей нищеты или «внезапного» разорения, современный дипломированный обыватель обвиняет себя, конкурентов, окружающих или бога не в дьявольской сущности денег, а в их недостатке. Дай горемычнику необходимое количество купюр, и он тут же выскочит из петли как ни в чём не бывало.

Вызывают серьёзные опасения умственные способности учёного отряда человечества, который столетиями упорно не замечает, что Хомо сапиенс ухитрились отличиться со знаком минус от, например, мартышковых, вставив в свою пищевую цепочку звено из несъедобных бумажек. Что уж говорить о всего 26 днях мировой истории без войн и вооружённых конфликтов, абсолютное большинство из которых развязано, во-первых, на деньги, во-вторых, из-за денег, в-третьих, для усугубления власти денег над человеком.

Кто выглядит умнее — учёный, который за деньги разрабатывает оружие массового уничтожения, например, ядерную торпеду, призванную моментально погубить двадцать миллионов человек, или красножопый гамадрил, поднимающий оглушительный вой при виде современного человека?

Как и почему люди научных профессий не замечают, что Ленин и Сталин с помощью культурничества и поднятия мировоззрения большинства на подлинно научный уровень пытались искоренить отношения между людьми, которые принимают форму движения банковских банкнот? Советское воспитание, советское искусство, советская культура и нравственность зародились на развенчании культа денег, но в результате деградации КПСС, по воле проституированного научного и творческого сообщества выродились в подобострастие к «ликвидным активам» и в заверение народа о надобности посадить хозяев на его шею.

Можно зачитать до дыр приведённую выше «научную статью» доцента ЛГУ Дроздова, но понятнее деньги не станут, тем более в своей сущности. Доцент твёрдо как пень стоит на позиции, что деньги — это «знаки», которые можно обменивать и накапливать. Поэтому из этой статьи видна скорее сущность доцента Дроздова как научного работника, но уж точно не сущность денег.

Такого же взгляда на деньги придерживается и кассир в «Пятёрочке», и попрошайка, и грабитель банка, и коллектор, и Чубайс с Грефом. Последние, по крайней мере, на публике. Вероятно, в постели с Авдотьей Смирновой и в кабинетах посольства США гендир «Роснано» ведёт себя по поводу денег более раскованно.

Но какой теоретический постулат скрывается за столь «диагональным» понятием денег? Все обывательские представления и все «научные» понятия чубайсов, дроздовых, дерипасок о деньгах базируются на иллюзии пропорциональности, эквивалентности обменных операций. Тогда как всё с точностью наоборот — объективное неравенство стоимостных пропорций есть абсолютный закон рыночной экономики.

Как только рынок всецело захватил оборот материальных элементов производства, «отдельные категории граждан» выяснили, что появилось, во-первых, эффективное средство отъёма богатства без применения силы, что было, конечно, в диковинку; во-вторых, чрезвычайно удобное средство накопления богатства — до этого копить сокровища в натуральной форме было не только обременительно, но часто и курьёзно.

Так возникли полноценные деньги, сущность которых состоит в превращении случайных хаотичных ошибок всех производителей при стоимостной оценке своих товаров в систематические, односторонние, постоянно растущие при помощи обмена реальных товаров на денежные знаки, совершённые в основном по принуждению. Ни один товаровладелец не станет продавать свой товар перекупщику, если к этому не будут располагать специальные, главным образом, искусственно созданные условия. Таким образом, денежная форма обращения доводит свойственную обмену в целом неэквивалентность до возможного максимума. Естественно, что все «погрешности» в виде денежной формы прибыли сосредотачиваются в руках узкой группы тех, кто контролирует рычаг кредита и других «финансовых инструментов».

Слой купцов составили люди, которые первыми заметили, что деньги позволяют не только накапливать сокровища, но и отчуждать их у других, давая тем самым купцам власть, то есть возможность навязывать свою волю всем потребителям. Купцы, таким образом, быстро превратились в капиталистов и «конвертировали» свою экономическую власть во власть политическую, потеснив земле— и рабовладельцев, до этого вынужденных физической силой удерживать эксплуатируемых.

Кредит и банк, как писал Маркс в «Капитале», есть мощный рычаг надувательства и причина кризисов. Деньги же, таким образом, представляя собой отдельную форму меновой стоимости, есть инструмент систематического отчуждения большой ценности взамен меньшей ценности.

Свойство денег доводить неэквивалентность обмена до предела наиболее устойчивым и системным образом проявляется в наёмном труде, когда работодатель, используя безвыходное положение владельцев товара «рабочая сила», обменивает деньги на рабочее время в комфортной для себя пропорции, которая и превращает общественное материальное или духовное производство в бизнес.

Всё тяжелее найти работника науки и образования, который бы понимал, что никаких равных пропорций затраченного труда не существует в реальности вообще. Закон стоимости — это научная абстракция, которая позволяет объяснить возникающие на уровне недоразвитого полуживотного общества меновые пропорции различных вещей.

