№ 9/37, IX.2019

На данном этапе можно лишь поприветствовать публикации о научном централизме, даже от самых отъявленных оппортунистов. В некотором смысле можно и поблагодарить прорывофобов за их внимание к нашим работам, ведь так становится яснее, обо что могут «спотыкаться» начинающие левые, о чём и как лгут оппортунисты.

На этот раз отметился «Политштурм», учредители которого ещё в 2018 году грозились разгромить научный централизм. Выступил со статьёй некий Понаиотов, пару месяцев назад опростоволосившийся в том же «Политштурме» с критикой оппортуниста Попова. Теоретическое реноме Понаиотова пока не впечатляет, вряд ли начинающему литератору стоило с подобным легкомыслием браться за такой непростой вопрос, как научный централизм. Но что сделано, то сделано. Ниже предлагается ответ на статью Понаиотова, в котором читателю будет предложен не только весьма подробный разбор замечаний критиканта, но и позиция прорывцев по ряду поднимаемых им вопросов. Поэтому материал содержит немало обширных цитат и выписок.

Данная статья подготовлена не только и не столько ради защиты нашей позиции от нападок «Политштурма», но для разъяснения широкому кругу левых действительного научного понимания поднимаемых актуальных вопросов коммунистического движения.

Композиция представленного материала соответствует порядку изложения статьи «Политштурма».

*

Как и водится в среде прорывофобов, автор критического опуса выразил свою позицию нецелостно, не от начала и до конца. Он не стал последовательно излагать концепцию научного централизма со своими критическими замечаниями и предлагать доказательное и обстоятельное обоснование концепции демократического централизма, но написал лишь некоторое добавление к уже имеющимся антипрорывским материалам. Поэтому статья называется: «К критике научного централизма». Понаиотов и во многих других аспектах конгениален Гагиной, Титову, Новаку и остальным ненавистникам «Прорыва».

В преамбуле штурмовик разъяснил, что поскольку он знает множество критических статей против «Прорыва», постольку уверен в антинаучном содержании журнала. Отсюда его вывод: научные централисты вовсе не научны.

Посмотрим, к кому штурмовик присоединился и к какой, соответственно, «критике» выпустил свою статью-добавку.

Во-первых, Понаиотов взял себе в союзники Торбасова образца 1999 года и Тюлькина образца 2001 года. Рекомендуем читателям пройти по ссылкам Понаиотова (1 и 2) для ознакомления с той нищетой мысли, которую штурмовик выдаёт за авторитетные «разборы» Подгузова.

Во-вторых, Понаиотов сослался на «Рабочий путь». Вообще говоря, «Рабочий путь» написал несколько материалов против «Прорыва», которые позволяют усомниться в психическом здоровье авторов этого оппортунистического объединения и адекватности членов редакции их сайта. Их активисты, например, пишут совсем параноидальные вещи: что «Прорыв» финансируется олигархией, научный централизм — это буржуазная диверсия; что прорывцы — фашисты, призванные отбросить левое движение на много лет назад; что Подгузов — агент ЦРУ с 1970-х годов и тому подобный отборный шизоидный бред.

Достаточно заглянуть в приводимую штурмовиком статью. Она, хотя и пространная, в отличие от записок Тюлькина и Торбасова, но при этом сводится к ругани и к тому, что рабочепутисту не хватило ума для понимания позиции Подгузова.

К слову, редакция «Рабочего пути» сам «Политштурм» оценивает как «небольшевистское направление со множеством мелкобуржуазных ошибок». Однако думается, что подобные оценки основаны лишь на корпоративном подходе — защищай свою фирму, оскверняй чужую. В публикациях «Политштурма» отсутствует однозначная партийность, чёткая теоретическая физиономия. И если «Рабочий путь» хоть с натягом, но в целом можно охарактеризовать как группу экономистов, пролетаристов, которые выдерживают эту линию хотя бы в публикациях редакции, то «Политштурм» — совсем ни рыба ни мясо. Общелевый сайт с просталинской ориентацией и туманными программными положениями.

Итак, чем был обусловлен выбор Понаиотовым именно этих материалов в качестве примера «разбора» творчества Подгузова и фундамента, положенного в основу его статьи?

Если обращение к статье «Рабочего пути» можно объяснить относительной свежестью самой публикации (2018 год), тем, что «Рабочий путь» — какая-никакая реально существующая группа, на слуху в левой среде, то Торбасов… Торбасов — малоизвестная и малоинтересная фигура, бывший член РКРП и РКСМ(б), создатель мертворожденной маоистской партии, скомороховый борец за права сексменьшинств. Но всё это в отделённом прошлом, а в настоящее время он в основном пишет обзоры на японские мультики. Причём заметка Торбасова написана им в 1999 году, то есть когда ему было 22 года. Может быть, Понаиотов разглядел в нём гения, уровень публикаций которого и в 22 года заслуживает внимания общественности и спустя 20 лет? Но за прошедшие годы в Торбасове так и не обнаружился ни Ленин, ни Мао, только обывательствующий диванный маоист-анимешник.

Не меньшее удивление вызывает и ссылка на статью Тюлькина. Тюлькин, безусловно, заслуженный человек, лидер ДКИ, один из создателей РКРП и так далее. Но ведь известно, что Тюлькин — не теоретик, он за партийную карьеру не написал в теории вообще ничего значимого и значительного. Он скорее партийный администратор, функционер. Правда, поскольку оппортунист и окружил себя оппортунистами, постольку его партия по сути развалилась и находится в стадии самоликвидации осколков через проект актуализации выборной возни под названием «Рот-Фронт».

Тем временем, против Подгузова выступали и такие «учёные мужи», как Косолапов, Басалай, Чангли, Былевский, Хорев, Гусев, Богатырев; и такие «вожди» и их «оруженосцы», как Анпилов, Крючков, Шакуров, Федюков, Гунько, Буслаев, Губкин, Плево, Шапинов, Фомичёв, Морозов, Ферберов, Новиков. А уж всякой шушеры помельче — вагон и маленькая тележка.

Раз уж Понаиотов решил основывать свою публикацию на какой-то критике «Прорыва», то нужно было привести тот корпус материалов, который он считает собственно критикой и к чему он приурочил свою статью-добавку.

Представленные Понаиотовым примеры и иллюстрации лишь доказывают то, что автор сам не знает, к чему он присоединяется, а включил цитаты из первых попавшихся на глаза ссылок. В данном случае, чтобы обосновать антинаучное содержание материалов журнала.

Мы уже отмечали, что оппортунисты сознательно создают атмосферу того, что негативное отношение к прорывцам является как будто бы общим местом: «Всё с ними давно понятно, сектанты же», «отрицают демократический централизм», «не любят рабочих» и так далее. Понаиотов в данном случае пал жертвой этой моды, потому что начал убеждать читателей, что раз «вышло уже немало произведений с разбором тех или иных положений — и целых материалов — этого журнала, критикой и пр.», значит, дескать, «Прорыв» разгромлен. Осталось лишь обратить внимание читателей на данный факт и добавить «к критике научного централизма» материал «Политштурма», чтобы надёжнее убедить общественность.

К ключевому пороку журнала Понаиотов относит «пренебрежение статистикой, фактическим материалом и фактическим исследованием». Это довольно странное заявление того, кто себя называет марксистом. Напомним, Понаиотов взялся доказывать антинаучность позиции «Прорыва», а статистику и фактический материал (что такое «фактическое исследование», пусть простит оппонент, но понять невозможно) в качестве решающих признаков научности признаёт позитивизм, а не диаматика. Неужто Понаиотов не знает, что трепетное отношение к статистике и фактическому материалу — это девиз буржуазной социологии, политологии и других общественных лженаук? И дело не в том, что «Прорыв» пренебрегает какими-либо значимыми фактами или статистическими сведениями — этот аргумент есть банальная ложь, — дело в том, что марксизм и марксистское исследование вообще никогда не базируется на статистике, а фактический материал в марксистском и буржуазном исследовании — две большие разницы. Нужно ничего не понимать в содержании, например, книги «Капитал. Критика политической экономии», чтобы в качестве ключевого её достоинства признавать щепетильное отношение к статистике и фактическому материалу. Любой буржуазный учёный таким образом скомбинирует факты и подберёт статистику, чтобы придать своему произведению наиболее наукообразный вид, создать внешнюю форму обоснованности и доказательности, зачастую крайне примитивного оправдания капитализма. Нужно ничего не понимать в науке и диаматике, чтобы так дешево обманываться и швыряться этим чисто позитивистским аргументом.

Но не будем додумывать за автора, ведь что конкретно имеет в виду Понаиотов, раскрывается им на примере рассмотрения частных отношений собственности в пику позиции В.А. Подгузова.

Частная собственность: прорывская и антипрорывская версии

Так, Понаиотов из прочитанного в статье Валерия Алексеевича делает вывод, что по мнению прорывцев частная собственность есть животный институт. Он сдабривает придуманное им же выражение «животный институт» реальными выражениями из статьи Подгузова: «По своему происхождению частная собственность звериная, а по своему проявлению — животный атавизм». Хитрый приём, ибо одно дело — происхождение явления, другое дело — проявление, третье — его сущность, а четвёртое — его родовидовая принадлежность. Ниже автор упорно оспаривает то, что частная собственность — это социальное явление, а не тип отношений между биологическими организмами. Кто бы спорил! Не нужно было выдумывать «животных институтов», и было бы нечего оспаривать. Иными словами, Понаиотов не понял и извратил Подгузова, придумав якобы механическое перенесение им законов животного мира на общество. Или схитрил, как недобросовестный дискуссант.

Предположим, что Понаиотова не устраивает вообще установление в прорывской теории причин возникновения частных отношений собственности, а не только придуманный им «животный институт». Он, между прочим, восклицает:

«Ранее такое положение не высказывалось — это чистое новшество для теории».

Понаиотову не следует путать «чистое новшество» для него лично и развитие марксистско-ленинской теории. В данном случае то, что частные отношения собственности по своему происхождению звериные, а по своему проявлению — животный атавизм, является новшеством только для Понаиотова, так как он плохо читал классиков и не обдумывал прочитанное, ибо в нескольких местах подчёркивалась связь между поведением животных и поведением людей, опутанных частными отношениями собственности. Стало быть, новшество если и имеет место, то в более глубоком понимании и формулировке.

Так, Маркс писал:

«… когда история человечества составляла ещё часть естественной истории и когда, согласно египетскому сказанию, все боги скрывались в образе животных. Человечество представляется распадающимся на ряд животных разновидностей, связь между которыми не определяется равенством, а определяется именно неравенством, закреплённым в законах. Период несвободы в мировой истории требует таких прав, которые выражают эту несвободу, ибо это животное право — в отличие от человеческого права как воплощения свободы — есть воплощение несвободы. Феодализм в самом широком смысле этого слова представляет собой духовное животное царство, мир разделённого человечества, в противоположность такому человеческому миру, который сам создаёт свои различия и неравенство которого есть не что иное, как разноцветное преломление равенства. В странах примитивного феодализма, в странах господства кастового строя, где человечество буквально рассортировано по ящикам, где благородные, свободно переходящие друг в друга члены великого святого — святого Гумануса — распилены, расколоты, насильственно оторваны один от другого, мы находим поэтому и культ животных, религию животных в её первобытной форме, ибо человек всегда считает высшим существом то, что составляет его истинную сущность. Единственная форма равенства, проявляющаяся в действительной жизни животных, есть равенство между одним животным определённого вида и другими животными того же вида; это — равенство данного, определённого вида самому себе, но не равенство рода. Род животных как таковой проявляется только во враждебном отношении друг к другу различных животных видов, которые в борьбе друг с другом утверждают свои особые отличительные свойства. В желудке хищного зверя природа создала арену единения, горнило самого тесного слияния, орган связи между различными видами животных. Таким же образом при феодализме одна порода питается за счёт другой, вплоть до той, которая сама приросла к земле подобно полипу и которая обладает только множеством рук, чтобы срывать плоды земли для высших пород, сама же она питается прахом; ибо если в природном животном мире рабочие пчёлы убивают трутней, то в духовном животном мире, наоборот, трутни убивают рабочих пчёл — убивают их, изнуряя работой. Когда привилегированные апеллируют от установленного законом права к своим обычным правам, они требуют, вместо человеческого содержания права, животной формы права, которая теперь утратила свою реальность и превратилась в простую звериную маску».

Это рассуждения ещё молодого гения, но если вникнуть в их ход, то станет ясно, что никакого, во всяком случае «чистового», новшества не имеется точно.

Характерно, что чуть позже Маркс написал вообще крамолу с точки зрения Понаиотова:

«Средние века — это животный период в истории человечества, человеческая зоология».

Но это ладно, всё-таки редко рассматриваемые ранние работы. Но почему Понаиотов не читал «Диалектику природы», в которой Энгельс тонко подмечал, что конкуренция (то есть основанный на частной собственности процесс свободного бескомпромиссного взаимного удушения субъектов) есть копия животного поведения?

«Дарвин не подозревал, какую горькую сатиру он написал на людей, и в особенности на своих земляков, когда он доказал, что свободная конкуренция, борьба за существование, прославляемая экономистами как величайшее историческое достижение, является нормальным состоянием мира животных. Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще. Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более необходимой и с каждым днем все более возможной».

Может быть, и «Антидюринг» Понаиотов читал невнимательно? Ведь в нём Энгельс сообщает, что наёмный труд есть форма людоедства. Или для Понаиотова открытие, что людоедство ничем не отличается от способа потребления добычи хищниками?

«Когда г-н Дюринг строит презрительную мину по поводу того, что греческий мир был основан на рабстве, то он с таким же правом может поставить в упрек грекам, что они не имели паровых машин и электрического телеграфа. А когда он утверждает, что наше современное наемное рабство представляет собой лишь несколько видоизмененное и смягченное наследие прежнего рабства и не может быть объяснено из себя самого (т. е. из экономических законов современного общества), то это либо означает только то, что и наемный труд, и рабство представляют собой, как это известно каждому ребенку, формы порабощения и классового господства, — либо же это утверждение неверно. Ведь с таким же правом мы могли бы сказать, что наемный труд может быть объяснен только как смягченная форма людоедства, которое, как в настоящее время установлено, везде было первоначальным способом использования побежденных врагов».

Конечно, никто не объясняет наёмный труд через людоедство. Наёмный труд — это форма производственных отношений в виде обмена рабочего времени пролетария на деньги, величина стоимости которых примерно соответствует величине стоимости товаров, необходимых для его выживания и воспроизводства пролетарского классового состояния, в том числе и в форме будущих поколений. Людоедство, как явление древнего мира, — это непосредственное употребление в пищу плоти побеждённого врага. Однако и то и другое есть форма потребления человека человеком. В случае людоедства — в прямом смысле слова, а в случае наёмного труда — в смысле переработки жизни пролетария в богатство, роскошь и возвышение буржуа. Именно в рамках такого рассуждения Энгельс определяет наёмный труд как смягчённую форму людоедства. Но, разумеется, из самого этого факта невозможно объяснить ни законы функционирования наёмного труда, ни причину его появления.

Конечно, никто не утверждает, что классики писали о животных основаниях частных отношений собственности в подобных «Прорыву» формулировках. На то Подгузов и теоретик, что он развивает марксизм, даёт более глубокое и более конкретное содержание установленным ранее истинам, в том числе на основе анализа общественно-исторической практики XX века.

Но пусть читатель рассудит сам. Так, Понаиотов таким образом объясняет происхождение частных отношений собственности:

«Человечество существует около 3,5 млн. лет. Большую часть этого периода занимает первобытный коммунизм. На протяжении 3,5 млн. лет частной собственности не существовало. Еще Энгельс на основе книги Моргана показал, что является источником возникновения частной собственности — развитие производительных сил, развитие человеческой деятельности и пр. Классики марксизма всегда указывали, что частная собственность — это исключительно социальный феномен, который есть только у людей и может появится только у людей».

Хотелось бы, конечно, уточнить у Понаиотова весь список источников возникновения частной собственности, скрытый за кратким, но многозначительным «и пр.»? В конце данной фразы он даёт ссылку на работу Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», читайте, дескать, сами и узнаете, что там «и пр.». Что ж, давайте почитаем.

Так, подводя итог описанию истории различных очагов цивилизации, Энгельс пишет об эпохе, в которой произошло формирование частной собственности, следующее:

«Мы проследили разложение родового строя на трех отдельных крупных примерах — греков, римлян и германцев. Рассмотрим в заключение общие экономические условия, которые подрывали родовую организацию общества уже на высшей ступени варварства и совершенно устранили ее с появлением цивилизации. Здесь „Капитал“ Маркса будет нам столь же необходим, как и книга Моргана.

