№ 12/28, XII.2018

---

Трагедия левого движения, в особенности его «тусовочной» части (блогеров, кружков и т.п.), состоит в том, что левые безалаберно подходят к изучению марксизма, а иногда вовсе не считают нужным это делать. В результате складывается положение, когда молодому левому кажется, что ему достаточно прочитать Манифест КП, запомнить примерное содержание нескольких высказываний классиков, почаще вплетать в свою речь словосочетание «диалектическое единство» — и он уже готов объявить себя знатоком марксизма! Собственную лень карабкаться вверх по каменистым склонам науки левые обычно оправдывают тем, что, мол, нужны ведь не только теоретики, но и практики. Так-то оно так, да только нужны не абы какие практики, а практики-марксисты. А для этого необходимо твердо усвоить основы марксизма, хотя бы чтобы понимать, что такое практика, а то многие левые убеждены, что размахивание красным флагом на каком-нибудь митинге против «репрессий за лайки» или драка с полицейскими — это и есть практика! Революционную практику (тем более коммунистическую) может осуществлять только тот, чьи знания и метод мышления соответствуют объективным законам развития природы, общества и сознания; в противном случае это не практика, а просто метод «тыка».

Но не станем принижать левых, я всё же полагаю, что большая их часть осознаёт, что учиться коммунизму необходимо. Однако, решив всерьёз овладеть марксистской наукой, они начинают изучение… советских учебников, на чём процесс обучения частенько и завершается.

В частности и нас нередко просят посоветовать какой-нибудь учебник по марксизму и огорчаются, когда мы рекомендуем изучать марксизм по работам классиков. Почему мы негативно относимся к учебникам, пусть даже выпущенных при Сталине? Советскую систему образования справедливо называют лучшей в мире, но при этом забывают, что она лучшая по сравнению с западной системой. Капиталистическое образование даже в своих лучших образцах нацелено на штамповку узколобых спецов, натасканных по частному предмету и невежественных в прочих областях, особенно касающихся обществознания. Советское образование эффективно справлялось с задачей обеспечения страны компетентными специалистами, имеющими широкий кругозор и высокий уровень культуры. Однако, что касается непосредственно воспитания нового человека, коммуниста — здесь, увы, результат был неудовлетворительным. Дело в том, что после взятия власти рабочим классом в 1917-м году требовалось оперативно организовать на кафедрах преподавание марксизма, а поскольку в партии было катастрофически мало кадров, твердо усвоивших марксистскую теорию, то для этих целей по принципу «на безрыбье и рак рыба» были привлечены небольшевистские элементы: меньшевики, троцкисты, бухаринцы, буржуазная профессура, махисты. Приходилось использовать любых образованных людей, формально не выступающих против советской власти. Так, Сталин на IV совещании ЦК РКП(б) с ответственными работниками национальных республик и областей в 1923 г. говорил:

«Окраины настолько бедны местными интеллигентными работниками, что каждый из них должен быть привлекаем на сторону Советской власти всеми силами.

… Интеллигентов, мыслящих людей, даже вообще грамотных в восточных республиках и областях так мало, что по пальцам можно пересчитать, — как же после этого не дорожить ими? Было бы преступно не принимать всех мер к тому, чтобы уберечь нужных людей с Востока от разложения и сохранить их для партии».

Лучше дело обстояло в России, но кадровый голод всё равно был очень сильный. Тем более почти не было подлинных марксистов. Естественно, что под видом марксистов в университеты и институты пролезло множество врагов большевизма, которые, используя своё место преподавателя и научного сотрудника, гадили коммунизму, разнося оппортунизм и прививая начётничество, эклектику, догматизм в молодёжной и не только среде.

Кроме идейных диверсий буржуазной и оппортунистической профессуры, среди комсомольцев гуляло вздорное мнение, что учиться коммунизму вовсе не обязательно — «мы диалектику учили не по Гегелю», у нас, мол, есть дела поважнее, чем зарываться в книжную пыль, перед нами «стоят практические задачи»! И действительно, перед советским народом открылось непаханое поле задач, так что не только у молодёжи, но и у части старых партийцев возникала иллюзия, что достаточно решить производственные задачи и коммунистические отношения в обществе «наладятся» как бы сами собою, автоматически. Буржуазные пропагандисты, как известно, любят спекулировать на перегибах, которые имели место при проведении решений партии в жизнь, но они никогда не говорят о том, что эти перегибы, как правило, были вызваны некомпетентностью кадров в первую очередь в теории марксизма. Проведение беспрецедентных по масштабу и качеству революционных мероприятий советской власти требовало от исполнителей всех уровней высокой сознательности, научной подготовки и точного учета конкретной обстановки.