Либеральные СМИ, учебные пособия, учителя, научные работники и журналы, нобелевские лауреаты и политики с неослабевающим напором вдалбливают народу, что противопоставление в обществе одного человека другому, одной группы лиц другой, одного народа другому, обычно называющееся конкуренцией и только иногда войной на тотальное уничтожение, — это естественно и даже полезно. Если принять на веру этот постулат, то невозможно задаться вопросом о том, почему возник обмен вообще и зачем он нужен? Получится, что обмен возник якобы из развития общества, из-за укоренения разделения труда. Именно так и ответят читателю дипломированные в экономике кретины.

Да только вот незадача, у муравьёв, например, глубочайшее разделение труда налицо, а обмен так и не возник. У каждого человека в семье налицо разделение труда, но мысли о проявлении меновой стоимости, по крайней мере у нравственно здоровых субъектов, считаются верхом неприличия и безнравственности. У солдат имеется разделение труда? Но обмен уставом, что называется, не предусмотрен. У компании друзей «на шашлыках» имеется разделение труда при подготовке «маёвки»? А обмен? (Конечно, такие примеры очень утрированны, так как общественное разделение труда куда более сложное явление).

Обмен возникает исключительно там и где один субъект противопоставлен другому субъекту, в ситуации, когда улучшение положения одного субъекта ведёт к ухудшению положения другого. Причиной возникновения такого положения является частная собственность. Поэтому в марксизме учение о деньгах неразрывно связано с учением о стоимости, стало быть, с учением об обмене и частной собственности.

Современное общество, включая и учёных, в лице своих временно благополучных граждан, выработало моральную норму спокойного и даже презрительного отношения к нищете и голоду. Дескать, работать не хотят, не умеют, ленивые, бесполезные люди и народы попадают в разряд голодающих. Правда наутро следующего дня, сторонники данных воззрений, стремглав мчат на работу, чтобы не дай бог начальник не подточил и носа. А в пятницу и субботу они же пьют водку, чтобы «снять напряжение».

Те же, на кого безработица и голодная смерть впечатлений не производят в связи с относительным достатком, работают напряжённо и максимально интенсивно из-за оформленного кредита — самого лучшего стимула проследовать на убой самостоятельно и вприпрыжку.

Абсолютная истина абсолютной ценности человеческой жизни воспринимается даже учёными в лучшем случае как лирика или ненужный труизм. Многие даже левые профессоры с упорством, достойным лучшего приложения вымеряют стоимостные величины затраченного труда, призывая наёмных тружеников вступить в борьбу за отчуждённую прибавочную стоимость. Эти «доброхоты» не желают принимать во внимание, что жизнь пролетария — бесценна. Какой дурак будет рассуждать об обмене времени своей драгоценной жизни на продукцию ширпотреба, если бы к этому не принуждал установившийся порядок вещей? Ведь любой продукт материального и духовного производства должен служить средством расцвета жизни, средством улучшения жизни, развития человека, раскрытия его сущностных сил, а не способом её поддержания на уровне заводского рабочего в будни и футбольного болельщика в выходные.

Суть же состоит в том, что частная собственность, обмен, деньги и наёмный труд — это примитивные формы общественных отношений, в которые люди вступают безо всякого понимания ситуации и при полном отсутствии перспективы. Обмен порочен сам по себе и не может возникнуть в среде действительно адекватно мыслящих людей. Всякое противопоставление человека человеку есть как минимум изъятие из совокупных потенциальных сил общества.

Следовательно, мотивация, которая возникает в ходе наёмного труда, в ходе погони за деньгами отличается от «мотивации» раба или крепостного на барщине только иллюзией добровольности. От насильственного принципа классического рабовладения «кто не работает, тот не живёт» общество «перешло» к принципу материальной заинтересованности наёмного рыночного рабовладения «кто не работает, тот не ест». Тысячи лет считалось позорным делом идти в услужение другому человеку за деньги, тем более в среде юридически свободных людей. Этот институт был практически полностью представлен наемниками головорезами, криминальными бандами и проститутками.

В 44 г. до н.э. Цицерон писал:

«Недостойны свободного человека и презренны заработки всех поденщиков, чей покупается труд, а не искусство; ведь в этих занятиях самая плата есть вознаграждение за рабское состояние… Все ремесленники занимаются презренным трудом, в мастерской не может быть ничего благородного, и наименьшего одобрения заслуживают ремесла, обслуживающие наслаждения».

А теперь — это норма.

Заработная плата — «вознаграждение» за рабское состояние, лучше и не скажешь.

Пролетарию приходится не только на публику, но даже для себя, внутренне, часто поддерживать видимость необходимости работать по совести. Работать по совести, с желанием, с песней, в радость в условиях обмена рабочего времени на средства выживания чрезвычайно сложно.