Возникнув на средней ступени дикости и продолжая развиваться на высшей ее ступени, род, насколько позволяют судить об этом наши источники, достигает своего расцвета на низшей ступени варварства. С этой ступени развития мы и начнем.

Мы находим здесь, где примером должны служить нам американские краснокожие, вполне развившийся родовой строй. Племя делилось на несколько родов, чаще всего на два; эти первоначальные роды распадаются каждый, по мере роста населения, на несколько дочерних родов, по отношению к которым первоначальный род выступает как фратрия; самое племя распадается на несколько племен, в каждом из них мы большей частью вновь встречаем прежние роды; союз включает, по крайней мере в отдельных случаях, родственные племена. Эта простая организация вполне соответствует общественным условиям, из которых она возникла. Она представляет собой не что иное, как свойственную этим условиям, естественно выросшую структуру; она в состоянии улаживать все конфликты, которые могут возникнуть внутри организованного таким образом общества. Конфликты с внешним миром устраняет война; она может кончиться уничтожением племени, но никак не порабощением его. Величие родового строя, но вместе с тем и его ограниченность проявляются в том, что здесь нет места для господства и порабощения. Внутри родового строя не существует еще никакого различия между правами и обязанностями; для индейца не существует вопроса, является ли участие в общественных делах, кровная месть или уплата выкупа за нее правом или обязанностью; такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, являются ли еда, сон, охота — правом или обязанностью? Точно так же невозможно расслоение племени и рода на различные классы. И это приводит нас к рассмотрению экономического базиса этого строя.

Население в высшей степени редко; оно гуще только в месте жительства племени; вокруг этого места лежит широким поясом прежде всего территория для охоты, а затем нейтральная полоса леса, отделяющая племя от других племен и служащая ему защитой. Разделение труда — чисто естественного происхождения; оно существует только между полами. Мужчина воюет, ходит на охоту и рыбную ловлю, добывает продукты питания в сыром виде и изготовляет необходимые для этого орудия. Женщина работает по дому и занята приготовлением пищи и одежды — варит, ткет, шьет. Каждый из них — хозяин в своей области: мужчина — в лесу, женщина — в доме. Каждый является собственником изготовленных и употребляемых им орудий: мужчина — оружия, охотничьих и рыболовных принадлежностей, женщина — домашней утвари. Домашнее хозяйство ведется на коммунистических началах несколькими, часто многими семьями. То, что изготовляется и используется сообща, составляет общую собственность: дом, огород, лодка. Здесь, таким образом, и притом только здесь, на самом деле существует придуманная юристами и экономистами цивилизованного общества „собственность, добытая своим трудом“, — последнее лживое правовое основание, на которое еще опирается современная капиталистическая собственность.

Но люди не везде остановились на этой ступени. В Азии они нашли животных, которых можно было приручать и в дальнейшем разводить в прирученном состоянии. За самкой дикого буйвола нужно было охотиться, прирученная же — она ежегодно приносила теленка и, кроме того, давала молоко. У некоторых наиболее передовых племен — арийцев, семитов, может быть уже и у туранцев — главной отраслью труда сделалось сначала приручение и лишь потом уже разведение скота и уход за ним. Пастушеские племена выделились из остальной массы варваров — это было первое крупное общественное разделение труда. Пастушеские племена производили не только больше, чем остальные варвары, но и производимые ими средства к жизни были другие. Они имели, сравнительно с теми, не только молоко, молочные продукты и мясо в гораздо больших количествах, но также шкуры, шерсть, козий пух и все возраставшее с увеличением массы сырья количество пряжи и тканей. Это впервые сделало возможным регулярный обмен. На более ранних ступенях развития мог происходить лишь случайный обмен; особое искусство в изготовлении оружия и орудий могло вести к временному разделению труда. Так, например, во многих местах были найдены несомненные остатки мастерских для изготовления каменных орудий позднего каменного века; мастера, развивавшие здесь свое искусство, работали, вероятно, за счет и на пользу всего коллектива, как это и сейчас еще делают постоянные ремесленники родовых общин в Индии. На этой ступени развития обмен мог возникнуть только внутри племени, да и тут он оставался исключительным явлением. Теперь же, напротив, после выделения пастушеских племен, мы находим готовыми все условия для обмена между членами различных племен, для его развития и упрочения как постоянного института. Первоначально обмен производился между племенами при посредстве родовых старейшин каждой стороны; когда же стада стали переходить в обособленную собственность, все больше стал преобладать, и наконец, сделался единственной формой обмена — обмен между отдельными лицами. Но главный предмет, которым обменивались пастушеские племена со своими соседями, был скот; скот сделался товаром, посредством которого оценивались все другие товары и который повсюду охотно принимался и в обмен на них, — одним словом, скот приобрел функцию денег и служил деньгами уже на этой ступени. С такой необходимостью и быстротой развивалась уже при самом возникновении товарообмена потребность в особом товаре — деньгах.

Огородничество, вероятно не известное жителям Азии, находившимся на низшей ступени варварства, появилось у них не позднее средней ступени, как предшественник полеводства. В климатических условиях Туранской равнины невозможна пастушеская жизнь без запасов корма на долгую и суровую зиму; луговодство и культура зерновых были здесь, таким образом, необходимы. То же самое следует сказать о степях к северу от Черного моря. Но если сначала зерно производилось для скота, то скоро оно стало пищей и для человека. Обрабатываемая земля оставалась еще собственностью племени и передавалась в пользование сначала роду, позднее самим родом-домашним общинам, наконец, отдельным лицам; они могли иметь на нее известные права владения, но не больше.

Из достижений этой ступени в области промышленной деятельности особенно важное значение имеют два: первое — ткацкий станок, второе — плавка металлических руд и обработка металлов. Самыми важными из них были медь и олово, а также выплавляемая из них бронза; бронза давала пригодные орудия и оружие, но не могла вытеснить каменные орудия; это было под силу только железу, а добывать железо еще не умели. Для нарядов и украшений начали употреблять золото и серебро, которые, по-видимому, уже имели большую ценность, чем медь и бронза.

Увеличение производства во всех отраслях — скотоводстве, земледелии, домашнем ремесле — сделало рабочую силу человека способной производить большее количество продуктов, чем это было необходимо для поддержания ее. Вместе с тем оно увеличивало ежедневное количество труда, приходившееся на каждого члена рода, домашней общины или отдельной семьи. Появилась потребность в привлечении новой рабочей силы. Война доставляла ее: военнопленных стали обращать в рабов. Первое крупное общественное разделение труда вместе с увеличением производительности труда, а следовательно, и богатства, и с расширением сферы производительной деятельности, при тогдашних исторических условиях, взятых в совокупности, с необходимостью влекло за собой рабство. Из первого крупного общественного разделения труда возникло и первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых.

Как и когда стада из общего владения племени или рода перешли в собственность глав отдельных семей, об этом мы ничего до сих пор не знаем. Но в основном переход этот должен был произойти на этой ступени. А с приобретением стад и прочих новых богатств в семье произошла революция. Промысел всегда был делом мужчины, средства для промысла изготовлялись им и были его собственностью. Стада были новыми средствами промысла; их первоначальное приручение, а позднее уход за ними были делом мужчины. Поэтому скот принадлежал ему; ему же принадлежали и полученные в обмен на скот товары и рабы. Весь избыток, который теперь давал промысел, доставался мужчине; женщина участвовала в потреблении его, но не имела доли в собственности. „Дикий“ воин и охотник довольствовался в доме вторым местом после женщины, „более кроткий“ пастух, кичась своим богатством, выдвинулся на первое место, а женщину оттеснил на второе. И она не могла жаловаться. Разделение труда в семье обусловливало распределение собственности между мужчиной и женщиной; оно осталось тем же самым и, тем не менее, оно совершенно перевернуло теперь существовавшие до того домашние отношения исключительно потому, что разделение труда вне семьи стало другим. Та самая причина, которая прежде обеспечивала женщине ее господство в доме — ограничение ее труда домашней работой, — эта же самая причина теперь делала неизбежным господство мужчины в доме; домашняя работа женщины утратила теперь свое значение по сравнению с промысловым трудом мужчины; его труд был всем, ее работа — незначительным придатком. Уже здесь обнаруживается, что освобождение женщины, ее уравнение в правах с мужчиной невозможно ни сейчас, ни в будущем, пока женщина отстранена от общественного производительного труда и вынуждена ограничиваться домашним частным трудом. Освобождение женщины станет возможным только тогда, когда она сможет в крупном, общественном масштабе участвовать в производстве, а работа по дому будет занимать ее лишь в незначительной мере. А это сделалось возможным только благодаря современной крупной промышленности, которая не только допускает женский труд в больших размерах, но и прямо требует его и все более и более стремится растворить частный домашний труд в общественном производстве.

С утверждением фактического господства мужчины в доме пали последние преграды к его единовластию. Это единовластие было подтверждено и увековечено ниспровержением материнского права, введением отцовского права, постепенным переходом от парного брака к моногамии. А это создало трещину в древнем родовом строе: отдельная семья сделалась силой, которая угрожающе противостояла роду».

И где же здесь хоть один источник возникновения частной собственности, не говоря уже о целом перечне? Энгельс в данном случае даёт описание тех условий, которые привели к образованию семьи, частной собственности, классов и государства. К ним относится, во-первых, рост производительности до уровня устойчивого накопления излишков, во-вторых, радикальное углубление разделения труда, в-третьих, появление устойчивого обмена. А затем Энгельс выдвигает гипотезу о том, как и когда произошло образование права (!) собственности.

Чуть ниже Энгельс несколько уточняет:

«Производство на всех предшествовавших ступенях общественного развития было по существу коллективным, равным образом и потребление сводилось к прямому распределению продуктов внутри больших или меньших коммунистических общин. Этот коллективный характер производства осуществлялся в самых узких рамках, но он влек за собой господство производителей над своим производственным процессом и продуктом производства. Они знают, что делается с продуктом: они потребляют его, он не выходит из их рук, и пока производство ведется на этой основе, оно не может перерасти производителей, не может породить таинственные, чуждые им силы, как это постоянно и неизбежно бывает в эпоху цивилизации.

Но в этот производственный процесс медленно проникает разделение труда. Оно подрывает коллективный характер производства и присвоения, оно делает преобладающим правилом присвоение отдельными лицами и вместе с тем порождает обмен между ними».

Итак, согласно Энгельсу разделение труда делает преобладающими частные отношения собственности.

Понаиотов же пишет, что источником возникновения частной собственности было развитие производительных сил и «развитие человеческой деятельности». Он, видимо, не понимает, что такое производительные силы, раз поставил их в ряд с деятельностью вообще. Он, видимо, настолько торопился разгромить «Прорыв», что зачем-то и после деятельности поставил «и пр.». В один ряд с понятием деятельности человека, вообще говоря, ничего не поставишь. Нет у него равноправных категорий, чтобы составить логически корректное перечисление. У′же понятия человеческой деятельности — понятие «практика», а шире — только само общественное бытие. Впрочем, формула «источником возникновения Χ было общественное бытие» — абсолютно безошибочна для любого общественного явления Χ. Досадно только, что она ничего не раскрывает по существу, кроме факта первичности и причинности бытия.

Сказать, что источником возникновения частной собственности было развитие производительных сил, — настолько же мудро, как сказать, что источником возникновения вообще всего социального было развитие производительных сил. Развитие производительных сил есть двигатель прогресса, поэтому всё общество в некотором смысле — результат развития производительных сил. Более того, ведущим элементом производительных сил являются сами люди. Поэтому фраза «источником возникновения частной собственности было развитие производительных сил» является абсолютным синонимом фразы «источником возникновение частной собственности было развитие людей». Но поскольку наш критик и редакторы «штурма» не понимают, что такое производительные силы, постольку ирония святой простоты этой «мудрости» им не доступна.

В журнале «Прорыв» недавно была выпущена статья, в которой вопрос возникновения частных отношений собственности разжёвывается довольно подробно. Но штурмовик её не заметил. А жаль. Следовало обратиться к нам за списком литературы по интересующему его вопросу.

Предлагаем крупную выписку из той статьи:

«Если сравнить первобытно-общинную общественно-экономическую формацию с любой эксплуататорской общественно-экономической формацией (рабством, феодализмом или капитализмом), то мы увидим, что в надстройке первобытного общества отсутствует государство, а племенные учреждения функционируют на основе тотального признания их необходимости. Нет никакого принуждения, все первобытные люди живут и трудятся как один, племя составляет единый гармоничный общественный организм, в котором нет места индивидуальности, а за пределами него только позорная смерть. Для первобытного человека пожертвовать жизнью ради племени не является геройством, это даже не решение, а автоматическое действие, не подлежащее обдумыванию. Авторитет племенных и родовых учреждений — абсолютен. Подобная форма отношений между людьми возникла по необходимости выживания в суровых условиях низкого уровня развития производительных сил и наглядно демонстрирует, что человеческая первозданность выделилась из природного состояния.

Переход от присваивающего хозяйства к производящему создал условия для специализации труда на преимущественно умственный и преимущественно физический (появился достаточный и устойчивый прибавочный продукт), что и являлось объективным требованием нового уровня развития производительных сил. Но появление подобного разделения труда не могло само по себе привести к зарождению частных отношений собственности и классов, т. е. эксплуататорских производственных отношений. В таком случае должен быть задействован какой-то обязательный фактор из области производительных сил. Этот момент почти всегда упускается из виду.

В современной марксистской литературе вместо изучения причин предлагаются отписки, составленные из описания исторического процесса, подобные этой:

„После первобытнообщинной формации в результате разделения труда и появления частной собственности возникли противоположность экономических интересов индивидов, социальное неравенство, общество развивалось в условиях стихийности. Оно вступило в антагонистический период своей истории. Люди стали закрепляться за определёнными орудиями труда и различными видами всё более дифференцировавшейся деятельности помимо их воли и сознания, в силу слепой необходимости развития производства. Такое разделение труда приводит к отчуждению от человека всех других видов деятельности, кроме сравнительно узкой сферы его труда. Создаваемые людьми материальные и духовные ценности, а также сами общественные отношения уходят из-под их контроля и начинают господствовать над ними. Все общественные формации, после первобытнообщинной (исключая будущую коммунистическую) основаны на эксплуатации и антагонизме классов“ [„Энциклопедия марксизма“].

За кадром остаётся вопрос, почему появляется частная собственность и возникает противоположность интересов? Откуда взялись частные отношения собственности? С чего вдруг объективно целесообразное при любом уровне развития орудий производства общественное владение и распоряжение всеми факторами производства (людьми и средствами производства) заменяется на частное?

Энгельс исследовал этот вопрос в работе „Происхождение семьи, частной собственности и государства“, но остался, по сути, не услышанным современными теоретиками, которые предпочитают копаться в деталях приведённой классиком фактуры.

Когда мы говорим, что рабовладельческий способ производства был шагом вперёд по сравнению с первобытно-общинным, то под этим не имеется в виду ничего, кроме того, что при рабстве использовались более производительные орудия производства (включая покорение новых сил природы), в т.ч. со специализацией труда на управленческий и исполнительный, с выделением лиц умственного труда. Если же рассмотреть именно производственные отношения рабства по сравнению с производственными отношениями общинников, то ничего кроме отвратительного принуждения, обращения живых людей в орудия труда мы не увидим.

Итак, производственные отношения — это отношения между людьми в процессе производства и потребления материальных и духовных благ, т. е. в процессе преобразования природы, преобразования самого общества и потребления (как личного, так и производственного) полученных в результате благ. Последнее выражается в т.ч. в той доле общественных богатств, которая гарантируется каждому члену общества. Производственные отношения определяют в процессе производства: а) что делать, б) как делать, в) порядок распределения результатов труда.

Объективная сторона того, что и как делать, зависит от тех орудий труда, которые используются трудящимися, и того тела природы или общества, на которые они направлены, иными словами, прямо зависит от уровня развития элемента производительных сил в виде орудий производства. Субъективная сторона того, что и как делать, зависит от производственного опыта, навыков непосредственных производителей и организаторского опыта и навыков управляющих, иными словами, прямо зависит от уровня развития элемента производительных сил в виде качества сознания людей.

Объективная сторона порядка распределения зависит от воспроизводства непосредственных производителей и управляющих в качестве самих себя, т. е. представляет собой необходимый минимум потребления для выживания общества. Субъективная сторона порядка распределения (для личного потребления) возникает только в условиях наличия устойчивого прибавочного продукта (излишка) и зависит от уровня развития элемента производительных сил в виде качества сознания людей.

Этот третий момент производственных отношений и составляет формулировку отношений собственности — либо общественная, т. е. потребление (как личное, так и производственное) в пользу всего общества, либо частная, т. е. в пользу только какой-то части общества.