О чванливом отношении некоторой части партактива к теории, разумеется, было известно в ЦК, и при каждом удобном случае вожди не забывали напомнить, что без овладения партийной массой основами теории дело коммунизма будет постоянно натыкаться на преграды и испытывать всевозможные затруднения. И не обходилось одними увещеваниями: организовывалась кружковая партучёба и партийные университеты, проводились чистки и ужесточались требования к члену партии.

К сожалению, овладение марксизмом партийцами продвигалось не столь быстро, как следовало бы, но благодаря руководству ленинско-сталинского ЦК, безусловной научности его решений и высокому уровню партийной дисциплины многие шероховатости, связанные с недостаточной компетентностью исполнителей, нивелировались, и страна успешно развивала средства производства (электрификация, коллективизация, индустриализация), укрепляла обороноспособность и строила коммунизм (ликвидация безграмотности, невежества, повышение уровня культуры, образованности, активная борьба с оппортунизмом) — словом, двигалась от одной победы к другой.

Однако когда до штурвала партии дорвался троцкистский болтун Хрущёв, когда марксисты были выдавлены из ЦК и партии, ситуация приняла совершенно иной оборот…

Чтобы облегчить себе жизнь, интеллигенты в системе образования и науки ещё при Сталине принялись дробить единую и стройную, монолитную марксистскую науку на «составные части»: диамат, истмат, политэкономию и «научный коммунизм». Сталин подобный подход не приветствовал, но по ряду причин переломить пагубную тенденцию не смог, несмотря на выпуск «Краткого курса». В результате преподавание марксизма разделили на «цеха», и вышла комичная ситуация, когда философы имели крайне смутное представление об истории, историки не владели диаматикой, а экономисты и вовсе, читая лекции по политэкономии, не придали значения тому, что главный труд Маркса «Капитал» был критикой политической экономии, а не «политэкономией марксизма». Классики политэкономии Смит и Рикардо добросовестно исследовали капиталистическую экономику, но объективно делали это, чтобы помочь капиталистам эффективнее эксплуатировать пролетариат, ибо верили, что буржуазное общество — вершина человеческого развития. Маркс, взяв из трудов Смита и Рикардо всё ценное с точки зрения истины, доказал, что капитализм преходящ, что за ним последует новое, принципиально иное общество. Многие советские экономисты этого не поняли, а потому пытались нацепить на советскую социалистическую экономику категории из «Капитала», т.е. категории рыночной экономики.

Антикоммунисты, загнанные при Сталине в подполье и притаившиеся как двурушники, получили подарок судьбы в лице своего единомышленника Хрущёва, неожиданно захватившего власть в партии. Партия устами хрущёвцев объявила, что Сталин — тиран и волюнтарист, извративший ленинизм; заложенная Сталиным научная историография была выброшена; бесценный опыт побед коммунизма на всесоюзных стройках и на полях сражений — оболган. Реабилитированные идейные троцкисты, бухаринцы и прочие меньшевики, словно крысы, прогрызшие ход в мясную лавку, рванули в органы советской власти и на университетские кафедры. Вымарав сталинское теоретическое и практическое наследие, хрущёвцы предложили советскому обществу под вывеской строительства коммунизма «догнать и пережрать» Соединённые Штаты.