Каждый пролетарий, хоть на миг освободившийся от рвачества, чувствовал, что внутренне заинтересован в общественно-необходимом труде. Но капитализм гонит его работать за минимальный для физического и социального выживания набор благ, поэтому наёмного работника закономерно не интересует конечный результат его труда. Результат труда наёмного работника отчужден от него как раз деньгами, главным образом, в форме заработной платы.

Иррациональность организации труда, кустарность организации труда, излишние траты рабочей силы, постоянная задублированность и неравномерность производства, обилие посреднических звеньев, самодурство капиталиста и начальника, идиотизм пустопорожнего, ненужного обществу труда, бессмысленного перенапряжения сил порождает отношение к труду как к унизительной и обременительной обязанности, которая должна компенсироваться личными материальными благами. Такое положение вещей демотивирует любого работника, побуждает его не прикладывать усилий сверх того, что необходимо для получения заработной платы.

Научная же работа — это познание объективной действительности, процесс, в котором невозможно достичь результатов формальным соблюдением последовательности действий, даже за большие деньги. Быть учёным — значит заниматься научным творчеством. Если пролетарий физического труда переносит на предметы производства в основном химическую энергию своих мускулов и в меньшей степени индивидуальное мастерство, то учёный в своё открытие, по хорошему, должен вложить всю душу, личность. Это работа штучная, а не поточная. Если грамотный учёный повесит «очки на гвоздь», то его не так-то просто заменить, в отличие от пролетариев в других сферах.

Поиск объективных истин, общественная важность, объективная необходимость развития познания общества, служение человечеству являются действительными мотиваторами и действительными причинами всех великих научных открытий. А не деньги. Деньги, в данном случае, — это знаки, которые указывают на незаинтересованность в указанном выше.

Всем известно, что коммунисты открыто и давно провозгласили своей целью уничтожение диктата денег, то есть диктата олигархов, стало быть, уничтожение хронического искусственного недостатка всего необходимого для разумного и продуктивного развития общества. Известно, что сталинский опыт строительства коммунизма продемонстрировал, насколько эффективнее и счастливее общество, которое начало освобождаться от денег. Но большинство учёных и интеллигентов упорно не желают понимать, о чём идёт речь.

Послесловие

Предлагаются к размышлению также некоторые общие соображения об организации науки на уровне государства при диктатуре рабочего класса.

Во-первых, для эффективной работы науки необходимо создать общие материально-технические условия конкретной научной деятельности в зависимости от отрасли.

Во-вторых, эффективная научная работа всецело зависит от компетентности, прежде всего, руководящих кадров. Если научную бюрократию возглавляют идиоты, то они не способны ни поставить задачи, ни спрашивать с учёных содержательно, фактически, а только сверять количественные параметры («палки»). И здесь колоссальную роль играет диаматическая подготовка руководящих кадров. Наука может не только развиваться исключительно материалистически, но и должна организовываться исключительно по-материалистически.

В-третьих, на базе марксизма необходима идеологическая подготовка и мотивировка всех кадровых звеньев.

В-четвёртых, необходимо обеспечить тесную связь всей науки с производством, в том числе в кадровой работе и даже в форме повседневного обмена мнениями между научными и инженерными кадрами.

В-пятых, наука и учёные постепенно должны стать звеном в системе диктатуры рабочего класса, обязаны быть мобилизованы на совершенствование научного планирования.

Полагаем, что ключевым в организации науки является компетентный партийный контроль, а не финансирование. Но это возможно исключительно при политической власти рабочего класса под руководством коммунистической партии.

Что же касается мотивации труда, то только при научной плановой организации производства труд из обременения превратится в жизненную потребность. В самой плановой организации заложен механизм нематериальной заинтересованности личности в труде. Рациональная организация труда, научная организация производства на базе общественной собственности делает каждого работника одинаково значимым. Строго определенное место в производстве и прямая зависимость благосостояния работника от результата всей хозяйственной деятельности делает невозможным исключение работника из трудового процесса или некачественное выполнение им своих обязанностей.

Научно-плановая организация производства уже в самом трудовом процессе даже для самого монотонного и нетворческого труда показывает общественную значимость каждой операции. Отсутствие излишнего, общественно ненужного труда в процессе производства, прозрачность производственных механизмов, которые были завуалированы денежной формой при капитализме, делает каждый трудовой акт общественно полезным, необходимым, от которого невозможно уклониться без потери в материальном положении и социальном статусе. Сам социальный статус в планово организованном обществе на базе общественной собственности формируется на основании количества и качества труда. Осознание общественной значимости собственной деятельности само собой мотивирует человека. Тяжелые последствия недобросовестности труда ложатся на него не только материальным, но и моральным грузом, остракизмом со стороны общества.

А. Редин, при участии О. Петровой
13/05/2018 (вторая редакция от 10/07/2020)