Вместе с тем, порядок распределения, как момент производственных отношений, влияет на субъективную сторону первых двух, т. е. того, что и как делать, т. к. определяет цели производственной деятельности людей. Разумеется, какая бы ни была волюнтаристская цель производства, она не может выйти за пределы объективной необходимости материального и духовного воспроизводства общества хотя бы примерно в том же состоянии, которое имеется в момент постановки такой цели, но любая частная цель производства (будь-то рабовладельца, феодала или капиталиста) в той или иной степени замедляет общественный прогресс, т. к. отступает от оптимума, от абсолютного закона коммунизма (всестороннее развитие каждого как условие всестороннего развития всех или, иными словами, от задачи воспроизводства счастливого общества).

Из сказанного видно, что культурное развитие людей, т. е. качество их сознания как элемент производительных сил в значительной степени определяет облик производственных отношений, и именно в нём необходимо искать причину возникновения частной собственности, классов и государства.

Таким образом, тот факт, что ручная мельница дала нам общество с сюзереном во главе, а паровая мельница — общество с промышленным капиталистом, указывает на определяющее влияние уровня развития средств производства в условиях крайне низкого уровня собственно духовной культуры людей — главной производительной силы.

Мало того, в эпоху перехода от бесклассового первобытного общества к первому классовому обществу рабовладельцев духовная культура людей содержала в себе то, что привело к насильственному отчуждению значительной части прибавочного продукта общества (в т.ч. с целью обмена между племенами), а затем и факторов производства в руки частных лиц, т. е. сделало факторы и результаты производства объектами права собственности. Вместе с тем, то же качество духовной культуры превратило особенности управленческого труда в классообразующий фактор. Никакая внешняя объективная сила не принуждала первобытных вождей и верхушку племени отказываться от коллективистских форм взаимодействия, превращаться в эксплуататорский класс, обращая сначала иноплеменников, а затем и соплеменников в рабов. Несмотря на то, что образование частных отношений собственности, а затем классов и государства представляли собой длительный естественно-исторический процесс, его причины коренятся именно в субъективном состоянии мировоззрения людей, а не в уровне развития средств производства, как это принято считать.

Рассмотрение духовного состояния людей, в котором сформировались частные отношения собственности, показывает, что законы пищевой цепочки животного мира явились для вождей и верхушки общин примером того отношения, которое позднее было названо частной собственностью. Акт личного потребления, например, приёма пищи, всегда происходит в форме отчуждения предмета потребления от всего остального общества. Если обратить психические ощущения от такого акта (подобные тем, которые свойственны хищному зверю, который употребляет предоставленную в изобилии еду до тех пор, пока пищеварительная система не начинает отказывать) на общественные отношения по поводу различных благ, то мы получим частную собственность. Наиболее ценными благами являются средства производства, и после того как они попадают в частные руки, можно говорить о завершении процесса классообразования.

Так, частная собственность — это формы производственных отношений, возникающих между людьми по поводу отторжения друг от друга материальных и духовных условий существования и развития, а именно: когда иметь что-либо в своем распоряжении можно лишь в том случае, если один субъект сможет отстранить другого субъекта от средств существования [„Словарь прорывца“].

Стало быть, наиболее последовательным выражением сущности частных отношений собственности является людоедство. Разумеется, людоедство рабовладельцев, феодалов и капиталистов осуществляется не путём буквального поглощения плоти трудящихся, но и не лучше — путём обращения бесценного времени жизни эксплуатируемых в богатство, праздность и разврат для этих паразитов. А то, что общество воспроизводится и развивается — совершенно побочный процесс от основных „производственных задач“ людоедства. Более того, в современном империалистическом обществе рабочая сила миллиардов людей расходуется вообще на бессмысленное накопление имеющих денежное выражение „активов“ пары сотен семей.

В этой связи ясно, что людоедство, каким бы цивилизованным оно ни казалось, является животным пережитком в человеке. Мировоззрение первобытных людей, сформированное сотнями тысяч лет хронического голода и холода, содержало в себе мощные атавизмы — инстинкты и рефлексы, наиболее значительный комплекс которых проявился в области общественных отношений в виде материального интереса. Стремление следовать частному интересу, интересу семьи, группы, класса, не отличимое от животного инстинкта выживания, возобладало над конструктивными элементами мировоззрения, главным образом, управляющих представителей разлагающихся первобытных обществ. Они и начали обращать орудия труда, землю и людей в частную собственность, образовав для защиты своего права специализированную вооружённую силу — государство.

Таким образом, атавизмы в психике и мировоззрении людей стали причиной формирования и насаждения эксплуататорских производственных отношений. С этой точки зрения становится более понятен марксистский тезис, что социальный прогресс представляет собой всё большее очеловечивание общества, т. е. избавление его от животных пережитков. И смена производственных отношений рабства на отношения феодализма, а их, в свою очередь, — на буржуазные отношения, хотя и была сопряжена с тем, что непосредственные и опосредованные производители по своему примитивному состоянию были не способны управляться с более технически совершенными орудиями производства, но в первую очередь представляет собой процесс медленного освобождения от людоедской сущности эксплуатации. Со стихийным поднятием интеллектуального уровня трудящихся масс постепенно приходило уважение к себе, осознание хотя бы того, что трудящийся человек — это не говорящий осёл».

О каком конкретно фрагменте в работе классика говорил автор данной статьи А. Иванов? Мы его спросили. Вот цитата Энгельса:

«И что за чудесная организация этот родовой строй во всей его наивности и простоте! Без солдат, жандармов и полицейских, без дворян, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без судебных процессов — все идет своим установленным порядком. Всякие споры и распри разрешаются сообща теми, кого они касаются, — родом или племенем, или отдельными родами между собой; лишь как самое крайнее, редко применяемое средство грозит кровная месть, и наша смертная казнь является только ее цивилизованной формой, которой присущи как положительные, так и отрицательные стороны цивилизации. Хотя общих дел гораздо больше, чем в настоящее время, — домашнее хозяйство ведется рядом семейств сообща и на коммунистических началах, земля является собственностью всего племени, только мелкие огороды предоставлены во временное пользование отдельным хозяйствам, — тем не менее нет и следа нашего раздутого и сложного аппарата управления. Все вопросы решают сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал. Бедных и нуждающихся не может быть — коммунистическое хозяйство и род знают свои обязанности по отношению к престарелым, больным и изувеченным на войне. Все равны и свободны, в том числе и женщины. Рабов еще не существует, нет, как правило, еще и порабощения чужих племен. Когда ирокезы около 1651 г. победили племя эри и „нейтральную нацию“, они предложили им вступить полноправными членами в свой союз, только после того как побежденные отклонили это, они были изгнаны со своей территории. А каких мужчин и женщин порождает такое общество, показывают восторженные отзывы всех белых, соприкасавшихся с неиспорченными индейцами, о чувстве собственного достоинства, прямодушии, силе характера и храбрости этих варваров.

Примеры этой храбрости мы видели совсем недавно в Африке. Кафры-зулусы несколько лет тому назад, как и нубийцы несколько месяцев назад — племена, у которых родовые учреждения еще не исчезли, — сделали то, на что не способно ни одно европейское войско. Вооруженные только копьями и дротиками, не имея огнестрельного оружия, они под градом пуль заряжающихся с казенной части ружей английской пехоты — по общему признанию первой в мире по боевым действиям в сомкнутом строю — продвигались вперед на дистанцию штыкового боя, не раз расстраивали ряды этой пехоты и даже опрокидывали ее, несмотря на чрезвычайное неравенство в вооружении, несмотря на то, что они не отбывают никакой воинской повинности и не имеют понятия о строевой службе. О том, что в состоянии они выдержать и выполнить, свидетельствуют сетования англичан по поводу того, что кафр в сутки проходит больше, чем лошадь, и быстрее ее. У него мельчайший мускул, крепкий, как сталь, выделяется словно плетеный ремень, — говорит один английский художник.

Так выглядели люди и человеческое общество до того, как произошло разделение на различные классы. И если мы сравним их положение с положением громадного большинства современных цивилизованных людей, то разница между нынешним пролетарием или мелким крестьянином и древним свободным членом рода окажется колоссальной.

Это одна сторона дела. Но не забудем, что эта организация была обречена на гибель. Дальше племени она не пошла, образование союза племен означает уже начало ее разрушения, как мы это еще увидим и как мы это уже видели на примерах попыток ирокезов поработить другие племена. Все, что было вне племени, было вне закона. При отсутствии заключенного по всей форме мирного договора царила война между племенами, и эта война велась с той жестокостью, которая отличает человека от остальных животных и которая только впоследствии была несколько смягчена под влиянием материальных интересов. Находившийся в полном расцвете родовой строй, каким мы наблюдали его в Америке, предполагал крайне неразвитое производство, следовательно, крайне редкое население на обширном пространстве, отсюда почти полное подчинение человека враждебно противостоящей и непонятной ему окружающей природе, что и находит свое отражение в детски наивных религиозных представлениях. Племя оставалось для человека границей как по отношению к иноплеменнику, так и по отношению к самому себе: племя, род и их учреждения были священны и неприкосновенны, были той данной от природы высшей властью, которой отдельная личность оставалась безусловно подчиненной в своих чувствах, мыслях и поступках. Как ни импозантно выглядят в наших глазах люди этой эпохи, они неотличимы друг от друга, они не оторвались еще, по выражению Маркса, от пуповины первобытной общности. Власть этой первобытной общности должна была быть сломлена, — и она была сломлена. Но она была сломлена под такими влияниями, которые прямо представляются нам упадком, грехопадением по сравнению с высоким нравственным уровнем старого родового общества. Самые низменные побуждения — вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная скаредность, корыстное стремление к грабежу общего достояния — являются воспреемниками нового, цивилизованного, классового общества; самые гнусные средства — воровство, насилие, коварство, измена — подтачивают старое бесклассовое родовое общество и приводят к его гибели. А само новое общество в течение всех двух с половиной тысяч лет своего существования всегда представляло только картину развития незначительного меньшинства за счет эксплуатируемого и угнетенного громадного большинства, и оно остается таким и теперь в еще большей степени, чем когда бы то ни было прежде».

Итак, согласно Энгельсу, 1) низменные побуждения: вульгарная жадность, грубая страсть к наслаждениям, грязная скаредность, корыстное стремление к грабежу общего достояния и 2) самые гнусные средства: воровство, насилие, коварство, измена приводят к гибели первобытного общества, в том числе и к образованию частных отношений собственности. Пусть читатель сам судит, проявились ли данные явления (когда, разумеется, возникло для этого основание в виде устойчивых излишков), по примеру животного мира или взялись из ниоткуда.

По крайней мере автор настоящей статьи придерживается следующей позиции:

«Человечество — это форма организации материи. Общество, являясь частью природы, кроме того, является также особой силой самой природы. Способ проявления этой особой силы состоит в развитии природы, не исключая и самого общества как её части. Сменяющие друг друга ступени развития конкретных форм преобразования природы, представляющие собой также целые исторические эпохи истории человечества, называются способами производства. Почему не способами расширенного воспроизводства общества — что было бы логичнее? Дело в том, что из-за низкой развитости производительных сил на историческом отрезке до достижения зрелого коммунизма, воспроизводство собственно человека оказалось вторичным, абсолютно подчинённым производству материальных благ. Долгие столетия в вопросе воспроизводства человека доминирующее место занимала проблема биологического размножения и поддержания хотя бы имеющегося уровня интеллектуального развития, навыков и культурного облика. Поэтому именно способ производства материальных благ играл абсолютно решающую роль в расширенном воспроизводстве общества.

Далее, способ производства представляет собой неразрывное единство производительных сил, то есть конкретных людей известной культуры, вооружённых конкретными орудиями производства, и производственных отношений, то есть отношений между этими людьми в процессе производства.

Очевидно, что производительные силы, во-первых, способны к бесконечному развитию. Во-вторых, свою зрелость проявляют по мере превращения в абсолютно общественные — чем больше людей правильно используются в производстве, тем выше темп развития общества. В-третьих, каждый конкретный момент соединения производительных сил с телом природы объективно требует определённую комбинацию совместных человеческих усилий известного качества.

Отсюда следует, что идеальными, сиречь целесообразными, наиболее продуктивными, производственными отношениями является такая форма человеческих отношений, которая точно учитывает все необходимые пропорции качества и количества труда, применяемых орудий, используемых природных сил и самого тела природы. Иными словами, форма общественных отношений, всецело основанная на научном познании процесса преобразования природы. Причём основополагающим условием такого рода отношений является полная консолидация усилий всех членов общества как залог, во-первых, внутренней бесконфликтности общества, так и, во-вторых, гарантия расширенного воспроизводства общества.

Однако, поскольку развитие сознания, то есть качества отражения, происходит по мере развития самого преобразовательного процесса, а человечество развивается только путём развития элементов природы, то формирование типа производственных отношений до сих пор носило чисто стихийный характер. Короче говоря, люди соединялись друг с другом в необходимом процессе производства не осознанно, а вслепую.

Что же, в таком случае, определяло облик производственных отношений? Во-первых, это объективные требования эксплуатации орудий производства — что и обеспечивало смену эпох, во-вторых, атавизмы животной психики. Если сознательная, научная организация производственных отношений является истинно человеческим, разумным подходом, то в условиях его незрелости проявляют себя остатки животного в человеке: рефлексы, инстинкты, которые и называются материальными интересами. Грубо говоря, люди выстраивали отношения между собой по примеру животных.

Если оставаться на почве материализма, то ясно, что больше проявить себя попросту нечему. Никаких других источников формирования взаимного общения людей в процессе производства не существует.

Поэтому, когда человечество находилось в жесточайших условиях первобытного состояния, когда прибавочный продукт был настолько мал, что едва ли серьёзно накапливался, производственные отношения представляли собой отношения сотрудничества и взаимной помощи чрезвычайно придавленных внешними обстоятельствами членов родовой общины. Без полной консолидации сил всего сообщества, без абсолютного коллективизма выживание было невозможно вообще. В этом случае материальные интересы были только коллективными и полностью совпадали с инстинктом выживания всего племени. Сфера духовной жизни, конечно, была крайне примитивной и всецело подчинена задачам физического выживания.

Учреждения первобытной общины были настолько естественно связаны с первейшими потребностями производственной деятельности и выживания сообщества, что в общественном сознании первобытного человека надстройка в строго научном смысле не выделялась. Духовная жизнь первобытного человека была крайне проста: коллектив — это вообще всё, источник жизни и единственный способ жизни в агрессивных условиях природы.

Зато с переходом к более производительным способам преобразования, со скачком в развитии производительных сил — переходом от крайне примитивных орудий труда к более совершенным, постепенно оформился принципиально новый тип производственных отношений. Организация более высокого уровня производства, постепенная специализация труда на физический и умственный, на исполнительный и управленческий выделила на особое положение в первую очередь наиболее авторитетных старейшин. Вполне естественно, что не обладая возможностью научного познания целесообразной организации отношений людей в процессе производства, в первую очередь эффективного использования возрастающего прибавочного продукта как главного фактора расширенного воспроизводства общества, сознание сформировавшейся верхушки было подчинено всё тем же рефлексам, инстинктам, сиречь материальным интересам, но уже получившим простор для узкогруппового и индивидуалистского расцвета.

Основным приёмом „борьбы за выживание“ группы или отдельного лица внутри общины является отчуждение, узурпация избыточного продукта, а затем и самих факторов производства. Если „общий труд ведет к общей собственности на средства производства, равно как на продукты производства“ (Сталин), то углубившееся разделение труда привело к частной собственности на средства производства, равно как на продукты производства. Таким образом производственные отношения оформились на совершенно противоестественной антиобщественной основе — на недопущении ближнего к средствам существования. Вместе с тем, впервые появился обмен, а за ним — деньги и капитал.

Возникло, стало быть, особое состояние внутриобщественной конфликтности в виде наличия противопоставленных друг другу социальных классов — эксплуататоров и эксплуатируемых, что вызвало к жизни особый общественный институт, вставший над обществом и охраняющий частную собственность эксплуататоров — государство. Новый общественный порядок, основывающийся на интересах эксплуататорского класса, был оформлен в виде декларации правил — то есть публичного и частного права. Вместе с государством потребовалась специальная, весьма консолидированная область духовной жизни общества — специфические формы общественного сознания и особые общественные учреждения, которые придавали бы устойчивости соединению убогих производственных отношений со всегда ретивыми, живыми, бодрыми, летящими вперёд производительными силами. Совокупность этих политических, правовых, религиозных, художественных, философских взглядов и соответствующих им политических, правовых и других учреждений называется надстройка.

Так, последние семь тысяч лет происходило социальное торможение разворачивания бесконечного потенциала развития производительных сил в угоду алчности, эгоизма, гедонизма, прихотей представителей господствующих классов.