В результате система преподавания марксизма оказалась по большей части в руках откровенных врагов коммунизма. Для убедительности приведу слова философа Подороги, который в годы хрущёвины начинал свою карьеру:

«…Хотя Маркса мы изучали, но скорее по-постмарксистски, чем по-ленински. Ленинские работы мы сдавали на экзаменах по истории КПСС, а вот Марксом действительно занимались, но не как социальным революционером и автором „Немецкой идеологии“, а как европейским мыслителем, предложившим (с опорой на Гегеля) важные идеи в области понимания природы сознания и форм его функционирования. Постоянно сравнивая наш опыт чтения Маркса с европейскими исследованиями и крупнейшими „постмарксистами“ (Альтюссер, Адорно, Лукач), мы ощущали себя причастными к тому, что происходит в мире. Не последнюю роль в этом сыграли работы Александра Зиновьева, Владимира Библера, Мераба Мамардашвили, Эвальда Ильенкова, Бориса Грушина и др. Общий девиз: назад к Марксу — к Марксу подлинному, научному, Марксу-мыслителю! Долой марксистско-ленинскую идеологию, это ложное сознание, которое начиная с 60-х годов оказалось совершенно опустошенным, пустым, из него ушла вера в мировую революцию, вера в возможность построения идеального общества свободных людей, общества социальной справедливости!».

Ещё более откровенно высказывался Л. Клейн — в 1993 году он писал:

«Как-никак, ученые обладали некоторыми преимуществами перед партийной бюрократией. Они всегда и везде отличаются интеллектом, остроумием, солидарностью и тайным чувством превосходства над администрацией. Вот и научились общению через головы идеологических церберов, научились использовать даже навязанные сверху тексты. Научились вписывать свое содержание между строк и читать между строк.

Родился странный язык — понятный только для посвященных, а посвященными были практически все в науке (в каждой отдельной отрасли). Этот язык был доступен даже недругам, но они ничего не могли поделать с этой нахальной речью. Это был код, который было нетрудно расшифровать, но разоблачить кодирование было очень трудно».

Однако же несоизмеримо больший вред коммунизму, чем все подороги и клейны вместе взятые нанес горбачевский секретарь ЦК КПСС по идеологии А. Яковлев. В своих мемуарах он открыто заявлял, что с самого начала внедрился в партию и двигался по карьерной лестнице с одной-единственной целью — уничтожить коммунизм изнутри. А сколько было представителей профессуры так и не раскрывших свою истинную физиономию в силу своего недожития до капитализма, но активно проводивших подрывную работу, в том числе в сталинские годы?

Советскую философию с ее учебниками и энциклопедиями можно смело выкинуть в мусорную корзину, причём не только потому, что в ней содержались грубые ошибки и оппортунизм, но и потому, что советские философы в целом ничего не дали марксизму, ибо вполне сознательно ушли в мелкотемье и с чисто буржуазным, позитивистским, подходом разобрали монолитную науку на «цеха» с отдельными частными исследованиями, и главное, загубили в угоду махисту Эйнштейну методологию — диаматику, извратив работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» и сочинения Энгельса. Что же касается столь любимых современными левыми учебников Митина и Александрова, то они попросту слабые; это как аскорбинка — вреда не принесёт, но и пользы от неё мало, а мы требуем от сторонников серьёзного, глубинного, вдумчивого изучения марксизма.

Но наше поколение левых, к сожалению, вместо серьёзной самостоятельной работы над своим образованием, продолжает захламлять голову КПССным хламом, потому что… так проще. Впрочем, предполагаю, есть и те, кто осознаёт бесполезность советских книжек по марксизму и читает классиков, но вот какой кунштюк выходит: эти товарищи тоже воспроизводят пыльные догмы времён «застоя»! Института марксизма-ленинизма уже нет, а его порождения не только живы в силу привычки, но и пустили крепкие корни в сознании левого движения.

Так, одним из наиболее ярких примеров вульгаризации теории марксизма является отождествление пролетариата и рабочего класса. Непонимание того, что пролетарская масса и революционный рабочий класс не только не одно и то же, но противоположные друг другу состояния человека, толкает левых во всём мире на одни и те же грабли.

Итак, что такое пролетариат? Это класс наёмных работников, т.е. людей, поставленных в такие жизненные условия, которые вынуждают их продавать владельцам средств производства время своей жизни в качестве товара рабочая сила. Но нужно понимать, что социальный класс в данном случае есть ещё общеисторическая научная абстракция, выделение из общества группы на основании совокупности экономических признаков — классификация. В этом ракурсе мы только можем сказать, что пролетарий — это продавец специфического товара рабочая сила, а значит участник рынка со всеми вытекающими из этого следствиями; буржуазия же является покупателем товара рабочая сила, потребляя его как капитал.