Для того, чтобы оценить, какие потери понесло человечество за это время во взаимном пожирании отношений частной собственности, то следует оценить, сколько производительного человеческого труда, сколько творческого потенциала «сгорело» во взаимных войнах, взаимной резне, на строительстве культовых сооружений, производстве оружия и средств террора, в ходе сознательного насаждения религии, национализма, демократии, в порядке глупости и самодурства. Отказ от коммунистических принципов поставил человечество в состояние противоречия с самим собой, в состояние постоянного несчастья.

В последующие после раскола общества на классы семь тысяч лет в производственных отношениях, вслед за неостановимым развитием производительных сил, менялись по сути лишь формы частной собственности. Причём менялись с огромным скрипом, преодолевая колоссальное сопротивление надстройки.

Таким образом, капитализм венчает развитие убожества обществ, основанных на частной собственности. Обществ, структуру которых определяют производственные отношения, в которых к объективным насущным требованиям развития производительных сил гирями привязаны противоестественные и антиобщественные отношения частной собственности. Вместо дружного, совместного, коллективного труда общество погрязло во взаимном истреблении, в джунглях своего невежества и диких страстей» («Причины реставрации капитализма в СССР»).

Разве корректно говорить, что мы отрицаем социальную природу частных отношений собственности, что мы якобы утверждаем, что это не социальный, а животный институт? Думается, нет. Думается, что это недобросовестный полемический приём «Политштурма». Дескать, прорывцы — такие чудаки, относят частную собственность к миру животных, а не людей.

Пусть теперь читатель самостоятельно судит, насколько бессовестна такая оценка Понаиотова:

«„Прорыв“ проводит нелепую и поверхностную аналогию между животным миром и миром людей. Там они видят нечто одинаковое по их мнению — присвоение недоступных большинству благ — и делают вывод о животном или зверином начале частной собственности. Никакой связи с антропологией, историей, социологией. Нет связи даже с марксистскими текстами. К науке такой подход не имеет никакого отношения».

А также, насколько позиция «Прорыва» является открытием и насколько она «забавна».

Дополнительно следует прокомментировать мнение Понаиотова, что частные отношения собственности были прогрессивными, но теперь перестали, поэтому коммунисты борются за их ликвидацию. Оппонент, по-видимому, размышляет так: раз частная собственность является основой более поздних формаций, значит она должна была быть прогрессивной по крайней мере по отношению к первобытному обществу. Он не понимает, что прогрессивными являются по отношению к друг другу способы производства и сами общественно-экономические формации, а не частная собственность. Можно сказать так, что феодальная собственность более прогрессивна по отношению с рабовладельческой, а капиталистическая — с феодальной. Но и такое рассуждение правомочно только в границах рассмотрения эксплуататорской, то есть людоедской по сути, формы производственного отношения. Более того, разница в содержании частных отношений собственности рабства, феодализма и капитализма крайне незначительна и связана лишь с изменением объектов, по поводу которых эти отношения возникают (рабы, земля, капитал). Юридическое же выражение этих отношений (право частной собственности) вообще практически идентичны, разнятся лишь нюансы.

Понаиoтов не владеет марксистским учением об обществе как форме материи, поэтому не понимает, что все виды производственных отношений в классовом обществе всегда тормозили и сковывали производительные силы. Смена форм эксплуататорских производственных отношений была прогрессивна лишь относительно, она есть перевод трудящихся из разряда говорящей вещи в разряд проституированного пролетария и происходила не только под натиском классовой борьбы, но и в связи с развитием орудий производства. Частная собственность же, являясь основополагающим элементом всех систем эксплуататорских производственных отношений, представляет собой субъективную сторону порядка распределения результатов труда. Она по сути была неизменна — владельцам рабов, земель, капиталов была предоставлена свобода высасывать жизнь из непосредственных производителей для собственного благоденствия, тщеславия и извращения. Разница между рабовладельческой, феодальной и буржуазной собственностью исторически себя проявляла только в форме классовой борьбы между этими тремя эксплуататорскими классами. То есть прогрессивным, например, было уничтожение феодальной собственности (вместе с феодалами зачастую) в пользу установления капиталистической собственности, иными словами смена самих эксплуататорских классов. Сами же отношения собственности в данном случае никакого прогресса в себе не заключали.

Понаиотов неправильно понимает то, что обеспечивало прогрессивность классовых обществ по сравнению с первобытно-общинным. Это, главным образом, разделение труда на умственный и физический, то есть на управленческий и исполнительный, стремительное развитие орудий производства в этой связи и, как результат становления рынка, возрастание общественного характера производства во всемирном масштабе.

Частные отношения собственности образовались в результате разделения труда, но не являются его обязательным следствием. Более того, даже в рамках рабства, феодализма и капитализма частная собственность тормозит развитие общества. Это как раз либералы проповедуют, что частная собственность порождает только лишь инициативу и предприимчивость, замалчивая гигантский список её негативных последствий. Пусть Понаиотов обратит внимание, что все величайшие достижения древних, античных, средневековых и современных князей, царей, президентов и премьеров обеспечивались в том числе за счёт попирания прав собственности своих же правящих классов, концентрации в руках государства огромных богатств и огромной материальной силы. Пётр I превратил отсталую феодальную Россию в европейскую империю не за счёт развития частной собственности, хотя и сделал это в интересах феодально-дворянского класса частных собственников.

Иные претензии к научности

Далее Понаиотов сообщает ещё ряд вопросов, которые якобы доказывают ненаучность позиции прорывцев:

«Дальше — больше. Аналитика Подгузова и его адептов не ограничивается новым взглядом на частную собственность. Прорывовцы и в других вопросах совершают потрясающие открытия, далеко и на долго откидывая марксизм. Так, по их мнению…»

I

Первое:

«классы образовались в первую очередь из-за разной степени знаний».

В подтверждение он приводит следующие слова В.А. Подгузова:

«…причина ДЕЛЕНИЯ общества на классы не биологическая, не объективная, а исторически субъективная…в зависимости от наполненности его сознания фундаментальной и актуальной информацией, от степени совершенства методологии его мышления, объективная практика расставляет людей на противоположные роли в обществе, что и позволяет их относить к различным классам…субъекты, которые на стадии первобытного коммунизма, в силу простодушия, отказали себе в интенсивном развитии своего сознания и остались слеповерящими и слабодумающими индивидами, и образовали класс людей преимущественно физического труда, давший миру, впоследствии, рабов, феодальных крестьян и пролетариев умственного и физического труда».

Складненько Понаиотов подрезал цитату, но давайте прочитаем её полностью:

«Управление, т.е. принуждение, как форма общественных отношений будет существовать, пока социум состоит из людей, чьи особенности позволяют относить их к противоположным классам. Многие, до сих пор, не понимают, что причина ДЕЛЕНИЯ общества на классы не биологическая, не объективная, а исторически субъективная, в том смысле, что в человеке главным отличием от другого человека является не физиологическое и не богом дарёное, а сознательное. И, в зависимости от наполненности его сознания фундаментальной и актуальной информацией, от степени совершенства методологии его мышления, объективная практика расставляет людей на противоположные роли в обществе, что и позволяет их относить к различным классам, основные внешние признаки которых и сформулировал Ленин. Но, заучив эти внешние признаки любого класса, многие так и не поняли ПРИЧИНЫ этого деления и не понимают до сих пор, почему они оказались в рядах эксплуатируемого, фактически, бесправного класса, почему хозяева обращаются с ними хуже, чем с болванками на складе заготовок.

Между тем, субъекты, которые на стадии первобытного коммунизма, в силу простодушия, отказали себе в интенсивном развитии своего сознания и остались слеповерящими и слабодумающими индивидами, и образовали класс людей преимущественно физического труда, давший миру, впоследствии, рабов, феодальных крестьян и пролетариев умственного и физического труда» («Ещё раз к вопросу о научном централизме»).

То есть, во-первых, цитата оказалась совсем не об образовании классов, во-вторых, штурмовик её сократил таким образом, чтобы передать в искажённом виде. Смысл обвинений критика состоит в том, что В.А. Подгузов якобы отрицает объективный характер деления общества на классы. Предлагаем цитаты непосредственно по теме:

«Классовое деление общества — не случайное стечение обстоятельств, не только плод естественно-исторического процесса, но и продукт глубоко ОСОЗНАННОЙ борьбы за утверждение и сохранение деления общества на классы, итог сознательного использования субъективных и объективных технических предпосылок для закрепления деления общества на классы» («О коренных проблемах пролетарского движения в России»).

«Эксплуататорские классы не могут возникнуть вне паразитарного УМЫСЛА одних субъектов и БЕЗГРАМОТНОСТИ других, т.е. без неразрывного единства объективных и субъективных классообразующих факторов.

Исследуя причины классового устройства общества, невозможно ничего понять, если не руководствоваться диаматикой единства объективного и субъективного факторов в формировании общественных структур и отношений.

Как показала практика тысячелетий, любой уровень развития производительных сил общества, даже самый простой, собирательский, охотничий, является достаточной объективной основой для того, чтобы люди могли вступить между собой исключительно в коммунистические производственные отношения и не имели над собой хозяев. Казалось бы, если уж в условиях явной скудности средств существования люди тысячелетиями умудрялись сосуществовать в рамках коммунистических отношений, буквально кровного братства, то, по мере роста производительности труда и объема материальных благ, эти отношения могли бы только совершенствоваться. Но тогда почему всё-таки за первобытным коммунизмом последовало рабовладение?

Если коротко, то в результате безграмотности основной массы населения и узурпации знаний узким слоем соплеменников. Это — важная субъективная предпосылка объективного расслоения общества.

Иными словами, обязательным фактором деления общества на класс эксплуататоров и класс эксплуатируемых, сохранения этого деления является разность образовательных потенциалов и поддержание разрыва между ними на необходимом уровне.

(…) Заслуга научной расшифровки и теоретической формулировки ПРИЧИН, по которым, практически, повсеместно повышение производительности труда и рост „оседлости“ на базе частной собственности, с одной стороны, приводили к возникновению избыточного продукта, с другой стороны, порождали класс людей, с нарастающим изуверством борющихся, не жалея ни своей, ни чужой жизни, за отторжение избыточного продукта от непосредственного производителя, за концентрацию бессмысленных объёмов материальных „ценностей“ в руках одного владельца, принадлежит классикам марксизма.

Основная причина возникновения фигуры эксплуататора, превращения его в социальный класс диалектико-материалистично была очерчена уже в трудах классиков марксизма-ленинизма, в частности в работе Энгельса „Происхождение семьи, частной собственности и государства (В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана)“. Естественно, каждый читавший эту работу, в зависимости от поставленных перед собой познавательных задач, обращал внимание на разные её аспекты, но, как показывает опыт изучения, например, учебников марксизма, наименьшее внимание уделялось и уделяется роли… ЛЮДОЕДСТВА в возникновении частной собственности и всех пород эксплуататоров, хотя Энгельс, опираясь на исследования Моргана, прямо об этом писал.

Людоедство есть наиболее последовательная, абсолютная форма отношений между людьми, приводящая к возникновению прочих форм отношений частной собственности, возникающих между двуногими прямоходящими млекопитающими тогда, когда и поедаемый и поедающий ещё не доросли до понимания того, что они оба „хомо сапиенсы“, т.е. существа и мыслящие и общественные, и, поэтому, могли бы не подчиняться безрассудному „голосу“ желудка. Но во времена, когда людоедство не считалось чем-то отличным от прочих гастрономических пристрастий, еще не существовало научной теории и люди не могли ещё ни обобщать, ни прогнозировать последствий от своих поступков» («Можно ли коммунистам идти вперёд, стесняясь слова коммунизм? Часть 3».

Иными словами, «Прорыв» говорит о том, что у процесса образования классов была не только объективная сторона, но и субъективная, а невежество большинства и узурпация знаний меньшинством были и остаются классообразующими факторами. Тогда как Понаиотов изображает из прорывцев чудаков, которые якобы утверждают, что классы появились так: в рабы пошли тупые, а в рабовладельцы — умные.

Хотелось бы, конечно, увидеть раскрытие причин деления общества на классы от теоретиков «Полиштурма». А пока что, к сожалению, они руководствуются текстами оппортунистической БСЭ.

II

Вторая претензия Понаиотова:

«Прорыв» считает, что «все прежние революции не давали коммунизма лишь из-за большого числа безграмотных людей».

Цитата Подгузова, которой Понаиотов подтверждает свою позицию:

«Почему во всех докоммунистических революциях и переворотах восставшие массы из одной формы эксплуатации переходили в другую форму эксплуатации, во всё более изощренную и паразитическую? Потому, что во всех досоциалистических формациях число безграмотных, умственно неразвитых людей было многократно больше, чем образованных. Поэтому, разрушая старые формы эксплуатации, основная масса необразованного населения ввергалась вождями в ещё более совершенную, изящно упакованную форму эксплуатации» («О капитализме и коммунизме»).

Думаю, читатель согласится, что Понаиотов совершенно вульгарно выразил позицию «Прорыва» в надежде, что сторонники «Политштурма» не перейдут в подвал статьи для изучения приводимой им цитаты.

Кроме того, следует отметить, что Понаиотов сознательно не привел ту часть рассуждений Подгузова из той же статьи, в которой идёт речь об объективной стороне причины:

«В литературе, вышедшей под контролем КПСС, можно встретить такое огульное утверждение, что появление каждой новой, более прогрессивной формации сопровождалось и появлением новых форм отношений частной собственности. Не акцентировалось внимание читателей на том обстоятельстве, что эти формации были лишь относительно прогрессивными, оставаясь ЭКСПЛУАТАТОРСКИМИ, и именно с каждой новой формацией абсолютно возрастала эффективность и величина эксплуатации. Смена „шила на мыло“, т.е. одной эксплуататорской формации другой, ещё более изощренной эксплуататорской формацией, и объясняется тем, что, каждый раз, в частной собственности эксплуататоров оставались всё более развитые производительные силы общества и, следовательно, как раз, неизменный в принципе институт частной собственности вступал во всё большее противостояние с растущим общественным характером производительных сил, поэтому рост антагонизмов и являлся заметной составляющей истории развития общества на основе отношений частной собственности.

Рабовладельческий строй уступил своё место феодальному строю не в связи с победоносными восстаниями рабов. Замена рабовладения феодализмом произошла в противоборстве нарождающегося класса феодалов и вырождающегося класса рабовладельцев. Однако феодальный строй рухнул уже при активном участии в этом процессе значительных крестьянских масс и других низовых классов феодального общества. В эпоху же замены капитализма коммунизмом борьба развернулась при беспрецедентно возрастающей активности и роли класса наемных работников физического и умственного труда. Причем, временами создавалась иллюзия, что замена капитализма социализмом произойдет в результате одной лишь бурно нарастающей экономической борьбы промышленных пролетариев. Тем не менее, именно нарастание сознательного участия пролетарских масс в непосредственной борьбе за собственную политическую власть исключает повторение того исторического „правила“, когда класс непосредственных производителей проливал кровь во время, образно говоря, „штурма Бастилии“, а новый эксплуататорский класс крался к власти и… крал её.

Строго говоря, общественный прогресс происходил вопреки развитию форм отношений частной собственности, и именно НТП (научно-технический прогресс) формировал всё необходимое для отрицания такого анахронизма, как частная собственность на основные средства производства. Жестко увязывать прогресс человечества с формами частной собственности — это всё равно, как объяснять победу буржуазии над феодализмом во Франции заменой низко производительного топора феодального палача на высокоавтоматизированную демократическую гильотину. Никакой принципиальной разницы между феодальной и капиталистической собственностью, например, на землю — нет. Если же принципу частной собственности действительно предоставить полную, ничем не ограниченную свободу проявления, то в каждой стране неизбежно возродится полновесный нацизм, рабовладение, со своими обязательными взаимными „холокостами“.

Однако, к удовольствию марксистов, объективный характер развития средств производства, т.е. неуклонный рост автоматизации материального и духовного производства, в том числе и в сельском хозяйстве, изменяет удельный вес и роль личных достоинств собственников, особенно в отраслях, производящих жизненно необходимые продукты, а очень ограниченная покупательная способность населения делает, раз за разом, бессмысленными эксплуататорские таланты предпринимателей, и потому их деловая активность, порожденная жадностью, приводит лишь к затовариванию мирового рынка и порождает экономические кризисы, перерастающие в локальные и мировые войны.

Иными словами, автоматизация производства, т.е. коренное изменение роли науки в производстве материальных и интеллектуальных продуктов, превращение научно-технических кадров в решающий фактор организации производства, делает фигуру владельца предприятия совершенно излишним анахронизмом, подобно тому, как в эпоху Возрождения в Европе ощутимо излишними стали дворянская и религиозная знать.

В новых исторических условиях, когда фигура олигарха уже практически ничем не отличается от феодалов, марксисты лишь предлагают избавить общественное, научно насыщенное, богато автоматизированное материальное и духовное производство от совершенно излишнего, слабого звена в системе производства материальных и интеллектуальных благ, т.е. от предпринимателей, предоставив им умственную и физическую общественно-полезную посильную нагрузку».

Думается, что и в данном случае критик повёл себя недобросовестно.

III

Третья претензия:

[«Прорыв» считает, что] «Производительные силы никак не связаны с производственными отношениями, а главенство материального базиса — экономических отношений — происходит лишь в обществах с частной собственностью».

Подтверждающая цитата дана из брошюры автора данных строк:

«В обществах частной собственности первенством обладают экономические факторы… если этих возраженцев поставить сегодня в условия натурального хозяйства, выдать им орудия труда эпохи расцвета Рима и классических рабов в придачу, то они не станут утверждать производственные отношения исходя из научных представлений о наиболее рациональном использовании всех факторов производства, в том числе, например, не станут освобождать и образовывать рабов, а пустятся с усладой в рабовладение. Будто деревяшки и железяки запрещают им использовать коллективистские, гармоничные, бесконфликтные производственные отношения».

Несложно заметить, что и здесь Понаиотов поработал ножницами, да так, что цитата получилась вообще не согласованной. Полностью рассуждения выглядят следующим образом:

«Обобщая всё вышесказанное, на основе ленинско-сталинского теоретического и практического наследия, при выяснении причин реставрации капитализма в СССР, в первую очередь, необходимо признать первенство политики над экономикой в эпоху перехода от капитализма к зрелому коммунизму.

В обществах частной собственности первенством обладают экономические факторы, формирование которых происходит стихийно, вне зависимости от воли людей. Люди в таком случае, не понимая сущности приложения производительных сил к веществам природы, вступают в производственные отношения вслепую. Отсюда следует, что эти отношения формируются при значительном участии примитивных социальных инстинктов, рефлексов, материальных интересов. Возникающая вследствие этого социальная конфликтность на заре веков вызывала к жизни систематическую потребность в насилии, то есть в государстве, силой удерживающем общественный порядок. Вместе с тем укоренялись и различные формы идеологического господства, оправдания частной собственности, эксплуатации и насилия.

Притом именно капиталистическое производство — высший тип эксплуататорского производства, имеющий своим законом конкуренцию, стал сильно зависимым от развития науки. А с накоплением прикладных знаний сформировались предпосылки для окончательного установления научных истин и в области обществоведения, в первую очередь в области познания как раз производственных отношений. Так возникла научная теория построения коммунизма — общества, в котором производственные отношения впервые будут в полной мере отвечать объективным требованиям производительных сил.

Некоторые начётчики возразят, что производительные силы эпохи рабства объективно соответствуют производственным отношениям рабовладения, и также феодализма. Получается, что если этих возраженцев поставить сегодня в условия натурального хозяйства, выдать им орудия труда эпохи расцвета Рима и классических рабов в придачу, то они не станут утверждать производственные отношения исходя из научных представлений о наиболее рациональном использовании всех факторов производства, в том числе, например, не станут освобождать рабов и поднимать их уровень образования, а пустятся с усладой в рабовладение. Будто деревяшки и железяки запрещают им использовать коллективистские, гармоничные, бесконфликтные производственные отношения.

Закон обязательного соответствия производственных отношений уровню развития производительных сил на самом деле работает в двух фазах: стихийно-объективной и научной. До коммунизма это соответствие проявляет себя в виде катастроф разрушения старых производственных отношений и старых обществ, покоящихся на них, из-за невозможности использовать новые орудия труда, невозможности использовать старые средства и способы эксплуатации. Таким образом происходит революционная ломка и смена одной формации на другую. Стало быть, в этой фазе объективное соответствие производственных отношений уровню развития производительных сил проявляет себя исключительно в виде объективного несоответствия прежних форм производственных отношений.

Уже семь тысяч лет объективная действительность „показывает“ человечеству, что форма отношений частной собственности не соответствует вообще социальной природе воспроизводства общества. Она по своему происхождению — звериная, а по своему проявлению — животный атавизм. Но человечество упорно закрывает на это глаза и на каждый крупный „пинок“ от производительных сил изобретает всё более изощрённую форму того же самого отношения частной собственности, пытаясь обмануть объективные законы производства и отодвинуть во времени неизбежное уничтожение этих отношений. Мы этот процесс смены производственных отношений воспринимаем как великий прогресс, но через тысячи лет, он будет считаться позорной и необязательной задержкой в развитии выходящего из лона природы человечества».

И далее приводятся цитаты классиков, почитайте обязательно.

Поскольку Понаиотов не понимает, что производительные силы — это люди, вооружённые орудиями производства, постольку он вообще допускает эту странную фразу «производительные силы никак не связаны с производственными отношениями». Как люди могут быть не связаны с отношениями между ними?

В приведённом же фрагменте речь идёт об иллюстрации действия закона обязательного соответствия производственных отношений уровню развития производительных сил. Содержание нашей позиции представлено как раз в вырезанном Понаиотове фрагменте.

Опять же критик повёл себя недобросовестно.

Что касается фразы «главенство материального базиса — экономических отношений — происходит лишь в обществах с частной собственностью», то необходимо отметить следующее.

Во-первых, правильнее говорить «первенство», а не «главенство» (не путать с первичностью, что есть синоним объективности).

Во-вторых, материальным базисом общества является всё общественное бытие, то есть внутренние материальные условия существования общества: а) сами люди, как живые существа, б) все объекты материальной культуры человечества и в) вся целокупность общественных отношений, возникших и непрерывно возникающих в процессе материального и духовного воспроизводства общества. Понаиотов же в данном случае имеет в виду не материальный базис в целом, а экономический базис — одну из противоположностей, образующих формацию.

В-третьих, из цитаты не следует того, что экономические факторы обладают первенством исключительно в обществах частной собственности (это «лишь» критик выдумал сам).

В-четвёртых, странно было бы наблюдать человека, называющегося себя марксистом, но при этом утверждающего, что на первой фазе коммунизма первенство принадлежит экономике, а не политике, руководствующейся выводами науки. Ещё более странно, если он считает, что в обществе зрелого коммунизма определяющим фактором общественного развития станет не наука, а экономические отношения. Как раз важнейшей задачей построения общества зрелого коммунизма является сознательное выстраивание производственных отношений на основе требований науки, то есть в соответствии с объективными законами прогресса, а не на основе материальных интересов, борьбы за выживание или карьерных стремлений. Понятие «экономика» в марксистском смысле на стадии коммунизма означает систему общественных отношений, расширенно воспроизводящих общество. Понятие «экономика капитализма» означает расширенное воспроизводство отношений прибыли. Поэтому не стоит выдумывать, что при коммунизме какие-то экономические факторы будут иметь первенство над наукой, ибо коммунизм предполагает, что наука сама становится производительной силой, то есть экономическим фактором. Но, кажется, именно таким человеком является наш критик.

IV

Четвёртая претензия состоит в том, что статья «Некоторые уроки ближайшей истории Венесуэлы»

«не основана на научном анализе: например, авторы не рассматривают концепцию „социализма XXI века“, не проводят фактический анализ политического и экономического строя и т.д.».

Предлагаем всем почитателям и симпатизантам «Политштурма» пройти по ссылке и самостоятельно оценить обоснованность заявления Понаиотова.

А его замечание, что нами не был подвергнут анализу «социализм XXI века», можно лишь отвергнуть, ибо «социализм XXI века» — это демагогический набор добрых пожеланий и левых устремлений, не имеющий под собой вообще никакого системного теоретического обоснования. С тем же успехом можно анализировать программу КПРФ, СР, ЛДПР и Яблока. Вместо бесплодного разбора лозунгоподобных политических концепций в статье раскрывается сущность идеологии Чавеса и его сторонников как социал-утопизма на основе реальной общественно исторической практики данного движения, а не его туманных программных установок.

V

Далее Понаиотов комментирует реплику «Прорывиста», обращённую против статьи «Политштурма» о Венесуэле. Цитата из «Прорывиста»:

«…спутывают экономику и политику в самом поганом троцкистском ключе. Раз в Венесуэле не первая фаза коммунизма, значит там обычный капитализм и баста. А чависты — буржуазия или эксплуататорская бюрократия. Такого „добра“ сколько угодно можно начитаться в „Бюллетене оппозиции“ насчёт сталинского СССР».

Комментарий штурмовика:

«Во-первых, в „Бюллетене оппозиции“ мы ничего не найдем по поводу „не первая фаза коммунизма, значит там обычный капитализм“. Это выдумка самих прорывовцев. Троцкисты же писали, что СССР представляет собой переходное общество (СССР все еще находится в переходном периоде). Мы нисколько не защищаем троцкистов. У них полным-полно своих перлов, за которые их и нужно ругать. Но это не дает нам право вот так искажать их позицию. Наука требует действительную критику, а не борьбу с соломенным чучелом».

Здесь критик окончательно впадает в мелкую придирку. То есть ясно, что имеется в виду, что вся теоретическая позиция Троцкого и троцкистов и есть «добро», аналогичное глупостям левых о Венесуэле. Может быть автором «Прорывиста» мысль выражена недостаточно ясно, но ежедневный и кустарный формат записей данного издания его прощает. Вряд ли кто-то может серьёзно посчитать, что мы не изучали работы Троцкого.

Понаиотов продолжает:

«Во-вторых, у критиков Уго Чавеса и чавизма нет парадигмы „не первая фаза коммунизма, значит там обычный капитализм и баста“, как нет и риторики в духе троцкистов о пролетарском бонапартизме, термидоре и переходном периоде. И уж тем более нет путаницы между экономикой и политикой. Нужно лишь внимательно прочесть несколько работ по этой теме».

Понаиотов ссылается на четыре статьи — две «Политштурма» и по одной «Рабочего пути» и LeninCrew. Конечно, можно данное в «Прорывисте» обобщение позиции левых подвергать нападкам за краткость. Так, например, в статье «Политштурма» 2017 года автор Малышев просто постулирует, что режим Чавеса — это диктатура буржуазии, потому что Чавес не разрушил старый буржуазный аппарат, как это предписывает марксизм. Но существенна ли разница в данном случае?

А в статье 2019 года сказано:

«Почему мы говорим о „чавистской“ буржуазии? Да потому, что никакого социализма в Венесуэле нет и никогда не было — об этом мы рассказывали ещё в статье 2017 года».

Разве это не тезис — «не первая фаза коммунизма, значит там обычный капитализм и баста»?

Пусть читатель обратит внимание, что левые каждый год предрекают гибель режимов Чавеса, Мадуро, Ортеги, Вьетнама, Лаоса и Китая. Они их определяют буржуазными и находящимися на стадии «предсмертной агонии». Но проходят уже даже не годы, а десятилетия, а краха всё не наблюдается, как и критического переосмысления левых.

VI

Далее Понаиотова не устраивает то, что мы признаём научно-теоретический авторитет В.А. Подгузова. Он почему-то считает, что это признание характеризуется некритическим отношением и слепой верой.

Здесь же Понаиотов ещё раз демонстрирует свой позитивизм, заявляя, что наука строится на принципе сомнения, то есть скептицизме. Жаль, что Понаиотов не знает, что скептицизм — враг диаматики и, следовательно, марксизма.

Критика децизма

I

Понаиотов утверждает, что

«ссылка на опыт поздней КПСС и опыт нынешних оппортунистов как аргумент против ДЦ является ошибкой, ненаучной софистикой»,

аргументируя тем, что принципы организационного построения настолько тесно связаны с оппортунистической идеологией поздней КПСС и нынешних партий с коммунистическими названиями, что именно она определяет порядок построения этих партий. Всё правильно. Именно об этом мы и пишем. Что организационный принцип Хрущёва, Горбачёва, Тюлькина, Попова, Зюганова и прочих — демократический централизм, а организационный принцип компетентных марксистов, в том числе Ленина и Сталина — научный централизм.

Иными словами, Понаиотов не понимает, что мы критикуем демократический централизм КПСС и других оппортунистических партий не по названию, а по существу.

«Политштурм» в лице Понаиотова совершенно верно считает, что оппортунисты из КПСС и нынешних партий не поняли и извратили то марксистское учение о строении партии, которое разработал Ленин и по сути реализовал Сталин. Стало быть, законы и содержание внутренней жизни сталинской ВКП(б) и законы и содержание внутренней жизни постсталинской КПСС, а также современных оппортунистических партий, принципиально различны. Только штурмовики почему-то уверены, что оппортунисты исказили демократический централизм, а мы, напротив, утверждаем, что они не поняли научный централизм.

Наша позиция:

«Нелепо считать, что КПСС переродилась в программных и тактических взглядах, но осталась вполне марксистской партией в области взглядов организационных. Однако левые примерно так и считали. Все партии с коммунистическими названиями скопировали принципы организации КПСС, игнорируя те фактические изменения в законах партийной жизни, которые произошли после смерти Сталина. Только прорывцы усмотрели в демократическом централизме при Сталине и демократическом централизме при Горбачёве крупную разницу, поставив вопрос ребром: каковы строго научные принципы организационного функционирования партии подлинных коммунистов? Прорывцы выявили, что Ленин и Сталин в практике организационной жизни руководствовались не демократией, а наукой. Тогда как именно оппортунисты типа Троцкого, Зиновьева, Бухарина, Хрущёва, Горбачёва и прочих просачивались в руководство за счёт демократии, демократических интриг и всегда выступали против железного централизма Ленина, Сталина и их команды (научного).

(…)

Если проанализировать организационный опыт сталинской ВКП(б), то мы увидим, что, за исключением комплектования кадров, в партии фактически действовал научный централизм. Компетентность обеспечивало сталинское руководящее ядро, а сама организация работала как слаженный механизм благодаря строжайшей дисциплине и централизму. Партийная демократия понималась исключительно как воспитание инициативы снизу в рамках генеральной линии руководства, а выборный институт и голосования носили формальный характер («Партийные принципы чучхе и научный централизм»).

«Сегодня в публикациях журнала, на наш взгляд, всё более вычерчивается понимание, что хрущёвские теории троцкистской закваски о культе личности и коллективном руководстве являются поверхностной демагогией, направленной всем своим существом как раз против принципов научного централизма, апробированных Лениным в кругу своих сотрудников и после X съезда отчасти в ЦК партии и полноценно победоносно применённых как раз Сталиным уже в формате руководства партией и государством.

Как сталинские принципы вызывали бешеный вой троцкистов разного кроя, так и теория научного централизма вызывает значительные бурления в леваческом информационном бульоне.

Попутно заметим, что неподдельное удивление вызывает царящее в левой среде благодушие по поводу принципа демократического централизма и представления, что в оргвопросах КПСС, несмотря на её крах, представляет собой пример если не процветания, то как минимум устойчивого благополучия. Троцкисты ревизировали марксистскую теорию, развалили кадровую работу, подменили политику партии вредительством и провокациями, а вот законы внутрипартийной жизни обошли стороной или даже развивали в духе большевизма. В оргвопросе, дескать, — всё в ажуре» («Партия Научного Централизма»).

Ленин всегда выступал за централизм, за вдумчивую подготовку революционеров, за строжайший отбор кадров, за полное товарищеское доверие между революционерами, а не за демократию.

Левые, ссылаясь на работу Ленина «Очередные задачи Советской власти», часто с гордостью пишут, что демократический централизм — это важнейший принцип организации социалистического государства и коммунистической партии, совершенно не задумываясь о том, что коммунистическая партия — организация авангардного типа, организация коммунистов, а социалистическое государство — это организованный во властный институт целый рабочий класс, связанный с гигантскими массами народа, ещё очень далёкими от марксистского мировоззрения. Много ли ума в подобном сравнении?

Пусть читатель внимательно изучит 81 ссылку института марксизма-ленинизма на страницы ленинских работ об организационном построении партии и попробует найти там тот демократический централизм, который проповедуют современные левые, в том числе штурмовики.

II

К сожалению, ни «Полиштурм», ни другие антипрорывцы не желают изложить теорию демократического централизма в сколько-нибудь осмысленном виде. А всё потому, что неоткуда списать, только из БСЭ. Как известно, Сталин в работах по ленинизму обобщил марксистские взгляды на диктатуру рабочего класса и партию. И про демократический централизм в них нет ни слова. Мало Сталина? Можно почитать Ярославского.

Марксистская теория, поскольку она научна, не содержит теории демократического централизма, да и не может её содержать, ибо всякая демократия есть в первую очередь порождение невежества.

С научной точки зрения принцип организационного строения партии, руководство которой включает в свой состав людей, чья научная компетентность подтверждена управленческой практикой и публикациями, есть централизм = тождество и единство централизации и децентрализации, при ведущей роли первой. Бескомпромиссная централизация в области научно-теоретических основ партии и децентрализация в виде географически естественной организационной локализации первичных организаций, обязанных проводить научно-пропагандистскую и организационную работу предметно, учитывая местные особенности условий, то есть централизация управления — абсолютная, децентрализация — относительная.