А теперь, уважаемый читатель, вопрос: является ли пролетариат в таком случае антагонистом буржуазии? Несомненно, эти две группы людей обладают противоположными интересами: пролетарий заинтересован продать свою рабочую силу как можно дороже, при этом вкладывая меньше своего труда; капиталист же заинтересован купить рабочую силу как можно дешевле, выжав из работника максимум. Однако можем ли мы на одном лишь этом основании говорить об антагонизме пролетарской массы и капиталистов-предпринимателей?

Известно, что для образования всякой противоположной пары явлений необходимо, чтобы между ними наличествовала определённая взаимосвязь, то есть единство. Только единство противоположностей способно породить крайнюю степень разности — антагонизм, т.е. взаимоотрицание, борьбу на полное и безоговорочное уничтожение. При этом далеко не всякие противоположности порождают антагонизм. Например, протон и электрон противоположны, но есть ли между ними антагонизм? Нет. Мужчина и женщина тоже противоположны, но разве они антагонистичны друг другу? Разумеется, нет!

Попутно зададимся вопросом: антагонистичен ли капиталист и его конкурент — другой капиталист? Будучи участниками рынка, они тождественны, вместе с тем они ведут конкуренцию на уничтожение друг друга, а значит между ними имеется антагонизм, борьба до тех самых пор, пока один из конкурентов не разорится (или не будет расстрелян), т.е. перестанет быть тождественен противнику.

Так являются ли наёмные работники и капиталисты в таком случае антагонистами? Для наших оппонентов рабочистов ответ будет неутешителен — нет, ибо пролетарий верит, что если он будет хорошо работать, то хозяин хорошо заплатит; пролетарий не понимает, что капиталист оплачивает не количество и качество проделанной работы, а лишь стоимость рабочей силы, то есть минимальную потребительскую корзину выживания. Пролетарское мышление — это мышление участника рынка, и никакие ритуальные пляски левых вокруг забастовочной «борьбы» не помогут массам выйти за рамки этого мышления. Предчувствую возмущение оппонентов: «как можно объективный классовый антагонизм сводить к тому, что творится в голове у человека, это же идеализм! Социальное бытие определяет социальное сознание!» — воскликнут они. Минуточку, отвечу я. Мы судим не по тому, что творится в голове, а по тем действиям, которые совершаются на основе качества сознания, представлений людей.

Есть такая хорошая истина: общественное бытие слепо определяет общественное сознание, не «обременённое» научными знаниями. Наука же позволяет сознанию и не отставать от развития общественного бытия, отыскивать ответы по всем существенным вопросам, и прогнозировать будущее. Конечно, это не означает, что сознание может произвольно менять материальные факторы, но может учитывать и оптимально их развивать. К тому же следует помнить, что первичность материи по отношению к сознанию имеет значение лишь в рамках основного гносеологического вопроса, т.е. вопроса об источнике всякого знания вообще. За пределами основного вопроса эта формула теряет своё значение, превращается в противоположность. Непонимание этого — прямая дорога в лагерь вульгарного материализма, когда «мозг выделяет мысль так же, как печень выделяет желчь».

Итак, если капиталист снизил зарплату и поднял себе прибыль — в этом факте не наблюдаются противоречия между общественным характером производства и частным присвоением. Этот факт жизни классового общества ничем не отличается от уменьшения похлёбки раба или требования к крестьянам принести не десяток яиц, а пятнадцать.

Точно так же и буржуазия вовсе не заинтересована в уничтожении пролетариата как класса, наоборот, она желает как можно дольше протянуть эпоху нахождения трудящихся масс в состоянии пролетарства. Без пролетариата буржуазия как класс невозможна, и наоборот.

Чтобы противоречие между общественным характером производства и частным способом присвоения проявилось в действиях пролетариата, необходима серьёзная работа мысли, слаженная и целенаправленная борьба. Например, чтобы работник завода Роллс-Ройс сначала осознал, что он, изготовляя данные авто, никогда не сможет их себе позволить; чтобы работник завода по производству гражданских самолётов сначала задумался о том, что его зарплата не сильно-то позволяет лётать «на юга»; потом, чтобы пролетарии сделали правильные марксистские выводы о необходимости своей политической организации для борьбы за завоевание государственной власти, и затем включились в эту борьбу.