Взгляды «Политштурма» на принципы организационного построения выглядят следующим образом:

«Мы считаем, что суть этого принципа не в главенстве демократии или централизации. Суть в органичном сочетании этих организационных методов. С одной стороны у нас выборность — не вульгарная или стихийная, а здравая — критика, широкое обсуждение вопросов и голосование относительно наиболее общих и важных вопросов. С другой стороны — строжайшая дисциплина, единые для всех устав и программа, строгая иерархия отношений между подразделениями партии, наличие единого властного центра и т. д.

Также стоит отметить, что принцип ДЦ очень гибок. В том числе благодаря грамотному понимаю сути организационного строения вообще и данного принципа в частности. В зависимости от ситуации, условий, целей и задач меняется и кадровая политика партии, и соотношение этих двух сторон, и многое др.».

Короче говоря, Понаиотов — за правильный децизм со «здравой выборностью» и здравыми голосованиями. Ниже он более подробно повторит эти свои взгляды, там и будет более подробный на их счёт комментарий. Однако не ясно, почему своё личное, наивное, совершенно оторванное от реальной исторической практики понимание децизма Понаиотов считает сутью этого принципа.

Досадно, что штурмовик не нашёл в сочинениях Ленина то, как он понимал демократический централизм в партийном строительстве. Что в частности также подтвердиться ниже, когда Понаиотов напишет следующее:

«Суть такова, что Ленин описывал [в своих работах] именно демократический централизм: сочетание элементов [??] демократии (выборность, обсуждение и пр.; наличие тех же Съездов) с централизмом (строжайшая дисциплина, единый ЦК с полномочиями и пр.)».

Опять эти «и др.», «и пр.». Хочется, чтобы Понаиотов в каждом случае сообщал весь список, который содержится у него в голове.

На самом деле ничего подобного Ленин в своих работах не писал. Вот его организационное кредо:

«Опыт победоносной диктатуры пролетариата в России показал наглядно тем, кто не умеет думать или кому не приходилось размышлять о данном вопросе, что безусловная централизация и строжайшая дисциплина пролетариата являются одним из основных условий для победы над буржуазией».

Безусловная централизация, то есть централизм без всяких условий. Никакого «сочетания», да ещё с «элементами».

Что же такое демократический централизм по Ленину? На IX съезде он говорил:

«Верно, что управление идет через единоличного администратора, но кто именно окажется этим администратором, специалист или рабочий — это зависит от того, сколько у нас есть администраторов из старого и нового порядка. Но это — элементарные теоретические вещи. Давайте говорить об этом. Если же вы хотите обсуждать политическую линию ЦК, то не подсовывайте нам ничего, что мы не ставили и не говорили… Я утверждаю, что за 15 лет предреволюционной истории социал-демократии ничего похожего вы не найдете. Демократический централизм значит только то, что представители с мест собираются и выбирают ответственный орган, который и должен управлять. Но как? Это зависит от того, сколько есть годных людей, от того, сколько там есть хороших администраторов. Демократический централизм заключается в том, что съезд проверяет ЦК, смещает его и назначает новый. Но если бы мы вздумали проверять те теоретические неверности, которые написаны в этих тезисах, мы бы никогда не кончили. Я, собственно, не буду больше этого и касаться и скажу лишь, что ЦК занял ту линию в этом вопросе, которую нельзя было не занять».

То есть демократический централизм по Ленину — это исключительно то, что члены партии выбирают ЦК, который затем ими управляет. Вот и всё. Это и есть на самом деле суть децизма. Всё сводится только к одному — выбирать ли руководство партии или оно должно формироваться в ходе реальной классовой борьбы. А если не забывать то, что никто Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Ким Ир Сена, Ким Чен Ира, Мао Цзэдуна, Хо Шимина и других великих революционеров на «должность» вождей не избирал, а также нижеприведённые слова Ленина из «Что делать?», то вопрос о выборности руководства у добросовестных людей отпадёт сам собой.

«Чтобы показать читателю всю неблаговидность излюбленного приема „Раб. Дела“ выдвигать такой благовидный „принцип“, как демократизм в революционном деле, мы сошлемся опять-таки на свидетеля. Свидетель этот — Е. Серебряков, редактор лондонского журнала „Накануне“, — питает большую слабость к „Раб. Делу“ и большую ненависть к Плеханову и „плехановцам“; в статьях по поводу раскола заграничного „Союза русских социал-демократов“ „Накануне“ решительно взяло сторону „Р. Дела“ и обрушилось целой тучей жалких слов на Плеханова. Тем ценнее для нас этот свидетель по данному вопросу. В № 7 „Накануне“ (июль 1899 г.), в статье: „По поводу воззвания Группы самоосвобождения рабочих“ Е. Серебряков указывал на „неприличие“ поднимать вопросы „о самообольщении, о главенстве, о так называемом ареопаге в серьезном революционном движении“ и писал, между прочим: „Мышкин, Рогачев, Желябов, Михайлов, Перовская, Фигнер и пр. никогда не считали себя вожаками, и никто их не выбирал и не назначал, хотя в действительности они были таковыми, ибо как в период пропаганды, так и в период борьбы с правительством они взяли на себя наибольшую тяжесть работы, шли в наиболее опасные места, и их деятельность была наиболее продуктивна. И главенство являлось не результатом их желаний, а доверия к их уму, к их энергии и преданности со стороны окружающих товарищей. Бояться же какого-то ареопага (а если не бояться, то зачем писать о нем), который может самовластно управлять движением, уже слишком наивно. Кто же его будет слушать?“.

Мы спрашиваем читателя, чем отличается „ареопаг“ от „антидемократических тенденций“? И не очевидно ли, что „благовидный“ организационный принцип „Р. Дела“ точно так же и наивен и неприличен, — наивен, потому что „ареопага“ или людей с „антидемократическими тенденциями“ никто просто не станет слушаться, раз не будет „доверия к их уму, энергии и преданности со стороны окружающих товарищей“. Неприличен, — как демагогическая выходка, спекулирующая на тщеславие одних, на незнакомство с действительным состоянием нашего движения других, на неподготовленность и незнакомство с историей революционного движения третьих. Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров. Раз есть налицо эти качества, — обеспечено и нечто большее, чем „демократизм“, именно: полное товарищеское доверие между революционерами. А это большее безусловно необходимо для нас, ибо о замене его демократическим всеобщим контролем у нас в России не может быть и речи. И было бы большой ошибкой думать, что невозможность действительно „демократического“ контроля делает членов революционной организации бесконтрольными: им некогда думать об игрушечных формах демократизма (демократизма внутри тесного ядра пользующихся полным взаимным доверием товарищей), но свою ответственность чувствуют они очень живо, зная притом по опыту, что для избавления от негодного члена организация настоящих революционеров не остановится ни пред какими средствами. Да и есть у нас довольно развитое, имеющее за собой целую историю, общественное мнение русской (и международной) революционной среды, карающее с беспощадной суровостью всякое отступление от обязанностей товарищества (а ведь „демократизм“, настоящий, не игрушечный демократизм входит, как часть в целое, в это понятие товарищества!). Примите все это во внимание — и вы поймете, какой затхлый запах заграничной игры в генеральство поднимается от этих разговоров и резолюций об „антидемократических тенденциях“!».

Думающие люди всё поймут, но оппортунисты обратят внимание только на то, что Ленин «в принципе», «теоретически», основываясь на практике немецкой социал-демократии того времени, допускает эффективность демократического контроля и демократического начала в партии. Но это было в 1903 году, мы-то с вами уже знаем судьбу партии Каутского и всех партий, организованных по принципу партии Каутского. Поэтому в знаменитых условиях приёма в Коминтерн, хотя формально и присутствует выражение «демократический централизм», но сказано:

«В нынешнюю эпоху обостренной гражданской войны коммунистическая партия сможет выполнить свой долг лишь в том случае, если она будет организована наиболее централистическим образом, если в ней будет господствовать железная дисциплина, граничащая с дисциплиной военной, и если ее партийный центр будет являться властным авторитетным органом с широкими полномочиями, пользующимся всеобщим доверием членов партии».

III

Далее у Понаиотова следует нахальное вкрапление откровенного троцкизма:

«Об этом [что ДЦ «гибок»] свидетельствует практика большевиков: минимум демократизма в условиях глубокого подполья, разворачивание демократического централизма при выходе на легальную стезю и при взятии власти, снижение демократизма накануне и в годы Великой Отечественной войны».

Иными словами, в оценке внутрипартийной борьбы 1920-х «Политштурм» встал на позицию Троцкого и других оппозиционеров. С точки зрения сталинской историографии, в 1920-е годы враги народа, антикоммунисты, предатели навязали партии бесконечные дискуссии, вели запрещённую решением X съезда фракционную борьбу, грызню, плели интриги, срывая тем самым мероприятия Советской власти, развращая партийный актив и стремясь захватить руководство партии. А с точки зрения Понаиотова и его редакторов, это оказывается был период «разворачивания демократического централизма».

Оказывается, Ленин, Сталин и их сотрудники проводили апрельские конференции 1917 года не чтобы подавить оппортунистов в руководстве партии и навязать свою, научно обоснованную, политическую линию, а ради «разворачивания демократического централизма». Практически искусство ради искусства.

Пусть Понаиотов знает, что продукция «разворачивания демократического централизма» с 1917 по конец 1920-х годов оказалась повально бракованной. Практически все противники и оппоненты Ленина и Сталина в конечном счёте показали себя как враги партии и Советской власти, а многие встали на путь заговора, шпионажа и террора. Те же товарищи, которые понимали или просто поддерживали истинных вождей рабочего класса — Ленина и Сталина, в периоды «разворачивания демократического централизма» постоянно твердили о том, что нечего заниматься болтовнёй, идя на поводу у кучки потерявших стыд оппортунистов.

Этот пассаж «Политштурма» стал наиболее разочаровывающим в статье. Остаётся надеяться, что данное вкрапление троцкизма произведено по недоумию и недомыслию, а не намеренно.

IV

Далее Понаиотов снова излагает свои позитивистские взгляды на науку и совершает попытку объяснения научного централизма. Он пишет:

«Если же мы чуть углубимся в содержание критических рассуждений, то увидим, что авторы не совсем понимают, о чем говорят. Так, они толкуют об успешности, правильности и эффективности решений в контексте демократии или централизма, говорят об истине в контексте демократии. Но это — совершенно некорректно, ибо все это из разных плоскостей.

Успешность, правильность, эффективность, корректность и истинность зависят от идейно-теоретической базы, способа выработки или разработки решения. А именно: почему мы считаем, что нужно сделать именно так; каким образом мы пришли к такому выводу и т.д. То есть это методы и методология, система знаний и убеждений, на которые мы опираемся, корректно ли отражена реальность (и отражена ли она вообще) и т.д.

В свою очередь демократизм и централизм — это организационная составляющая; кто и при помощи каких механизмов непосредственно принимает решения. Будет ли это директивное решение некоего меньшинства в одностороннем порядке или демократическое решение большинства на основе обсуждения проблемы, выслушивания разных предложений и т.д.

Решения — вернее, предложение в качестве такового — могут разрабатываться и предлагаться научным путем. Автор проводит анализ ситуации, выводит различные гипотезы и отметает все, кроме одной, в пользу которой говорит большинство фактов, доводов и пр. Эту гипотезу, этот вывод он сообщает другим руководителям и оглашает перед всей партией в целом. Он показывает, что из себя представляет это предложение и почему стоит его принять, каким путем было установлено такое предположение и какие последствия несет практическое воплощение данного вывода.

Такое решение скорее всего будет верным. Верным независимо от того, принято ли оно через обсуждение и голосование, или введено директивно. Демократия не снизит эффективность такого решения. Она не вступает в противоречие с данным способом разработки решения.

Эффективность, корректность, истинность и правильность решения падает, если для выработки использовался другой метод познания и другая методология, другое мировоззрение. При помощи метафизики или софистики авторы приходят к такому-то выводу, на основе которого действуют практически. И такое решение ведет к провалу вне зависимости от способа, каким оно было принято: директивно или демократически».

Сразу видно, когда современный левый теоретик пытается писать своими словами, получается нагромождение терминов и сплошной туман. «Толковать… в контексте (?) демократии или централизма», «говорить об истине в контексте (?) демократии», «успешность, правильность, эффективность, корректность и истинность» (нужно вычеркнуть лишнее?), «демократизм и централизм — это организационная составляющая» (чего?), «эффективность, корректность, истинность и правильность… падает» (в пропасть?).

Но это так, замечания в порядке смеха. На самом деле мысль Понаиотова вполне ясна, дескать, децизм не требует вырабатывать решения самим большинством, пусть умники его научно выработают, а большинство просто проголосует.

Во-первых, пусть штурмовик ответит себе на вопрос: зачем тогда, собственно, голосовать за это научно-выработанное и истинно верное решение? Если он поразмыслит над этим вопросом как следует, то может и понять смысл нашей позиции относительно децизма.

Во-вторых, «Прорыв» прямо утверждает, что если во главе партии авторитетный вождь, то децизм не мешает продуктивной работе партии:

«Следует признать, что демократический централизм при руководстве Ленина и Сталина есть, образно говоря, научным централизм, стесняющий либерально-демократический барский анархизм в качестве насаждения железной дисциплины подчинения. Ясно, что весь положительный исторический конструктив принципа демократического централизма был вызван как раз централизмом. А демократизму отводилась в лучшем случае роль организации критики снизу. Причём последовательные победы большевизма нарастали с ростом наступательности научного централизма в партийной жизни, а значит с ростом оперативности, противодействия оппортунизму и деловой конкретности в работе.

Если в организации сформировалось компетентное ядро, то демократический централизм по факту, в силу неизбежности делового подхода этого ядра, превращается в научный централизм. При отсутствии в партии компетентного центра никакие голосования не способны помочь партии строить коммунизм, сколько бы съездов она ни провела. При этом демократический централизм, даже при власти компетентного центра, гарантирует проникновение в ЦК оппортунистических элементов. Таким образом в партии с несколькими десятками компетентных людей демократический централизм относительно безвреден, поскольку кадровый вопрос в ЦК будет преимущественно решаться научно. Но в партии, в которой отсутствует по-настоящему компетентный центр, демократический централизм означает торжество невежества и оппортунизма с известным исходом.

Исторические обстоятельства формирования РСДРП(б) диктовали требования к истинным коммунистам, то есть ленинцам, организационного обособления от оппортунистов даже внутри партии. На протяжении практически всей восходящей линии истории партии речь шла в основном о том, чтобы подчинить генеральной линии, выработанной ленинской и сталинской группой, партийные массы, которые самостоятельно гарантированно впали бы в оппортунизм, да и впадали в решении вопросов на местном уровне. Иными словами, речь шла об очищении партии от оппортунизма в основных мероприятиях выработанной правильной политикой и железной исполнительской дисциплиной, но не об очищении партии от оппортунистов — вольных и невольных. Чистки неплохо показали себя в отношении откровенных врагов, неуклюже пролезающих в партию, но были совершенно бесполезны против маскирующихся троцкистов, хитрых двурушников и карьеристов типа троцкистов, ежовцев, бухаринцев, хрущёвцев и яковлевцев с горбачёвцами.

На этапе создания партии из разрозненных кружков демократический централизм играет известную положительную роль, обеспечивая как раз первичную централизацию.

Кроме того, демократический централизм без научной составляющей со стороны руководящих органов, то есть без реального компетентного ядра, неминуемо превращается либо в бюрократический централизм, либо в горбачёвский демократизм.

А те партийцы, которые работали в фарватере научного единомыслия и сознательной дисциплины, не нуждались ни в принуждении, ни во власти, ни тем более в демократии, то есть фактически руководствовались принципом научного централизма, хотя и именовалось это обычно „твёрдый искровец“, „твёрдый большевик“, „твёрдый ленинец“, „твёрдый сталинец“.

Смешно считать, что ленинцы строили отношения между собой на принципах демократического централизма. Абсурдно говорить, что отношения между, например, Сталиным, Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем, Ждановым, Маленковым строились по принципу демократического централизма. Нелепо полагать, что честные, преданные делу коммунисты в сталинскую эпоху работали на износ, потому что выработанная узкой группой сталинских соратников политика получала практически 100% избирательное одобрение в партии и в народе. Дескать, если бы было не 100%, а 70%, то они работали бы на треть менее усердно. А уж если бы выборы в Советы не проводили, как партийные съезды, целых 12 лет, то и вовсе подались бы в эмиграцию к меньшевикам. Кстати, почему же в период с 1940 по 1951 годов члены ВКП(б) продемонстрировали твердокаменное единство и высочайший образец военной дисциплины при полном отсутствии партийных выборов? Сложно сторонникам демократического централизма ответить на этот вопрос, не впадая в троцкизм.

Настоящая коммунистическая партия — это не партия демократического централизма, а партия научного мировоззрения абсолютного большинства её руководства» («Партия Научного Централизма»).

Странно, что Понаиотов сам для себя не уяснит значение демократических процедур при Сталине после окончательного обеспечения единства партии. Сталин и сталинская команда вырабатывали решение, которое затем без всяких изменений единогласно голосовалось. Какова была роль демократии в данном случае?

В-третьих, никто из прорывцев не смешивает процедуру выработки решения и процедуру его принятия голосованием. Это критик сам придумал выгодное для себя положение, на которое и обрушился. Вот, например, они разведены:

«Демократия по Сталину — это самокритика и активность партийных масс, а не способ выработки или принятия решений».

И здесь:

«Революционная совесть, беспощадная самокритика, меры товарищеского контроля и критика снизу являются единственными реальными оберегающими коммуниста „инструментами“. Всякие формальные выдумки и процедуры — не более чем обыкновенные житейские заблуждения. Никогда ни Ленин, ни Сталин не считали, что демократический централизм как-то помогает в деле выработки и принятия решений».

И здесь:

«Самая очевидная разница между принципом демократического централизма и принципом научного централизма состоит в том, что принцип научного централизма исключает возможность для кого-либо доказать свою правоту простой мобилизацией мнения большинства коллектива. То, что Новак по своей психологии буржуазного интеллигента считает ключевым способом принятия решения всего человечества поднятие 50% +1 рук, в научном централизме даже не относится к процессу принятия решения, а считается праздником невежества или спекулятивной апелляцией к мнению некомпетентного большинства. Противникам „Прорыва“ невдомёк, что выбор есть способ утверждения подсунутого решения при низком уровне компетенции и отсутствии воли к самостоятельной выработке научно обоснованного решения. Такой подход в качестве руководящего недопустим».

И здесь:

«Видно, что наши критики вопрос о принципах выработки решений снимают вовсе, сводя процесс принятия решения к формальной процедуре, таким образом вводя себя и читателя в заблуждение о том, что „истина“, то есть решение, может „родиться в споре“, то есть вырабатываться демократическо-процедурным путём».

И здесь:

«Ругатели не могут последовательно провести диаматическую теорию отражения до стадии своих рассуждений о принятии решений. Так, сознание получает первичную информацию от органов чувств, и поскольку мозг человека способен устойчиво фиксировать информацию о конкретных явлениях, не спутывать её и продуктивно комбинировать: соотносить как целое и часть, как причину и следствие, как качество и количество, как форму и содержание и так далее, постольку в результате получаются понятия, либо ошибочные — не соответствующие в достаточной степени объективной действительности, либо истинные — соответствующие реальности. Практика жизни постоянно проверяет на прочность качество мышления, оставляя безрезультатными одни выводы и подтверждая другие. Порой в виде трагедий и катастроф. Наличие в психике человека воли позволило поднять мышление на уровень научного, то есть теоретического, вскрывающего сущность различных явлений действительности. Естественно, повышение качества отражения — это и есть развитие производительных сил человечества, так как мышление и труд — взаимоопосредованные процессы. Отсюда следует то, что решение нельзя выбрать голосованием, нельзя выработать путём „споров до хрипоты“, его можно только добыть, постигнув объективную истину. Поэтому демократия и голосования — это способ подчинения, способ обеспечения дисциплины, необходимый для политически неразвитых субъектов, пленённых иллюзией о том, что большинство не может ошибаться. В этой связи реплика Крупской: „Тов. Бухарин здесь с большим пафосом говорил о том, — что съезд постановит, то и правильно… Для нас, марксистов, истина — то, что соответствует действительности. Владимир Ильич говорил: ученье Маркса непобедимо, потому что оно верно… Нельзя успокаивать себя тем, что большинство всегда право… Большинство не должно упиваться тем, что оно — большинство, а беспристрастно искать верное решение. Если оно будет верным…, оно направит нашу партию на верный путь“. Всякое действие имеет своей предпосылкой мышление. Но это не значит, что „объективное“ в обществе есть лишь непознанное. Объективное в обществе — это необходимое, которое проявляется в субъективном. Мышление же призвано отразить объективное, познать необходимость, тем самым обеспечив оптимальное соотношение сил, средств, условий и так далее. Объективное и субъективное диаматически тождественны».

То, что Понаиотов выдаёт за спутывание выработки и принятия решения, является как раз критикой такого спутывания некоторыми сторонниками децизма. Они в частности считают, что в большевистской партии решения принимались как результат обсуждений, дискуссий и так далее. Вот, например:

«Можно подумать, что Ленин просто спрашивал и тут же все голосовали. Нет. Был вопрос и его сначала долго и упорно обсуждали, друг друга тянули на свою точку зрения, выслушивали специалистов и т.д., и только потом принимали решение на основе увиденного и услышанного, а уже когда есть решение, то его выполнять должны и несогласные».

И это:

«ДЦ …предполагает конечное принятие некоторого обобщающего, т.е. центрального, решения большинством участников на основе демократического, т.е. равноправного, выявления всех мнений. Что единственно и безусловно верно. Даже в том случае если это мнение в будущем окажется ошибочным».

Разумеется, те, кто изучал материалы съездов и конференций большевистской партии, знают, что всё было вовсе не так. Более того, в данной статье детально это показано. К заранее выработанным Лениным и Сталиным решениям никаких содержательных добавлений не было, а все несогласные с их предложениями являлись отъявленными врагами ленинизма. Кроме того, в статье отмечено:

«Есть все основания полагать, что проленинские решения партии голосовались успешно не столько в силу убедительности докладов, не осмыслением и принятием позиции Ленина и Сталина, сколько их огромным личным научным и организационным авторитетом».

В-четвёртых, Понаиотов на словах отвергает глупейший тезис «большинство право», но по существу его реализует в своей позиции. Он расписывает, мол, умные люди научно выработали правильное решение и доказали партийному коллективу необходимость его принятия. Всё красиво и складненько. Демократия, дескать, не мешает. Кто бы спорил! А если научно верное решение проиграло голосование? Почему Понаиотов такой вариант не рассматривает? Все ключевые решения, например, Хрущёва и Горбачёва голосовались на съездах. Что не было в партии марксистов, которые заявляли, что эта линия — ревизионизм и оппортунизм? Ленин что ли мало проигрывал голосований? Понаиотов не знает, как Ленина выголосовали из редакции «Искры»? Да Ленин практически всегда был в меньшинстве и тратил колоссальные усилия, чтобы переубедить партию голосовать за его позицию. А мог бы написать вместо этого ещё несколько гениальных трудов.

Если большинство принимает решения, безразлично, как они вырабатываются — демагогами и оппортунистами на коленке или настоящими марксистами посредством кропотливого научного исследования. При децизме воплощаются в жизнь только те решения, которые проголосованы большинством. Значит, они и носят для партии «печать» верных, вне зависимости от объективной истины. Всё это прекрасно Понаиотов понимает, но что-то помалкивает в тряпочку.

V

Далее штурмовик заявляет, что мы, дескать, воюем с ветряными мельницами, так как в природе нет сторонников демократического централизма, которые считают, что путём голосований вырабатывается курс партии, а центральный орган возникает в результате выборов его состава. Во-первых, выше даны цитаты наших оппонентов насчёт принятия решений голосованиями, в том числе из авторитетного для критика «Рабочего пути». Во-вторых, все децисты считают, что в борьбе мнений и дискуссиях выявляется или выбирается то решение, которое затем будет принято большинством голосов, в том числе касательно состава редакции печатных органов партии. Так о чём речь? Это и есть стихия демократизма, которую постоянно используют оппортунисты и карьеристы.

VI

Далее Понаиотов приводит следующую цитату В.А. Подгузова:

«Достаточно сказать, что во всех подготовительных материалах ко второму съезду РСДРП, и в ходе полемики на самом съезде по вопросам партийного строительства, и после съезда, в работе „Шаг вперед…“, Ленин использует только слово централизм и НИ РАЗУ не применил словосочетание демократический централизм… Ленин НИ РАЗУ не использовал словосочетание „демократический централизм“. А вот про необходимость централизации ВСЕЙ деятельности РСДРП Ленин напоминает многократно… А теперь, уважаемые читатели, вооружитесь десятикратной лупой и найдите в единственной урезанной и прореженной Курмеевым цитате, хоть одно упоминание о демократическом централизме. О „насквозь демократической“, найдете, о централизме — нет. Но, если Курмеев защищает демократический централизм, то и цитаты должны быть о демократическом централизме» («Научный централизм, как форма иммунитета против оппортунизма в коммунистической партии»).

Понаитов снова извратил цитату, во-первых, первая её часть о цитатах Ленина, а вторая о цитате Энгельса; во-вторых, критик удалил завершающие вторую цитату слова:

«Нет нужды объяснять, что демократизм и демократический централизм — несколько разные вещи».

И даёт комментарий:

«Суть аргумента проста: Ленин не использовал выражение, значит не работал с этим феноменом. Аргумент достойный истинного ученого! Если Маркс и Энгельс не использовали выражение „диалектический материализм“, значит его не существует, и классики его не разрабатывали. Именно так некоторые персонажи и заявляют. Но это — не аргумент.

Автор судит лишь по форме, по внешности. Следование голой букве означает забвение марксизма и науки. Прежде всего нужно обращать внимание на содержание, суть, сущность».

Суть совсем в другом. Подгузов отвечает на приведённые оппонентом цитаты классиков, что в них идёт речь не о децизме, а о централизме, а демократию если и поминают, то именно как демократию, в негативном ключе. Отвечает, что приведённые цитаты не содержат даже выражения «демократический централизм».

Даже Понаиотов не станет спорить, что Ленин много и часто писал о централизме, защищая его от оппортунистов. Так пусть Понаиотов сам себе задаст вопрос, о каком централизме писал Ленин — о демократическом или о научном? Ленин защищал научное содержание централизации организации или демократическое? Что вообще за характеристика централизма «демократический»? Понаиотов начитался БСЭ, поэтому думает, что централизм и демократия — это диалектические противоположности, образующие децизм. На самом деле противоположностью централизма является местничество, кустарщина, разброд, а противоположностью демократии — научность или установление объективной истины. Таким образом, демократический централизм есть противоречивая компромиссная организационная концепция, которая в понимании настоящих марксистов есть научный централизм с уступками демократическим иллюзиям и обыденному уровню сознания, а в понимании оппортунистов есть способ и средство пролезть в руководство и оправдание своему низкому теоретическому уровню.

VII

Далее Понаиотов демонстрирует откровенное извращение Ленина:

«В фундаментальных работах по партийному строительству, как „Что Делать?“ и „Шаг вперёд, два шага назад“, В. И. Ленин идейно громил всевозможные веяния в сторону как вульгарных представлений о демократизме, так и не понимавших суть демократизма вообще».

Хотелось бы увидеть цитаты из данных работ Ленина в защиту демократизма. Человек, который такое написал, либо вообще не читал Ленина, либо чудовищный нахал и лжец.

В завершении данного раздела Понаиотов приводит ряд своих бессодержательных замечаний к отдельным цитатам в духе: не согласен, выдумка, нет доказательств, подлоги и тому подобное.

VIII

Понаиотов утверждает:

«Ключевым же основанием для отказа от демократического централизма служит крушение СССР».

Это неправда, ключевым основанием для отказа от децизма с прорывской точки зрения является историческая практика перерождения практически всех коммунистических партий в истории.

Понаиотов сам же приводит цитату из «Прорыва», в которой прямым текстом сказано про перерождение.

IX

Ссылаясь на тезисы о научном централизме, Понаиотов пишет:

«Сами авторы утверждают, что подобные выводы [сложно понять о каких выводах говорит Понаиотов, ибо он утверждает, что ключевое основание — крах СССР, а в приводимой цитате — перерождение партий, но предположим, что оба этих «вывода»] — это результат длительных научных изысканий, глубокого осмысления советского опыта и напряженных научных исследований. Однако исследованиями здесь никто не занимался и заниматься не собирается. К примеру, у Lenin Crew есть всего один материал по этой теме».

Разве сторонников «Политштурма» не должно настораживать подобное недобросовестное поведение их полемиста? Говоря о «скудности» научной работы прорывцев, он подтверждает своё мнение ссылкой на группу LeninCrew, которая к «Прорыву» не имеет никакого отношения. Члены LeninCrew вообще не теоретики и ничего в теории марксистского не написали ни о причинах реставрации капитализма в СССР, ни о научном централизме. Эти троцкистские скоморохи — в лучшем случае грубые плагиаторы самого словосочетания «научный централизм». Их «научный централизм» ничего из себя не представляет, они просто пишут, что нужен строгий отбор кадров и это якобы новый принцип.

Ниже Понаиотов, как бы позабыв о своём хитром финте, как ни в чём не бывало комментирует и состав материалов прорывцев:

«У „Прорыва“ ситуация не лучше. Количество материалов по научному централизму, где бы затрагивался советский опыт, у этого журнала значительно выше. Однако советский опыт там упоминается лишь вскользь без серьезного научного исследования (с анализом литературы, разбором фактического материала и пр.). Такое исследование отсутствовало в течении долгих лет. Пробел решили восполнить уже авторы издания „Сторонники Прорыва“ спустя много лет после создания концепции».

Вообще, этот абзац имеет ключевое значение с точки зрения установления глубинной мотивации Понаиотова как оппонента «Прорыва». Редакция журнала и мы, рядовые активисты, не раз писали, что ждём критиков, которые бы желали установить объективную истину по актуальным теоретическим вопросам. Но пока что видим только понаиотовых, гагиных, титовых, в основе литературной работы которых лежит одно лишь жгучее желание насолить журналу, хоть как-то разделаться, расквитаться с «Прорывом».

Перечитайте внимательно приведённый абзац. Он стал результатом подобного внутреннего диалога Понаиотова с самим собой.

ПОНАИОТОВ. Пишу: «У „Прорыва“ ситуация не лучше».

СОВЕСТЬ. Погоди, у них же куча статей по научному централизму, причём сам научный централизм впервые упоминается ещё в брошюрах Подгузова 1990-х годов — об этом ты сам прочитал в статье Редина «Партия Научного Централизма».

ПОНАИОТОВ. Чёрт. Так, значит добавляю: «Количество материалов по научному централизму, где бы затрагивался советский опыт, у этого журнала значительно выше». Как бы здесь ещё выкрутить… А вот: «Однако советский опыт там упоминается лишь вскользь без серьезного научного исследования (с анализом литературы, разбором фактического материала и пр.).».

СОВЕСТЬ. Погоди, а как же огромная брошюра Редина?

ПОНАИОТОВ. Достала! Хм. Пишу: «Такое исследование отсутствовало в течение долгих лет. Пробел решили восполнить уже авторы издания „Сторонники Прорыва“ спустя много лет после создания концепции». И выделю «спустя много лет после создания концепции» жирненьким.

СОВЕСТЬ. Погоди, а как же огромная статья Подгузова «Методология исследования причин реставрации капитализма в СССР», а также крупный разбор влияния демократизма в партии в серии статей, где он излагает концепцию научного централизма, а ещё…

ПОНАИОТОВ. Заткнись!

ПОНАИОТОВ ДУШИТ СОВЕСТЬ, ПРЕДСТАВЛЯЯ ПОДГУЗОВА.

А если серьёзно, неужели редакторов «Политштурма» не смущает эта противоречивость? «У „Прорыва“ ситуация с количеством материалов не лучше», но количество материалов по научному централизму — 40 статей и большинство крупных построены в том числе на анализе опыта СССР. «Советский опыт упоминается лишь вскользь без серьезного научного исследования» (что просто банальная ложь), но и такое исследование, оказывается, признаётся существующим в активе прорывцев. То есть у человека в голове явное желание во что бы то ни стало уесть «Прорыв», но недостаёт аргументов, поэтому он выкруживает что есть сил, выставляя себя в смешном свете.

Предлагаем всем читателям ознакомиться с нашей брошюрой, а затем самостоятельно оценить комментарий к ней Понаиотова:

«Автор не изучал вопрос о влиянии демократического централизма, не изучал на фактическом материале организационное строение партии после смерти Сталина и так далее. Все фразы о том, что демократический централизм чем-то там являлся не доказаны и являются личным домыслом автора. При этом мы снова видим софистику: партийная демократия тут сведена к одному лишь голосованию, а применение научного подхода каким-то образом противоречит демократическому централизму. На этом и строится все „исследование“».