Когда левые читают в материалах прорывцев, что пролетариат и буржуазия не являются антагонистами, их шокированный мозг выдаёт сообщение «fatal error», ведь это вступает в противоречие с тем, что они считают марксовым учением о классовой борьбе. «Как же так, — нервничают они, — ведь в Манифесте сказано…», и приводят отрывок:

«Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу…».

Что тут скажешь? В Манифесте написано всё верно, да вот только левые, не владея диаматическими категориями, толкуют его вульгарно, упрощенно.

Когда речь идет об объективности классового антагонизма, следует понимать, что объективность и субъективность тождественны и неразрывно связаны, хотя объективное независимо от субъективного, а субъективное полностью зависит от объективного мироздания. Сознание, с одной стороны, есть материя, а с другой стороны, есть нечто иное, то, что отражает материю. Субъективное в практике может отклоняться от объективного только до известного предела катастроф. Удары жизни, нарушение объективных законов пинками возвращают крайних субъективистов в русло объективного, и нечто субъективное начинает примерно соответствовать объективному. Пока что марксизм — это субъективное учение кучки людей, объединённых в организацию, которую филистеры объявляют чуть ли не сектой. Но чуть позже, овладев массами, марксизм превратится в объективный фактор развития общества, такой же, как механика или алгебра. Господство обмена пока что является объективным фактором стагнации и деградации капиталистического общества, но вскоре превратится в историю. Пока что факт остаётся фактом — все объективные условия полностью готовы, чтобы построить коммунизм, но «сознание» от этого не торопится даже приступить к ликвидации власти олигархов.

Иными словами, пролетариат — киселеобразная масса, наёмные рабы, не субъект, а объект политики, вечные жертвы обмана и самообмана, электоральное стадо для буржуазных партий и пушечное мясо для империалистических войн. Конечно, пролетариат не всегда ведёт себя пассивно, порой он становится активным и даже выдвигает правительству свои политические требование, а именно — реформы в рамках «совершенствования» капитализма. Эта «политика» стремления усовершенствовать капитализм, гуманизировать эксплуатацию, порождается, во-первых, верой в магическую силу закона, будто бы закон является источником власти, во-вторых, убеждением, что причиной социальных бедствий народных масс является неправильное распределение ресурсов. Государство отнюдь не является некоей внеклассовой надстройкой, «общественным договором» и т.п., государство есть аппарат насилия, но помимо этого государство служит формой политической организация буржуазии как класса: оно организует и дисциплинирует буржуазию с одной стороны, а с другой — реализует меры по сохранению господства капитализма и наиболее оптимальному способу эксплуатации и угнетения. А форма распределения является производной от способа производства, от типа производственных отношений. Поэтому реформизм, которым оперирует пролетарская масса в своих стихийных выступлениях, каким бы разумными он ни казался, остаётся в рамках капитализма, в рамках господства капитала. Реформизм — одна из опор диктатуры буржуазии, ибо поддерживает иллюзию, будто бы можно построить капитализм «с человеческим лицом», где бизнес будет нести «социальную ответственность», а значит революционная классовая борьба не нужна. Таким образом, пролетарии, ведущие борьбу за реформы, на самом-то деле остаются всё теми же объектами буржуазной политики.

Когда пролетариат расстаётся со своими иллюзиями, преодолевает собственное пролетарство, т.е. продажность, он обращается в свою качественную противоположность, в рабочий класс, гордую и могучую силу, способную свернуть горы. Буржуазия и рабочий класс — это подлинные антагонисты, они отрицают друг друга, а потому их борьба ведётся не на жизнь, а на смерть. Также следует подчеркнуть то обстоятельство, что словосочетание «рабочий класс» не отражает его социальный или профессиональный состав: рабочий класс включает в себя не только собственно революционных рабочих, но ещё и революционную интеллигенцию и даже революционных буржуа – словом, всех, кто борется против капитализма за коммунизм. Поэтому в этом смысле можно говорить, что «рабочий класс» в большей степени политический термин, чем экономический. Но в этой субъективности и кроется реализация объективной миссии пролетариата как могильщика капитализма.

«Но ведь классики употребляют слова „пролетариат“ и „рабочий класс“ как синонимы», — возразят мне. Да, это так. Однако у Маркса есть выражение, которое наши оппоненты-начётчики предпочитают не замечать, оно гласит: рабочий класс революционен или он ничто. Энгельс, развивая данную мысль, указывает:

«Рабочий класс может действовать как класс, только организовавшись в особую политическую партию, противостоящую <…> партиям, созданным имущими классами» («Конгресс в Гааге. Письмо к Биньями», т. 18).

А у Ленина мы находим следующие слова:

«Сила рабочего класса — организация. Без организации масс пролетариат — ничто. Организованный, он — все. Организованность есть единство действия, единство практического выступления. Но, разумеется, всякие действия и всяческие выступления ценны лишь потому и постольку, поскольку они двигают вперед, а не назад, — поскольку они идейно сплачивают пролетариат, поднимая его, а не принижая, не развращая, не расслабляя. Безыдейная организованность — бессмыслица, которая на практике превращает рабочих в жалких прихвостней власть имущей буржуазии» («Борьба с кадетствующими с.-д. и партийная дисциплина», т. 14.).

Как можем видеть, не всё так просто в данном вопросе, как это кажется левым. Для классиков рабочий класс = политическая организация пролетарских масс; если же пролетарии политически не организованы, то они… ничто, расходный материал для капитала.

Каким же путём осуществляется политическая организация масс?

Хвостисты бегают, точно заведенные, за «профкомычами» и верят, что если удастся сколотить «боевой» профсоюз, то, мол, цеховой дух и общая борьба за свои интересы поможет сплотить рабочие массы, пробудит в них классовое сознание, а там, глядишь, массы начнут сами, «снизу» организовываться в партию. Сегодня, это, конечно, хвостистские глупости.

Во-первых, профсоюзные лидеры покупаются и продаются с той же легкостью, как спортсмены и депутаты, а всякий профсоюз как организация по форме всегда буржуазен. Что же касается содержания, то хотелось бы напомнить господам хвостистам, что контрреволюция, например, в Польше была осуществлена руками «независимого» профсоюза «Солидарность».

Во-вторых, даже если при очередном социальном обострении у масс проснётся некая классовая сознательность, самостоятельно организовать дееспособную партию они едва ли смогут. Коллективом «Прорыва» был выдвинут лозунг на приоритет теоретической формы борьбы. Почему? Потому что лишь выковав крепко спаянный коллектив марксистов на основе актуализированной марксистской теории, возможно организовать истинно коммунистическую, т.е. научно-централистскую партию. Хвостисты же убеждены, что партия-де должна строиться «снизу», от рабочих коллективов, и посмеиваются над прорывцами — вот, мол, интеллигентишки, чего удумали, партию они будут делать без масс! Они бы, конечно, не смеялись, если бы изволили добросовестно изучить историю большевизма.

Именно ленинская «Искра», чьей миссией было «послужить не только средством идейного сплочения партии, но и средством организационного объединения местных организаций в партию», инициировала II съезд РСДРП в 1903 г., где была принята уже разработанная Лениным программа, устав партии, были созданы центральные руководящие органы. Т.е. сперва возникает группа теоретиков, выдвигающая научно обоснованный стратегический план действий, а потом уже на основе работы этой группы, как на залитом фундаменте, начинает строиться массовая партия. В противном случае — разброд и шатание, как это было в РСДРП до II съезда и как это происходит с нынешними левыми партиями, движениями и «инициативными группами».

Для того, чтобы организовать и возглавить рабочий класс нужно, как завещал Ленин, учиться коммунизму, а наши митрофанушки учиться-то как раз и не любят. Они из 50 томов Маркса и Энгельса, 55 томов Ленина и 14 томов Сталина понадёргают несколько десятков цитат и свято веруют, что именно в них-то и заключается соль марксизма. Ленин высказался положительно о стачечной борьбе, и левые, игнорируя требование марксизма всякое явление рассматривать исторично, убеждены, что политическая борьба непременно должна сопрягаться с экономической, что первое, видите ли, произрастает из второго, словно растение из семени! Они искусственно переклеивают положение и условия России конца XIX начала XX века на современную Российскую Федерацию, еще и удивляются, почему ничего у них не выходит! Они громко возмущаются, что в «Прорыве» смеют признавать святой и непорочный, по убеждению рабочефилов, пролетариат как могущий быть реакционным. Хотелось бы спросить у этих товарищей, а каким же, если не реакционным, был польский пролетариат, когда в 1920 г. выступил на стороне «родного» буржуазного правительства и отчаянно бился против Советов? Каким, если не реакционным, был немецкий, венгерский, румынский, итальянский, финский пролетариат в 1930 — 1940-хх гг.?