А самому Понаиотову рекомендуем к повторному ознакомлению статьи «Партия Научного Централизма», «Опасность перерождения» и «Партийные принципы чучхе и научный централизм», «О критике теории научного централизма», чтобы ему стало стыдно за то, что это он не изучал позицию тех, кого решил публично обвинять.

Что касается причины реставрации капитализма в СССР, то она состоит не в демократическом централизме — это Понаиотов тоже выдумал, ибо демократический централизм всегда используется оппортунистами для захвата руководства партии. Сам по себе он не может являться причиной вообще. Более того, В.А. Подгузов писал:

«Читатель нигде не найдет моих утверждений, что люди, применявшие или применяющие принцип демократического централизма, автоматически становятся оппортунистами. Я утверждаю, что оппортунист всегда использует демократический централизм для проникновения в руководящие органы и разложения коммунистической партии изнутри. Большевик же в демократическом централизме ценит, прежде всего, централизм» («Научный централизм, как форма иммунитета против оппортунизма в коммунистической партии»).

Что же стало причиной реставрации капитализма в СССР с нашей точки зрения? В.А. Подгузов:

«Главной причиной реставрации капитализма в СССР, как и везде, где он возродился, является ЭКОНОМИЗМ, но не тот, который провоцировал пролетариев на сотни лет забастовочной борьбы, а тот, который был вынужден смириться с ликвидацией капитализма, вроде бы исчерпал себя, но был привнесен в ряды ВКП(б) бывшими меньшевиками, носителями неизлечимого методологического невежества и аморализма. Как пишут в своих мемуарах, например, Горбачев и Яковлев, они всю жизнь ненавидели идею коммунизма, но делали карьеру в КПСС, шли наверх, лишь для того, чтобы разрушить СССР, реставрируя капитализм» («Методология исследования причин реставрации капитализма в СССР»).

И из нашей брошюры:

«Причиной реставрации капитализма в СССР являлась некомпетентность членов КПСС, особенно в её руководящем составе, в вопросах практического строительства коммунизма. В данной исторической ситуации фактор оппортунизма противодействовал фактору диаматической компетентности в лице вождя. Пока Сталин был жив, предпосылка реставрации капитализма была подавлена, а в СССР происходило строительство коммунизма, после смерти Сталина не нашлось ни вождя, ни компетентного центра, поэтому фактор оппортунизма сначала утвердился, окреп, а затем и одержал победу.

Обезглавленная, безмозглая КПСС держалась по привычке, по воле рабочего класса, но агентура империализма расшатала её власть, и таким образом капитализм в СССР был реставрирован. Экономические реформы и вообще все изменения в базисе СССР служили средством подрыва политической власти рабочего класса, как и нескончаемые идеологические диверсии.

А демократический централизм являлся способом размножения и распространения оппортунизма внутри партии, способом захвата руководства КПСС».

О научном централизме

В заключительной части своей статьи Понаиотов обсуждает сущность научного централизма. По его, разумеется, мнению.

Так, он начинает со странного пассажа:

«Перейдем теперь к вопросу о том, что из себя вообще представляет этот новый принцип, к каким же выводам приходят авторы, чего они хотят добиться. В целом нам понятно, что эта концепция — ошибка и ведет она лишь к заблуждению. Ничего другого на основе подлогов, ошибок и мухлежа родиться не сможет. Тем не менее нужно взглянуть на концепцию более подробно».

Удивительно, как речь человека, незаметно для него самого, способна порою передавать его истинные мотивы и подходы. Ведь по сути Понаиотов пишет, что он, переходя к исследованию научного централизма, заведомо считает его ошибочным. Он ещё не начинал разбор научного централизма, но уже знает, что он основан на подлогах, ошибках и мухлеже.

По-видимому, более-менее сдержанный подход Понаиотов исчерпал на первой половине своей статьи чисто психологически, устал, поэтому чем ближе к концу, тем сильнее проступает его огульность и нахальность. Задушил в том диалоге совесть всё-таки.

I

Далее Понаиотов излагает свой взгляд на централизм. В частности он сторонник расхожей троцкистско-горбачёвской позиции, что централизация партии есть мера временная, вызванная условиями подполья, затем гражданской войны, затем Великой Отечественной, что в иных условиях необходимо, как он пишет, разворачивание демократии. Это известный оппортунистический тезис. Если добросовестно изучать теоретические основы партийной организации и историю большевизма, то вывод будет прямо противоположным. Что демократия проявляет себя там, где разброд, шатание, оппортунизм не изжиты, что по мере роста централизма в партии росли и успехи коммунистического строительства в СССР, а по мере роста демократии коммунизм в СССР угасал. Стоит ли вспоминать о том, что Горбачёв разрушал КПСС именно с позиции «разворачивания демократии»?

Понаиотов утверждает:

«Централизм на постоянной основе — весьма опасная штука. Достаточно взглянуть на религиозные и фашистские организации, армию и силовые структуры, крупные предприятия и пр. организации, которые построены на основе централизма».

Это тоже старый аргумент, использовавшийся оппортунистами ещё в борьбе против Ленина, который требовал степень дисциплины на уровне армейской.

В данном случае очень сложно доказательно изложить контрпозицию, потому что она будет охватывать вообще всю теорию организационного строительства. То есть Понаиотов здесь не просто пытается защитить децизм пустыми рассуждениями о балансе централизма и демократии, он отходит от фундаментальных положений ленинизма в оргстроительстве. Ленинизм = централизм на постоянной основе. Кто это отрицает — пусть читает Ленина и изучает историю партии большевиков. Других рецептов, к сожалению, автор статьи предложить не может.

II

Понаиотов продолжает отповедь:

«Такая организация лишает массы рычагов влияния на политику партии, они превращаются в безликих исполнителей чужой воли. Чужой, потому что все решения спускаются им как бы сверху-вниз директивным способом. В такой организации массы полностью отчуждены от принятия решения, а руководство — оторвано от масс. Рано или поздно на таких началах развивается масса негативных явлений: растет отчуждение и муштра, снижается запал масс и теряется чувство ответственности, а также действительной сопричастности к деяниям партии. Растет невежество, а руководство постепенно отрывается от масс, что приводит к формированию „теории элит“ и перерождению партии. В общем существует и развивается всё то, что мы хотим уничтожить».

На все подобные доводы в наших, прорывских, статьях множество раз давались ответы, в том числе с привлечением позиции классиков. Понаиотов опять повел себя недобросовестно, так как проигнорировал нашу позицию, просто пересказав основанные на гнилом либерализме досужие рассуждения всех антипрорывцев о контроле снизу.

Так, наша позиция выражена, например, в данных цитатах:

«Настороженный сторонник, начитавшись демцентралистской критики, обязательно воскликнет: ведь демократия предполагает критику снизу, а значит, и выправление ошибок и самодурства вождей! Однако и это не более чем иллюзия. Никакая коллективная воля масс не способна высчитать ошибки руководства и их исключить. Опора на „классовые инстинкты“ и критику снизу хороша, когда речь идет о примитивных буржуазных замашках. Скажем о прямой связи с нэпманами, как это показано в ситуации с резолюцией о партстроительстве. Но оценки партийных масс в качестве набившего оскомину „вернейшего барометра партии“ отнюдь не подойдут. Ленин учил („Письмо товарищу…“), что только „меры товарищеского воздействия“ способны исключить вред ситуации „наделенного огромной властью неспособного лица“. Но разве оппортунист марксисту товарищ? Товарищество может сложиться только на базе единомыслия. И наша задача — обеспечить то, чтобы это единомыслие сложилось на научной основе, а не абы как. И здесь встает следующий теоретический вопрос — о роли совести в партийном строительстве.

Однако научный централизм вовсе не исключает самокритику или право на высказывание мнения по теоретическому или практическому вопросу. Научный централизм „всего лишь“ исключает право на ошибку, которая навязана мнением некомпетентного большинства. Решения партии должны оставаться за теми, кто подтвердил свою научную квалификацию и практические политические навыки.

Можно, конечно, представить, что условные „низы“ с помощью перевыборов сместили оппортунистические „верхи“. Ценность такой „гарантии“ невелика, учитывая, сколько нам история дает таких примеров, точнее — сколько она их нам не дает. Зато мы точно знаем, что любой оппортунист, негодяй и любая сволочь „завоюет“ себе место в партийном руководстве исключительно выборным путем. И нам совершенно точно известно, что если партия пойдет ошибочным путем, то только добросовестная самокритика способна провести работу над ошибками и выправить ситуацию, а вовсе не смена руководства на оппозицию. Это глупый вздор, состряпанный из либеральных сказочек о благе „сменяемости власти“» («О некоторых моментах в аргументации противников научного централизма»).

«Классики понимают демократический централизм совсем не как его современные сторонники, а как научный централизм, стесненный демократическими иллюзиями. Сталин, к слову, вообще свел термин „демократия в партии“ по сути к конструктивной критике и обоснованной инициативности снизу.

Этой позиции оппоненты обычно противопоставляют свои рассуждения о средствах, которые позволяли бы исключить или минимизировать произвол наделенного единоличной властью лица, ведущий к контрреволюции. Но невозможно представить, что отдельное лицо или даже крупная группа лиц сможет навязывать свою волю наперекор стремлениям партийных масс. Всякая руководящая и распорядительная практика в партии, так как она не обеспечена принуждением, обязательно опирается на часть или частичку мировоззрения подавляющего большинства. Если нет убежденности, авторитета или революционного чутья исполнителей, все указания и директивы руководства превратятся в пустые декларации, не будут исполняться, будут волокититься. Поэтому, к сожалению, хрущевизм проводился в жизнь на основе, в том числе, крайне низкого уровня идейно-теоретической и идейно-политической подготовки партийного большинства. Не зря на XIX съезде особое внимание уделялось серьезной проблеме в партии — игнорированию первой важности идеологической работы. Разработка же теории вообще всецело лежала на Сталине.

Как известно, демагогия — злейший враг рабочего класса, потому что возбуждает в массах низменные инстинкты. Вреднейшей демагогией является хрущевская теория о культе личности Сталина. Историческая закономерность заключается в том, что волю класса часто осуществляет „диктатор“ или узкая группа „диктаторов“. Коммунистам важно не то, как эта воля будет осуществляться, а чтобы воля выражала коренные, научно-обоснованные интересы класса. В реальных жизненных условиях невозможно пренебрегать единоличием, потому что это единственный и закономерный путь к эффективности всяких действий. Пренебрежение „диктаторством“ особенно опасно, когда решения принимаются в жестких временных рамках. При этом под „диктаторами“ имеются в виду вообще все распорядительные администраторы, а вовсе не только вожди. Следовательно, всякая коллегиальность хороша только при объективном росте компетентности. Многие примеры коллегиальности в истории большевизма так или иначе были компромиссом ненаучным представлениям партийцев, пролетарских и крестьянских масс.

Более того, мнение о том, что уполномоченная коллегия более застрахована от ошибок, чем уполномоченный „диктатор“, также ошибочно и отдаёт душком интеллигентщины. С „диктатора“ есть конкретный спрос, тогда как среди членов коллегии ответственность размазывается. Таким образом, „диктатору“ нужно совершить гораздо меньше ошибок, чтобы его несоответствие выявилось, чем коллегии, разогнать которую за те же ошибки „неприлично“, ведь она представлена несколькими лицами.

Такие мыслишки — о том, как бы „диктатору“ учинить произвол и, как следствие, страх перед такого рода произволом — есть не что иное, как продукт дурных инстинктов толпы. Представление о том, что право или демократия, конституции или перевыборы управляют властью, стесняют власть или оберегают ее от „ошибок“ — гнилой либерализм и непонимание того, что такое власть. Тем более, если речь идет о партийной власти, к которой вообще не применима аналогия с государством, потому что отсутствует принуждение.

Революционная совесть, беспощадная самокритика, меры товарищеского контроля и критика снизу являются единственными реальными оберегающими коммуниста „инструментами“. Всякие формальные выдумки и процедуры — не более чем обыкновенные житейские заблуждения. Никогда ни Ленин, ни Сталин не считали, что демократический централизм как-то помогает в деле выработки и принятия решений.

Как бы сторонники демократического централизма не хотели представить историю партии как историю демократического управления, факты остаются фактами — партия всегда управлялась узкой группой наиболее авторитетных и уважаемых революционеров. Ленин называл такую группу испытанными талантами, десятком спевшихся друг с другом умников. И если массы питают к ним известное доверие, они обеспечивают прочность и устойчивость коммунистического движения. Коммунистические вожди, умники, воспитываются упорной работой, трудной борьбой, в первую очередь с самими собой за беспрецедентный уровень подготовки, за беззаветную преданность делу. Авторитет вождя вырабатывается годами борьбы. А количеством побед заслуживается доверие масс. Без постановки дела воспитания коммунистов ленинского и сталинского покроя кардинально двинуть дело коммунизма не получится» («О некоторых отдельных вопросах теории научного централизма»).

III

Далее Понаиотов отвергает данное требование научного централизма:

«Принимать в партию только лиц, вполне доказавших должное отношение к изучению марксизма-ленинизма и его пропаганде. В руководящие органы партии всех уровней принимать людей, доказавших на практике свою теоретическую состоятельность (имеющих марксистские публикации с оригинальным содержанием), проявивших пропагандистские и организаторские навыки (что означает отказ от принципа признания программы в пользу принципа понимания и применения программы на практике)».

В частности он приводит следующую цитату Ленина:

«Мы никогда не допустим, чтобы поддержка социал-демократии, чтобы участие в руководимой ею борьбе искусственно ограничивалось какими бы то ни было требованиями (усвоения, понимания и проч.), ибо самое это участие одним уже фактом своего проявления поднимает и сознательность, и организационные инстинкты, но раз мы соединились в партию для планомерной работы, то мы должны позаботиться об обеспечении этой планомерности».

Штурмовик, видимо, не в курсе, что этот вопрос мы подробно рассматривали в статье «Партия Научного Централизма» с привлечением исторического опыта изменений в уставе ВКП(б). Не будем делать крупную выписку, их и так уже предостаточно, отправим читателей непосредственно ознакомиться с разделом «Теоретические построения начинаются с обобщения и анализа исторической практики» указанной статьи. Заметим лишь то, что бездумно использовать рецепты 1904 года в 2019 году как минимум странно.

В завершение Понаиотов обильно сыплет оскорблениями в адрес журнала «Прорыв» и прорывцев.

Мы на брань ответим так.

Сначала степень научности наших изданий и уровень компетентности кадрового состава рассудит читатель, а затем и сама практика. Пока что о «Политштурме» из хорошего можно сказать лишь то, что он есть стихийный продукт роста интереса молодёжи к марксизму и Сталину. По содержанию — левый винегрет, писанина о том о сём. Впрочем, на штурмовиках ставить крест пока что оснований нет, они не троцкисты, придерживаются основных положений марксизма, признают теоретический и практический сталинский опыт. Просто невежественны в теории и плохо учатся, заразившись чванством.

Статью «Политштурма» следует признать неудачной, огульной. Позицию автора — несостоятельной, антимарксистской, спекулятивной.

А. Редин
07/09/2019

Ответ на статью «Политштурма»: 4 комментария

Валерий

08/09/2019 в 00:14

Очень обширная статья.
Я понял, что я ничего не понял. Такую статью наскоком не осилить. Нужно хорошо проработать.
Иначе вряд ли чему можно научиться.

Ответить
Роман

09/09/2019 в 11:48

По-моему, отличная статья получилась! «Штурмовика» просто расщепили на атомы! Я получил удовольствие от чтения! Диалог с совестью — как вишенка на торте!

Ответить
- valentina
  
  12/09/2019 в 15:56
  
  Полностью согласна, очень грамотно «расщепили на атомы»…
  
  Ответить
Дмитрий

09/12/2019 в 21:59

Глубокий ответ поверхностным критикам.
Читал и думал: как же мне повезло познакомиться с «Прорывом».

Ответить

Комментировать Отменить ответ

Введите свой комментарий...

Заполните поля или щелкните по значку, чтобы оставить свой комментарий:

E-mail (обязательно) (Адрес никогда не будет опубликован)

Имя (обязательно)

Сайт

Для комментария используется ваша учётная запись WordPress.com. ( Выход / Изменить )

Для комментария используется ваша учётная запись Facebook. ( Выход / Изменить )

Отмена

Connecting to %s

Прорывист

Газета без бумаги и расстояний ★ 2016 — 2023

Ответ на статью «Политштурма»

Навигация

Введение

Частная собственность: прорывская и антипрорывская версии

Иные претензии к научности

Критика децизма

О научном централизме

*

Частная собственность: прорывская и антипрорывская версии

Иные претензии к научности

I

II

III

IV

V

VI

Критика децизма

I

II

III

IV

V

VI

VII

VIII

IX

О научном централизме

I

II

III

Ответ на статью «Политштурма»: 4 комментария

Комментировать Отменить ответ