Следовательно, нужно признать, что пролетариат может быть как революционным, так и контрреволюционным; лишь при учёте такого идейного «дуализма» пролетариата мы способны адекватно анализировать историю и современную расстановку классовых сил, делать выводы и принимать решения.

Таким образом, следует сделать выводы, что:

1. Пролетариат и буржуазия, строго выражаясь, не являются антагонистами, но следует уточнить, что говорить об антагонизме пролетариата и буржуазии как противостоящих друг другу исторических субъектах, конечно, можно.

2. Отделить «экономическую» противоположность (то, что просто есть эксплуатация буржуазией пролетариата) от «политической» (от борьбы рабочего класса за государственную власть) чрезвычайно важно. Сказать, что эксплуатируемый пролетарий находится в антагонизме с буржуазией — это вообще ничего не сказать сверх факта наёмного труда. То, что кто-то продаёт товар, совсем не означает антагонизма. А вот если человек понимает, что под видом товара он продаёт себя любимого, свою жизнь драгоценную, единственную, да ещё и в объективных условиях полного отсутствия необходимости в этом, в условиях искусственного создания бедности и безработицы, в условиях сознательной политики дебилизации, то ситуация уже получает перспективу к изменению.

Раб и крепостной не продают свою рабочую силу, и в этом плане их отношения с эксплуататорами выглядят более обнажёнными и более антагонистичными. Поэтому они, восстав против господ, почти сразу убивали своих угнетателей и уничтожали их собственность. Пролетарии, как известно, ограничиваются денежными компенсациями в разной форме. Но эта «антагонистичность» явно не является степенью развитости противоречия по Марксу. Вопрос упирается в сознательность действий, либо это всего лишь сопротивление в рамках капитализма, либо это действительно борьба.

3. Из вышеуказанных пунктов вытекает, что пролетарское сознание есть сознание участника рынка, т.е. вся экономическая «борьба» пролетариата сводится, главным образом, к тому, чтобы выбить у капиталистов более высокую оплату рабочей силы. В Манифесте сказано:

«Из всех классов, которые противостоят теперь буржуазии, только пролетариат представляет собой действительно революционный класс. Все прочие классы приходят в упадок и уничтожаются с развитием крупной промышленности, пролетариат же есть ее собственный продукт».

Из данной цитаты становится очевидно, что пролетариат революционен не сам по себе, «от рождения», как это выдумали оппортунисты, а относительно других классов феодально-буржуазного общества, и он выступает в роли могильщика капитализма лишь потому, что, грубо говоря, больше некому.

Поэтому упование части левых, что рабочий «воспрянет ото сна», слезет с печи, словно сказочный Илья Муромец, и ка-а-к сделает революцию – наивны. Дальше своих экономических узкоэгоистических интересов пролетариат сам по себе не пойдет, максимум на что он способен – мелкобуржуазное и утопическое реформаторство.

4. Рабочий класс есть не просто политическая организация трудящихся масс, но «антитеза» буржуазии. Рождение рабочего класса происходит путем привнесения организованности и сознательности в стихийное сопротивление тирании предпринимателей. Соединение же это осуществляется организационным воздействием партии большевистского кроя.

5. Партия не может быть создана самим пролетариатом, она формируется из узкой и сплочённой группы единомышленников. Разумеется, не следует ожидать, что эта партия сразу станет массовой: сперва с помощью научной компетентности партия завоёвывает авторитет среди сочувствующих коммунизму интеллигентов и передовых рабочих и лишь затем, когда будет создана цепь пропагандистов и агитаторов, партия сможет повести за собой массы.

Так что товарищам левым следует бросить лепить из пролетария божка и плясать вокруг него шаманские пляски с бубном, а крепко взяться за самообразование, не щадя себя карабкаться к вершинам науки. Фразу «быть как Ленин, быть как Сталин» левые воспринимают, как просто красивый слоган, а между тем торжество коммунизма возможно лишь в том случае, если мы пусть не превзойдем, но как минимум приблизимся к уровню наших учителей и вождей.

Р. Огиенко
29/12/2018